Страница 3 из 154
— Работаешь по двенадцать часов в сутки, — заметил кто-то, — а прожить с семьей не можешь. Скоро уже и по воскресеньям придется спину гнуть, а ведь в воскресенье сам господь бог велел отдыхать. Об этом даже в Священном писании сказано. Верно?
— Верно! — подтвердил г-н Фицек и добавил: — Еще хорошо, что он за шесть дней сотворил мир.
— Что ж тут хорошего? — спросил кто-то.
— Да ежели б он целый год его творил, раз в году и было только воскресенье, — ответил г-н Фицек. — Правда, он мог бы сотворить и за два дня, и тогда мы отдыхали бы каждый третий день. Да, видно, наплевать ему на нас. — Г-н Фицек стоял уже в центре толпы и с удовлетворением поглядывал на гудевших вокруг него людей. — Но верно и то!.. — крикнул он и поднял руку, призывая к тишине.
А вокруг одни закричали: «Не богохульствуйте!»; другие требовали: «Говорите! Говорите!» — нарочно подбивая его продолжать разговор.
И, как всегда бывает в толпе ожидающих, люди радовались, что кто-то балагурит, а пуще того радовались, если балагура удавалось оставить в дураках.
Но г-ну Фицеку было вовсе не до шуток, он попросту говорил первое, что ему приходило в голову, и сам больше всего удивлялся, что люди смеются, обижался даже: «Что ж тут смешного?»
— Говорите! Не мешайте ему! — слышалось со всех сторон.
— А верно и то, что сотвори он за два дня, мир стал бы еще поганей. Ведь и так, даже за шесть дней, он у него с брачком вышел. Поторопился старик. Дрянной получился мирок. Стараться надо было! Небось не сдельно подрядился. Будь я заказчиком, швырнул бы обратно: «Доделай, дружок!»
Толпа разразилась громовым хохотом. «Постыдились бы!..» — крикнули г-ну Фицеку несколько набожных ремесленников, но остальные заорали: «Говорите! Говорите!..»
— Да разве богу присоветуешь, когда даже твои собственные щенки тебя не слушают? — сказал г-н Фицек, оскорбленный смехом.
— Это вы правильно сказали! — крикнул кто-то через головы, угадав душевное состояние г-на Фицека, и протиснулся к нему поближе. — С тех пор, как началась война, ребята совсем от рук отбились. День-деньской их колочу, а все не помогает.
Толпа настроилась на серьезный лад.
— А чему тут удивляться? — закричал какой-то мужчина, стоявший совсем позади. — Ведь солдату, коли он пристукнет своего ближнего, золотую медаль дают. Как же тут будешь детей учить?
— Какого ближнего? — спросил другой. — Москаля, что ли?
— Что же, он не человек?
— А зачем он к нам приперся?
— Приперся, потому что и мы к нему приперлись.
— А мы приперлись потому, что он к нам приперся.
— Ерунда!
Шум нарастал, г-н Фицек поднял руку.
— Господа, милостивые государи, умоляю!.. — крикнул г-н Фицек. — Умоляю не спорить о том, кто к кому первый приперся. Этого все равно не установишь. А я вот что предлагаю: пусть и наши войска и их войска лягут точно на границе, головами друг к дружке, и потом, ежели кто перешел границу, тому хана! Мадьяр ли он, москаль ли… Тогда уж ошибки не будет.
— А вы внесите это предложение в военное министерство, — послышался голос портного в черном котелке, который больше всех подбивал Фицека на разговор. — Вас послушаются, у вас ведь (г-н Фицек успел уже рассказать и про своих сыновей) еще пятеро могут «пасть смертью храбрых»…
— Я внес бы предложение, — крикнул г-н Фицек, обидевшись за то, что сыновья его «могут пасть смертью храбрых», — да не знаю даже, где оно, это министерство, помещается! И вообще-то там плевать хотят на здравый смысл…
— Что верно, то верно! Не только что плевать, но и… И не только на здравый смысл, но и на вас самих.
— Вы что грубияните? — крикнул г-н Фицек.
— Ишь недотрога нашелся! Вы лучше скажите, кто победит, ежели солдаты лягут на границе?
— Да, да, кто победит? — послышалось со всех сторон.
— При нынешней технике на границе не ляжешь. Куда вы денете пушки сорок второго калибра?
4
Разговор устремился по другому руслу. Стараясь перещеголять друг друга, заговорили о новом чудодейственном оружии, в точности повторяя слова газет. Про г-на Фицека сразу же забыли. Какой-то старик, воевавший, должно быть, еще при Кенигреце[1], как только назвали новейшие изобретения, вспомнил про бездымный порох, — какое это великое открытие и как оно ускорило окончание войны.
— Великое открытие? — спросил г-н Фицек, протиснувшись вперед. — А по-моему, так лучше изобрели бы беспороховой дым.
— А не прикажете ли вам подать еще и безвоенное объявление войны? — крикнул портной в котелке, и все снова развеселились.
— И это было бы не худо! — ответил г-н Фицек. — Впрочем я и на беспризывную войну согласен. Хотя ежели рассудить хорошенько, так в окопах не так уж и плохо. Сравните, как мы живем и как солдат живет на фронте, что он получает в день.
— А что он получает?
— Четыреста грамм мяса, семьсот грамм хлеба, поллитра вина в обед, столько же на ужин, сто двадцать грамм сахару, двести грамм жиров, сто сорок грамм овощей, тридцать грамм табаку…
— Двух коров и быка в придачу! — крикнул портной в котелке. — Откуда вы эту чушь взяли?
— Из «Непсавы». Как прочтешь такое, задумаешься: «А не податься ли всей семьей на поле битвы?»
— Что, приспичило больно? — раздались голоса. — Мы можем вам удружить!
— Не надо, — ответил г-н Фицек, обидевшись опять.
Он-то хотел сказать совсем другое, он ведь прекрасно знал, что все это враки.
— Смерти испугались! А ведь вам уж как-никак пятьдесят стукнуло! Пожили свое! Что тогда двадцатилетним говорить?
Г-н Фицек оказался опять в центре шумящей толпы.
— Во-первых, мне только сорок три. Во-вторых, на время войны я охотно взял бы и все восемьдесят три!.. — крикнул он человеку в котелке. — А что я пожил свое… Так имейте в виду, что пожилому человеку трудней помирать, чем молодому.
— Это еще почему?
— Почему?.. Да потому, что… он жить привык!.. Хотя, черт побери, помирать никому неохота!
— Святая истина! — крикнул мужчина в черном котелке. — Вы, верно, сапожник?
— Да. А что?
— Одни сапожники и бывают так по-дурацки умны. Ежели б нашу очередь установили по уму, стоять бы вам семьдесят первым.
Тут уж сапожники встали на сторону Фицека, так как обладатель котелка обидел этим их всех. Фицек почувствовал поддержку и заорал:
— Лучше я буду последним среди умных, чем первым среди дураков! Поняли? А кроме того, коли хотите знать, — кивнул он портному в котелке, который от хохота едва держался на ногах, — я уже и кельнером был.
— Только этого не хватало!..
Десятки голосов вырвались сразу, словно из гармошки, которую топчут ногами:
— А, кельнер!
— Фери! Подай пальто!
— Фери! Стакан воды!
— Фери! Газету!
— Фери! Кофе подай!
Фицек озирался словно затравленный зверь.
— Кельнер — великий господин! — взвизгнул портной в котелке. — Я еще не видал, чтобы барон в сапожники пошел, а вот барона-кельнера видал. Ур-ра! Побочный сын эрцгерцога габсбургского барон Эрне Вальдберг служил кельнером в кафе «Остенде».
— А ну, подойдите-ка сюда! — крикнул другой. И так как Фицек не шелохнулся, сам шагнул к нему. — Похож! — заорал он. — Похож!
— На кого?
— На Франца-Иосифа! Такая же дурацкая рожа, как у него. Так и есть, побочный сын! Герцог Ференц Фицек!
Фицек опустил голову. Венцель Балаж сжалился над ним. Оттащил в сторону. В толпе еще раздавались взрывы смеха, а через минуту про г-на Фицека забыли, будто его и не было.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
из которой выясняется, что правительство только и делает, что думает о своем народе, поэтому у него даже выспаться нет времени
1
В дверях конторы показался швейцар. Время близилось к девяти. Мастера стали в очередь. С грохотом и скрежетом распахивались во дворе массивные железные двери складов. Электрические луны погасли. На дворе хмурились утренние декабрьские сумерки.