Неверный

— Да уже сто раз сказал. Надоел, — упираюсь лбом ему в плечо и стучу ладонью по груди. Он кладет руку на мою талию.

— Ну раз говорил, тогда поехали.

Мы подъезжаем к зданию клиники. Майя притихшая и взволнованная — я рассказала, что у нее есть брат. Его зовут Амир, он болен, и только маленькая сестренка может помочь его вылечить. И что есть еще один брат, Дамир. Он здоров, и она может с ним сегодня познакомиться.

Мне еще предстоит ответить на сто вопросов, почему я не говорила о них раньше. Пришлось пообещать все рассказать, только потом.

Я не собиралась специально наряжать ее для знакомства с Айдаровыми, хотела чтобы моя девочка чувствовала себя комфортно. Но Майя сама потребовала надеть на нее самое красивое платье.

— Вдруг я им не понравлюсь, — сказала она с совсем взрослой озабоченностью.

— Разве ты можешь не понравиться, доченька! — возражаю ей, а сердце сжимается оттого, как оказывается для нее было важно, что у нее есть брат. Даже двое. И дядя с тетей…

— С Амиром тебе пока увидеться не дадут, пчелка, — вмешивается Демид, — он на карантине в стерильном боксе. Но ты сможешь увидеть Дамира, своих дядю с тетей. И…

Умоляюще смотрю на него в зеркало. Это слишком. Он ведь может не прийти, Демид сам сказал. Ему звонила Ди, они с Русланом уже на месте, а Рустам еще не приезжал.

— Они такие как ты? — спрашивает Майя.

— Они лучше, — убежденно отвечает Демид, на что малышка возмущенно трясет головой.

— Лучше тебя не бывает!

Демид снова смотрит на дорогу, но по его довольному виду я делаю вывод, что Ольшанский любит неприкрытую лесть и на нее с удовольствием ведется.

— Как тебя легко купить, Ольшанский, — говорю негромко.

— Лесть это когда говорят неправду. А у нас с пчелкой родственная связь с первого взгляда, — невозмутимо парирует Демид. Улыбаюсь в ответ, но улыбка выходит жалкой.

На самом деле я дико волнуюсь. Не представляю, как посмотрю в глаза Рустаму. А еще очень боюсь своей реакции на Дамира.

Этот ребенок сын Лизы и Сикорского — людей, которые сломали судьбы всем нам. Нам и нашим детям. Именно этого малыша я видела в ее животе и считала сыном Рустама. Мне этот живот еще долго снился. Именно ему завидовала. И именно его я ненавидела, как я теперь понимаю, а совсем не маленького Амира.

Амир слишком похож на Рустама и мою дочь, чтобы я могла испытывать к нему ненависть.

В клинике нам выдают распечатанные результаты анализа. Надеваем бахилы, и лифт поднимает нас на четвертый этаж.

— Сюда, — показывает Демид на дверь в начале коридора.

Он идет первый.

— Ай, — пищит Майюша, я слишком сильно сдавила ей руку.

— Прости, зайчонок, — шепчу, не в силах унять дрожь в руках и ногах.

Сердце в груди бьется втрое быстрее, ударяясь изнутри о грудную клетку. Мне кажется, этот грохот доносится до первого этажа.

— Зачем ты нас задержал, Демид? — слышу голос Руса. — Дамир проголодался, а нам еще надо заехать в аптеку.

— Я привез вам донора, — отвечает Демид и распахивает перед нами дверь.

Он подбадривающе улыбается, я делаю глубокий вдох и шагаю внутрь. Я как никогда близка к обмороку. Каждый шаг дается с трудом, словно я бреду по колени в вязком болоте.

В нас впиваются взгляды всех присутствующих в кабинете.

Руслан изумленно приподнимает брови, Ди шокировано приоткрывает рот, из него вырывается короткий возглас. Но я ищу только один взгляд, самый главный. А когда ловлю, вздрагиваю.

Рустам за их спинами отталкивается от подоконника, его руки спрятаны в карманах.

Взгляд бегло пробегается по мне, скользит вниз по руке, тормозит об Майю. Медленно-медленно разгорается, а затем вспыхивает.

Сначала узнаванием, потом догадкой.

Глаза стекленеют, лицо становится каменным. Айдаров достает руки из карманов и на автомате делает шаг навстречу.

Глава 41

Сижу в машине под больницей и думаю, идти или не идти?

Понятия не имею, зачем Демид меня позвал. Он какой-то странный в последнее время — что-то вынюхивает, постоянно задает дебильные вопросы и пытается вывести на доверительный разговор.

А я в гробу видел все его доверительные беседы. Главное, чтобы этот проницательный говнюк не догадался, что я хочу сделать.

Мог, конечно, и догадаться, я слишком явно спешу закрыть все вопросы и подтянуть хвосты. Но у меня есть причина — я собираюсь увезти Лизу по официальной версии в другой город. Там поселить в какой-нибудь старой развалюхе и проследить, чтобы она нашла себе работу. А что касается неофициальной версии, ее никому знать не надо.

Так что надеюсь, мой план пока для Ольшанского тайна.

Рус тоже что-то подозревает, но я ничуть не удивлен. Он мой близнец, мы всегда хорошо чувствовали друг друга.

— Слушай, брат, знаешь что, плюнь ты на эту суку. Давай ее в полицию сдадим, пусть ее посадят, — Рус нервно вышагивал по кабинету от одной стенки к другой. Я покачал головой.

— Нет, брат, она же тогда не успокоится. А ты хочешь, чтобы она потом смогла претендовать на Дамира? Много ей не дадут, я узнавал, за подмену детей в корыстных целях максимум до пяти лет светит. Выпустят через три года за хорошее поведение. Или попадет под амнистию и начнет твою жену с детьми кошмарить.

Здесь брат насторожился и чуть меня не спалил.

— Она и так не успокоится, брат. Такие как она только в могиле успокаиваются. Разве ей можно заткнуть рот?

— Можно, — я постарался быть как можно более убедительным, — особенно если она поймет, что ее терпимое благополучие напрямую зависит от закрытого рта.

Не знаю, насколько у меня получилось, но Рус как будто поверил. А я сказал правду.

Если Лиза останется жива, — все равно, в тюрьме или нет, — она не даст покоя семье брата. Амиру она мать по документам, Дамиру — по крови. И если я могу лишить ее материнских прав, то где гарантия, что она не станет потом угрожать Русу и Диане сделать ДНК-анализ с Дамиром по решению суда?

Она биологическая мать, а Рус и Ди генетически Дамиру никто. И какое решение примет суд, тоже никому не известно.

Поэтому всем будет лучше, если Лизы не станет. Но она не из тех, кто для спокойствия окружающих может тихо скончаться. Она будет гадить до конца, так что…

Так что у меня нет выхода. Кто-то должен покончить с этим раз и навсегда.

Не скажу, что мне легко далось это решение. Сейчас я не перестаю думать о Соне, и иногда проскальзывает мысль, что я делаю неправильный выбор. И что может стоит попробовать…

Но сам себя одергиваю.

Это странно, но пока я думал, что по-настоящему ей изменил, было легче поверить, что смогу ее вернуть. Почему же теперь я уверен, что ничего не выйдет?

Может, потому что я предал не просто доверие, а еще и безопасность? Не смог защитить свою жену, повелся на развод двух по сути посторонних мне людей?

Как можно вернуться ко мне после такого?

Как раз тут я Соню пойму. После корпоратива я чувствовал, что со мной творится что-то не то, но слепо доверился Сикорскому. В очередной, сука, раз.

Что стоило заехать еще в одну клинику? Что стоило сделать тест ДНК, когда Лиза пришла со своей беременностью, в нескольких лабораториях?

Ничего. Вообще ничего не стоило.

И даже когда все случилось, я мог переступить через свою гордость и обратиться за помощью к Ольшанскому. Он сам сказал, что помог, если бы я пришел.

Но я не пришел. И не попросил.

Я как будто утверждаюсь в правильности выбранного решения, но потом думаю о Соне, и вновь возвращаюсь на свои круги ада.

И отец, и мать твердили нам с Русом, что для мужчины главное — оставить после себя наследника. Сына. На худой конец дочь, которая потом родит внука. Когда я спрашивал, для чего, ответ был однозначным: чтобы было кому продолжить род, передать бизнес. Оставить наследство.

Теперь я понимаю, что все это полная чушь.