Страница 48 из 157
Но с идеологической точки зрения итальянский фашизм, как и германский нацизм, был весьма неразборчивой смесью, например: при всей вражде между ним и социалистами Муссолини пытался в 1921 году восстановить сотрудничество с ПСИ и надеялся, что после откола большевиков-ленинцев ПСИ станет менее радикальной и согласится на блок с фашистами. Эти демарши не нравились фашистским скуадристам (которые в партии шли характерно под кличкой ЧК) и в 1924 году они убили Маттеотти — вождя социалистических профсоюзов и депутата парламента от социалистов. После этого всякое сближение и сотрудничество между фашистами и социалистами было исключено.
Как мы уже говорили, фашистский корпоративизм основывался частично на католическом солидаризме, порожденном энцикликой папы Льва XIII 1891 года «Rerum novarum», а частично на синдикализме Сореля, в частности, на той идее, что представительство в законодательной палате образовывается не простой избирательной кампанией и голосованием большинства, а представительством от производственных и профессиональных объединений.
209
Первоначально фашисты объявляли себя антиклерикалами, однако, придя к власти, они впервые со времени объединения Италии помирились с Католической церковью и в так называемом Латеранском соглашении с папой 1929 года признали Ватикан суверенным государством, а Католическую церковь единственной государственной религией с обязательным преподаванием Закона Божьего в государственных школах. Даже признали право Католической церкви иметь свое молодежное движение. Правда, позднее Муссолини пытался отобрать молодежь у Католической церкви, проведя закон об обязательном членстве всех школьников в фашистской организации Баллиле, но католики в составе фашистской партии (так называемые клерико-фашисты) поддержали право католиков отправлять своих детей в католические вместо фашистских организации, и Муссолини был вынужден уступить католикам. Существование католического молодежного движения уберегло значительную часть итальянской молодежи от фашистской индоктринации и создало кадры будущих деятелей итальянской демократии.
И именно, отдавая дань истории и традиции, Муссолини пришел к власти, хоть и с большими натяжками, но вполне легитимно.
Став премьер-министром, Муссолини перекрасился еще раз — объявил себя преданным монархистом. Но сам факт сохранения монархии — причем с гораздо бо́льшими правами, чем у английских королей, — был фактором ограничения того тоталитаризма, о котором мечтал Муссолини. В течение всего своего правления он должен был считаться, с одной стороны, с королем и историческим аристократическим истеблишментом, с другой, после подписания Латеранских соглашений — с Ватиканом. Таким образом, на практике итальянский фашизм стоял где-то посередке между тоталитаризмом и традиционным авторитаризмом. Как мы увидим, такие же, а то и более мощные ограничения имели место во всех иных странах, заигрывавших с фашизмом или нацизмом.
Даже после формального создания партии она оставалась некой федерацией автономных фашей — при каждом была своя единица вооруженных скуадристов, причем местные фашистские вожди, как правило, были значительно радикальнее и левее Муссолини. Как и левые нацисты, они ожидали,
210
что, придя к власти, Муссолини перевернет всю государственную машину, а не пойдет на компромисс с истеблишментом. Опасаясь бунта «атаманов», Муссолини созвал Большой совет фашизма в Риме, на котором добился согласия делегатов преобразить скуадристов в единую централизованную Добровольную милицию национальной безопасности (ДМНБ), что, с одной стороны, дало этим единицам государственный статус, но, с другой, лишило местных «атаманов» своей вооруженной силы: члены ДМНБ присягали Муссолини как главе правительства (а не как главе фашистов). В последний раз Муссолини дал фашистским «атаманам» волю во время выборов 1924 года, предоставив им возможность терроризировать избирателей, чтобы заручиться большинством голосов в пользу фашистов, однако даже в таких условиях правительственный фашистский блок получил всего 65% голосов. В 1924—1925 годы в парламенте увеличивалась оппозиция фашистскому режиму. Чтобы успокоить либералов, Муссолини отставил радикала Бальбо с поста начальника ДМНБ, члены которой отныне приносили присягу не Муссолини, а королю. Однако какие-либо формы сотрудничества с либералами и социалистами стали невозможными после упомянутого убийства Маттеотти, что, по-видимому, было совершено фашистскими радикалами, недовольными реверансами Муссолини в адрес либералов, а тем более социалистов. Назревал внутрипартийный бунт против умеренной политики вождя. Предполагая, что такая политика — результат давления антифашистских сил на Муссолини, фашистская партия потребовала от Муссолини ввести личную диктатуру в стране, чтобы начать наконец проводить в жизнь фашистский порядок. Этого-то Муссолини только и надо было! В 1925 году СБ провела всегосударственную акцию против антифашистских элементов: нефашисты были исключены из состава Кабинета министров, была отменена ответственность правительства перед парламентом, после чего последний стал простой декорацией. Законодательная власть была передана фактически Совету фашизма (СФ), хотя формально он получил эти права только в 1928 году. Антифашистские партии были объявлены вне закона и учреждена особая тайная полиция (Сигурецца), главной функцией которой стало преследование
211
антифашистских элементов. Во главе Сигуреццы стоял Особый трибунал защиты государства (ОТЗГ), состоявший из представителей фашистской милиции и деятелей партии, а не юристов (сравни с тройками НКВД — ОСО). В 1925 году заложены основы корпоративной государственной структуры: запрещены католические и социалистические профсоюзы, замененные Конфедерацией фашистских синдикатов, параллельно было создано корпоративное промышленное объединение под названием Конфиндустрия. В 1926 году запрещены забастовки и созданы совместные отраслевые конфедерации служащих и рабочих, разделенные на 7 отраслей народного хозяйства: промышленность, земледелие, банки, коммерция, внутренний транспорт, торговый флот и умственный труд. Естественно, что, лишившись рычага забастовок, рабочий класс потерял возможность законной эффективной борьбы за свои права и повышение уровня жизни. А в 1928 году под давлением Конфиндустрии были ликвидированы и фашистские профсоюзы. Вместо этого в 1934 году только что созданное Министерство корпораций ввело систему смешанных корпораций работодателей, служащих и рабочих, которая охватила всю экономику страны, а в 1938 году Палата депутатов итальянского парламента была заменена Палатой фашей и корпораций. Некоторые ее члены избирались корпорациями, других назначал Большой фашистский совет. Сама палата стала просто учреждением, априорно одобрявшим любые решения правительства. Что касается корпораций, то их представители обладали влиятельными голосами, но это были исключительно голоса предпринимателей, а не служащих, а тем более не рабочих, потому что к тому времени все представители социалистических и католических профсоюзов были «вне игры».
Успехи фашизма в области народного хозяйства были тоже по меньшей мере весьма сомнительны. Коррупция и взяточничество, характеризовавшие старую Италию, не только не сократились, но и возросли благодаря фактической юридической неприкосновенности верных фашистов. Как все диктаторы (Сталин, Гитлер, Хрущев), Муссолини вмешивался в экономические вопросы, ничего в них не смысля. В целях политического престижа был неоправданно завышен курс
212
итальянской лиры, что сильно ударило по экспортным возможностям страны. Следуя устаревшим экономическим теориям автаркизма, сеялась пшеница на почвах, где ее выращивание неоправданно дорого (вроде хрущевских посадок кукурузы в северных районах страны) и где до этого дешево и выгодно для страны выращивались южные фрукты и овощи. Пожалуй, единственным положительным хозяйственно-социальным достижением режима Муссолини было осушение болот в районе Рима и заселение их безземельными крестьянами, однако проблема мелиорации земель южной Италии была полностью проигнорирована.