Другая музыка нужна

Служащие один за другим скрывались за дверьми конторы, не удостаивая даже взглядом толпу поджидавших мастеров. А что уж говорить про директора и прочее начальство, которое позднее приезжало в экипажах.

Чин служащего точнее всего можно было определить по тому, как вела себя толпа. Чем выше был чин, тем тише и настороженнее встречала его толпа. А когда появился директор, мастера уж вовсе онемели и только вытягивали шеи, как гуси, когда они стараются заглянуть в сад сквозь редкий плетень.

Швейцар остановился на нижней ступеньке, поднял руку, и люди, выстроившиеся в очередь, потянулись в контору. Швейцар считал. После десятого человека рука его опустилась, как шлагбаум.

Чиновники в конторе заполняли графы переложенных копирками конторских книг. Краткие вопросы. Такой материал, эдакий, подкладка, пуговицы, нитки; подошва, кожа для заготовок, стельки, гвозди, клей, полотно и пр. Первый лист наряда заполнился: на второй странице — несколько пустых граф, куда записывались редко употреблявшиеся материалы. Две подписи. Одна копия оставалась в книге, две брал мастер: оригинал и копию. Оригинал проверяла бухгалтерия, проставляла свои пометки, кое-что вычеркивала, расписывалась на бланке оригинала, ставила печать, и мастер пробирался через боковую дверь на склад, чтобы получить указанное количество товара.

На складе мастер получал сперва тару: кто один мешок, кто больше, в зависимости от того, сколько товара было указано в наряде. «Один», «два» или «три» было написано карандашом через весь бланк — этим обозначалось количество мешков. В этих мешках увозили домой материал и переправляли обратно готовый товар. «Одномешочный» мастер взваливал его себе на спину и тащил по улице, точно старьевщик, только что не кричал: «Старье берем!..»; а двух-, трех- или четырехмешочные мастера ждали своих помощников: жену и детей. Мастера беспокойно бегали туда-сюда. Из склада выходили с опаской: не дай бог пропадет что-нибудь из драгоценного материала! Ведь они дали подписку, что «отвечают лично, материально и морально», знали, что «нехватка тоже является преступлением, караемым согласно уголовному кодексу военного времени по такой-то и такой-то статье… тремя годами тюрьмы… А в более тяжелых случаях…»

Многомешочный мастер, нагрузив подоспевших к тому времени жену и детей, тащился по улице вместе с ними. С начала войны за ручные тележки «лупили» в пять раз больше, чем прежде, а извозчики, которых становилось все меньше и меньше, и вовсе не брались перевозить «барахло». Мастер шел сзади и с удесятеренным вниманием следил за тем, чтобы караван — жена, дети, а главное, нагруженный на них материал — не столкнулись с ломовиками, с трамваями и чтобы он сам не наскочил на какой-нибудь из параграфов военного времени. Все домочадцы трудились с неистовым рвением, чтобы спасти от фронта главу семьи.

2

Г-н Фицек был в третьем десятке. Он зашел в контору, оттуда пошел на склад, взял мешок и положил его на прилавок, за которым стояли кладовщик и двое его помощников в серых халатах. Г-н Фицек передал им наряд. Сверху на нем было написано: «28 пар солдатских башмаков». Тут же упаковывал полученный товар Венцель Балаж. Фицек крикнул ему: «Подождите, господин Балаж, вместе потащим домой!» После всех перенесенных унижений этот угрюмый человек был для г-на Фицека единственным утешением.

На складе было холодно, и запахи слышались острее, чем обычно в теплые дни. Среди знакомых запахов затесался вдруг какой-то незнакомый и ударил в нос. Г-н Фицек стал принюхиваться, словно зверь, почуявший опасность. Запах был новый, но Фицеку показалось, будто он уже где-то встречался с ним, и только никак не мог припомнить где. «Ну, ну!..» — буркнул низенький сапожник и вдохнул еще глубже: авось с притоком воздуха усилится и запах и легче будет признать его.

— Семьдесят пять квадратов телячьей кожи для заготовок! — крикнул кладовщик и поставил галку перед новой рубрикой.

Помощник кладовщика в сером халате равнодушно прошел к освещенным электрическими лампочками и обитым жестью полкам. Рядом с ними высилась до самого потолка гора кожи.

— Распишитесь. — Кладовщик придвинул лист г-ну Фицеку и сунул ему в руку чернильный карандаш.

Г-н Фицек взял карандаш, посмотрел на него, послюнил отточенный кончик. Лиловое пятнышко осталось на краешке его губ. Он нагнулся над бланком наряда и прежде начал описывать кончиком карандаша кружочки в воздухе, будто проводя генеральную репетицию или пытаясь вытянуть карандашом пружинки букв, чтобы потом внезапным движением припечатать их к бумаге. Кончик карандаша прижался вдруг к наряду, и движения руки прекратились. Неуверенно и мучительно подергиваясь, появилась буква «Ф». Тогда Фицек снова коснулся губ кончиком чернильного карандаша, будто желал вдохнуть в него жизнь. Лиловое пятнышко возникло теперь на другом месте. Затем опять быстрые кружочки в воздухе, и кончик карандаша припечатал еще одну букву к бумаге. Преодолев испуг, выскочила и буква «ц», а после нее Фицек рывком провел карандашом по бумаге, и вышли уже не буквы, а только волнистая линия. К концу она искривилась и поджалась, словно тонюсенькая резинка после того, как ее подожгли. Подпись была готова. Г-н Фицек вздохнул, положил карандаш и утер лоб.

— Двенадцать килограммов Б-19! — крикнул кладовщик и, полный достоинства, поставил галку возле второй рубрики наряда.

3

Помощник в сером халате пошел в глубину склада, а г-н Фицек пересчитал кожу для заготовок. На каждом куске стояла фабричная марка с числом дециметров, и мастер мгновенно складывал в уме: «6 3/4 плюс 9 1/8…» На бумаге ему бы так быстро не сложить, но в уме — тут у Фицека была большая сноровка — он считал безукоризненно и умел складывать даже дроби. Счет сошелся. Он запихал в мешок кожу для заготовок и вдруг увидел какие-то симметричные квадратные куски материала. Их нес по длинному освещенному коридору склада помощник кладовщика. Ноздри у Фицека раздулись. Он принюхался. Знакомый, но позабытый запах становился все сильней и сильней. Помощник кладовщика кинул на весы эти аккуратные четырехугольные куски — настоящая подошвенная кожа всегда неровна и несимметрична, — и тогда г-н Фицек понял, что ему принесли. И, похолодев, крикнул кладовщику:

— Да это ж кунстледер![2]

Кладовщик спокойно придвинул Фицеку наряд.

— Читайте! «Б-19а».

— Что это значит?..

— Искусственная подошва…

— Бумажная подошва… — простонал г-н Фицек. — Бумажная подошва. За девять крейцеров четыре пары башмаков подобьешь.

— Можете не брать… — Кладовщик пожал плечами. — Позвать следующего?

Фицек с мольбой огляделся вокруг. За воротами склада толклись сапожники и портные, ждали своей очереди. «Не задерживайте!» — послышались голоса.

— Что такое «Б-19а»? Почему не пишут прямо: «Бумажная подошва»?

— Возьмете или нет? — прикрикнул кладовщик на г-на Фицека.

— Сударь, беды не оберемся… Солдатские башмаки, да на бумажной подметке.

— Отвечать будете не вы! А ежели недовольны, так ступайте к заведующему отделом снабжения, к господину Шафрану. Ну? И не задерживайте… Мастерá ждут…

Мастера не знали, о чем речь, видели только, что «полуумный» сапожник спорит, наваливается на весы, хватает подошву, нюхает, бросает и все толкует о чем-то.

— А ну, живей!.. О чем этот дурень там опять толкует? Снова Америку открыл? А ну, давай, давай!..

Г-н Фицек подписал одну бумажку, потом вторую, растерянный потащил за собой набитый мешок во двор, затем на улицу. Венцель Балаж с двумя набитыми мешками ждал его на тротуаре.

— Бумажную подошву выдали! — пробормотал Фицек и посмотрел на сухопарого портного. — Бумажную подошву!..

— А вы что подписали?

— «Б-19». Не знаете, что это сулит?

— Тюрьму, — ответил Венцель Балаж, уставившись на мешки. — А мне выдали серое полотно.

— Погодите! — крикнул г-н Фицек. — Вы присмотрите за мешком, а я пойду в контору. Поговорю с ними… Положитесь на меня. На меня можно положиться. Я уж добьюсь своего. Истинный крест, добьюсь!