Страница 92 из 157
389
как Гитлер уничтожил Рема — лидера нацистских штурмовиков[7]. Явно Сталину было завидно: как это Гитлер справился с партийной оппозицией в одну ночь, а он и на 10-м году власти еще не справился. Но в отличие от Гитлера Сталин и тут меры не знал. Под предлогом убийства Кирова якобы зиновьевцами приступил к массовым арестам среди левых коммунистов, а также к массовой высылке остатков петербургского дворянства и ленинградских коммунистов, особенно тех, кто когда-либо работал под руководством Зиновьева, когда он был Первым секретарем в Ленинграде. Чистки 1934-1935 годов были предвестниками ежовщины.
Что касается Коминтерна, то его политика подвергнется еще одному превращению на VII и последнем конгрессе в июле-августе 1935 года. Наученный горьким опытом прихода к власти Гитлера и его гонениями на коммунистов, Сталин и ведомый им Коминтерн решили снова обратиться к политике народных фронтов, которая будет испробована во Франции в 1935 году, когда с помощью коммунистических голосов к власти пришло коалиционное социалистическое правительство Леона Блюма. Придя к власти, блюмовцы очень быстро обнаружили, что коммунисты отказались сотрудничать с правительством в парламенте, выступая против его предложений и попыток реформировать Францию в духе рузвельтовской программы социального направления в целях преодоления Великой депрессии и оживления промышленного производства. Коммунисты заставили Блюма сократить рабочую неделю и ввести ряд других ограничений как будто в пользу трудящихся. На самом деле эти меры замедлили восстановление французской экономики и, в частности, предотвратили наращивание военной промышленности накануне войны. Коалиция с коммунистами подорвала
390
авторитет Блюма и французских социалистов в стране, привела к его падению накануне судьбоносной Мюнхенской конференции 1938 года и вызвала приход к власти французского нациста Лаваля и крайне правых сил. А на улицах, как говорилось выше, шли демонстрации с антисемитскими (Блюм был евреем) и профашистскими лозунгами.
Еще трагичнее оказалось участие Советского Союза в Испанской гражданской войне 1936-1939 годов. Формально Интернациональные бригады под командой советских военачальников были частью республиканских войск. На самом деле Советы перенесли в Испанию все прелести советского режима: аппарат ОГПУ-НКВД и систему комиссаров с произвольными чистками и расстрелами. Большевики гораздо больше внимания уделяли уничтожению троцкистов и анархистов, чем борьбе с Франко. Испанцам вскоре стало ясно, кто подлинный хозяин у республиканцев и что речь идет о победе не республиканцев или франкистов, но франкистов или коммунистов. Это привело к переходу на сторону Франко многих людей, которые совсем не сочувствовали диктатуре Франко. Когда Сталин понял, что Франко побеждает, он вывез испанское золото в СССР, а также тысячи испанских детей, якобы спасая их от «фашизма».
Так, Коминтерн провалился в очередной раз. Иначе и быть не могло, ибо тоталитарные структуры могут работать только в тоталитарном государстве. Перед лицом свободных людей, свободного или даже полусвободного общества тоталитаризм пасует, если ему не удается овладеть этим обществом через тотальный террор, если возможности для такого террора ограничены, как в Испании эпохи Гражданской войны, или пока остатки свободы и демократии еще не уничтожены, как было в догитлеровской Германии.
В Советском же Союзе террор становился все тотальнее. Во-первых, почти полностью были уничтожены или отправлены в концлагеря вернувшиеся или бежавшие в Советский Союз участники Испанской гражданской войны. Сталин понимал угрозу своему тоталитарному режиму со стороны людей, которые в условиях гражданской войны привыкли самостоятельно принимать решения, проявлять свободную инициативу, да и жить в условиях свободы, если говорить об
391
иностранных коммунистах, бежавших в СССР как в Мекку. Кроме того, тот факт, что больше сотни коммунистов голосовали против него на XVII партсъезде, увеличил его недоверие к старым кадрам компартии. Ему нужна была не партия, в которой кое-кто еще мог сметь свое мнение иметь, а аппарат исполнителей. Старые коммунисты для этого не годились — Сталин имел достаточно сведений о растущем среди них недовольстве его политикой; их мышление формировалось еще в условиях относительной свободы дореволюционной России и в революционных условиях, требовавших инициативы снизу. Согласно одному партийному источнику Сталин как-то сказал, что старшее поколение коммунистов надо уничтожить как жернов на шее революции, что он и сделал, ликвидировав более миллиона коммунистов (и примерно столько же некоммунистов) между двумя съездами, и этим открыв дорогу на руководящие посты воспитанникам уже его эпохи[8]. Это были в основном недоучки или выпускники рабфаков и всяких промакадемий, которые давали будущим капитанам индустриализации узкие специальности и делали дисциплинированными исполнителями приказов сверху, но абсолютно не развивали инициативность и самостоятельность мышления и решений[9]. Продвигая вперед и вверх всяких хрущевых, косыгиных, брежневых, Сталин обеспечивал в их лице преданность себе, ибо они знали, что не будь чисток 1930-х годов, они никогда не достигли бы таких «высот». Однако в качестве вершителей сталинской промышленной революции они и вся тоталитарная система оказались способными лишь на количественное наращивание
392
узкого спектра промышленности, как в любой экономике чрезвычайного положения, экономике войны. Ограниченность такой системы сказалась не только в развале легкой промышленности и сельского хозяйства, но далее такие основные отрасли, как производство стали, угля, нефти, фактически перестали расти после 1937 года. Причины этого в ликвидации огромного процента действительно опытных инженеров и в боязни проявлять инициативу, быть в чем-то заметным, выдающимся. К примеру, в концлагерях сидели и авиаконструктор Туполев, и отец советской ракеты и спутника Королев.
Чтобы понять логику коммунистического террора вообще и особенно чисток 1930-х годов, надо иметь ввиду, что это был террор не карательный, а превентивный — террор уничтожения или по крайней мере обезвреживания групп населения, которые по тем или иным признакам могли быть или стать когда-то врагами правящей системы. Следовательно, под нож чисток попадали прежде всего группы идеологического характера или достаточно организованного типа, чтобы в потенции представлять какую-то опасность режиму. В 1936 году начались показательные процессы коммунистов. 15 августа было объявлено, что НКВД раскрыло троцкистско-зиновьевский заговор, якобы ставивший своей целью убийство Сталина и других советских руководителей, и что именно эта группа убила Кирова. В тот же день «Правда», не дожидаясь определения суда, объявила их врагами народа, пойманными с поличным, и что их ждет единственно возможный приговор — смертная казнь. Во главе 16 подсудимых были Каменев и Зиновьев. Заочно к смертной казни на этом процессе были приговорены также Троцкий и его сын. В ходе следствия, по-видимому, с применением пыток, роли были распределены: кто из подсудимых «собирался убить» Сталина, кто Кагановича и т.д. Одновременно по стране проводились митинги «протеста трудящихся», которые требовали убить немедленно «предателей, подлых агентов дьявольского фашизма» и т.д. Интересно, что среди деятелей, якобы намеченных к убийству, были названы Коссиор и Постышев, которые станут жертвами другого показательного процесса через два года.
Процесс 1936 года шел еще под руководством
393
главы НКВД Ягоды, который через год падет жертвой своего преемника — Ежова, от имени которого произошло имя нарицательное «ежовщина», когда террор и самые жуткие пытки превзошли все, бывшее до того. Однако после еще двух громких процессов в Москве, закончившихся расстрелами Бухарина, Радека, Рыкова, Ягоды и еще нескольких десятков старых большевиков, и аналогичных процессов или просто тайных расстрелов ведущих коммунистов, Сталин решил попридержать вожжи. Было объявлено, что в чистках произошел перегиб. Кое-кто из заключенных был выпущен, многим сократили срока. Интересно, что, хотя на периферии шла не менее жестокая чистка с массовыми расстрелами и ссылками, показательные процессы не были распространены на расправы областного масштаба. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» думает, что этого не произошло по той причине, что для самооклеветания в виде лживых, заданных следствием «исповедей» требуется особый тип фанатика, преданного идее, во имя успеха которой он готов погибнуть, руководствуясь марксовым историческим детерминизмом — верой, что победитель является исполнителем законов истории. Таким диалектическим мышлением были пропитаны старые большевики и такие теоретики марксизма, как Бухарин и пр. На областном уровне таких фанатиков не нашлось. Солженицын приводит пример бывшего секретаря одного из обкомов, Власова, которого он встретил в концлагере. В области предполагалось провести показательный процесс, центральной фигурой которого должен был быть этот Власов. Его арестовали, бесчеловечно пытали, но не смогли заставить играть ту роль, которая ему была задана. В лагерь его отправили, но процесс был им сорван. Солженицын думает, что на провинциальном уровне Власов был не единичной фигурой и что именно прагматизм таких Власовых и отсутствие у них слепой веры в коммунизм предотвратили расширение показательных процессов на всю страну и привели к их сворачиванию после трех московских процессов.