Тоталитаризм и вероисповедания

* * *

После этого еще оставалась маленькая надежда на Учредительное собрание и на то, что большевики выполнят обещание Ленина о подчинении его решениям[13]. Учредительное собрание собралось 6 (19) января 1918 года. Блок большевиков и левых эсеров насчитывал 38,5% и то благодаря тому, что из избранных в Учредительное собрание 715 депутатов явиться смогло лишь 410. Явно это были преимущественно депутаты из не слишком отдаленных от Петрограда районов,

157

в Петрограде же 45% голосов было подано за большевиков[14]. Главной опорой ПСР были крестьяне Поволжья, Сибири и Украины, откуда добираться до Петербурга в условиях разрухи было гораздо труднее, к тому же большевики чинили затруднения небольшевистским депутатам, вплоть до арестов, особенно кадетов и правых. Тем не менее члены основной ПСР составляли абсолютное большинство, и председателем Учредительного собрания был избран глава ПСР Чернов. Явившиеся Ленин и Свердлов потребовали от Учредительного собрания признания советской власти и всех ее постановлений-декретов. Учредительное собрание абсолютным большинством проголосовало против, после чего Ленин и Свердлов покинули зал. Заседание продолжалось до глубокой ночи, когда Ленин принял Декрет «О роспуске Учредительного собрания»; декрет был выполнен на рассвете 7 (20) января вооруженным до зубов отрядом матросов под командой Железняка. Надо сказать, что, предвидя провал большевиков в Учредительном собрании, Ленин, чтобы придать какую-то форму легитимности своей власти, созвал сразу же после Учредительного собрания III съезд Совдепов, который, естественно, одобрил ленинский декрет, тем более, что около половины депутатов съезда представляли советы обеих столиц, состоявших к тому времени почти полностью из большевиков и левых эсеров.

Явившиеся к Таврическому дворцу — зданию, в котором заседало Учредительное собрание,— делегаты на следующий день нашли его запертым и окруженным пулеметами Красной гвардии. Небольшая демонстрация протеста против разгона Учредительного собрания была расстреляна большевиками (это было второе Кровавое воскресенье). Ленин правильно рассчитал, что уставшие от войны и революционных эксцессов народные массы не будут жертвовать жизнью за какую-то «учредилку».

Разогнанные депутаты-эсеры отправились в Самару — центр наиболее надежного проэсеровского большинства — и установили там Временное правительство Учредительного собрания.

158

С этого начинается волжско-сибирская Белая эпопея. Зарождение и состав Самарского правительства, как мы видим, решительно отличался от природы состава власти всех остальных Белых фронтов, за исключением первого этапа сопротивления большевикам на Архангельском фронте, когда правительство там возглавлял старый социалист-народник Чайковский.

Трагедией белого движения в целом была политическая безграмотность, в том числе и его вождей. Как мы уже говорили, российское офицерство традиционно (во всяком случае, после декабристов) было аполитичным. И вот ему досталась роль вождя политической войны, каковой всегда является Гражданская война. Они воевали с большевиками как с врагом внешним. Даже официально упор делался на то, что, поскольку большевики являются ставленниками немцев, война с ними является продолжением войны с Германией. В ответ на ленинские лозунги, отвечавшие чаяниям социальной революции, на знаменах белых стояло обещание созыва Учредительного собрания. Правда, при генерале Деникине существовал некий Национальный центр, разрабатывавший весьма левое трудовое и земледельческое законодательство для будущей России, предусматривавшее отчуждение земель от больших имений (с допущением сохранения имений в размере от 150 до 400 или 500 десятин в зависимости от местных экономических условий, густоты населения и плодородия почв) в пользу малоземельных крестьян и пр., но, во-первых, как пишет Деникин, радикальные реформы, одобряемые им, натыкались на прагматические контраргументы Совета государственного объединения, во главе которого стоял столыпинский министр земледелия Кривошеин[15], и на решительное сопротивление правых, стремившихся к реставрации, которые

159

к тому же двигались на север по стопам наступавшей Белой армии и нередко на местах отбирали свои бывшие земли у крестьян, да еще и наказывали крестьян, пороли их[16]. Во-вторых, сам Деникин решил не публиковать никаких проектов социальных реформ, пока не будет взята Москва, — реформы, мол, должны прозвучать из столицы. Так что в народе никто и не подозревал, что у белых есть социальная программа. Возможно, что откладывание обнародования проектов реформ до взятия Москвы было только отговоркой и неразумной к тому же, ибо только опубликованием проектов популярных реформ можно было бы разрушить большевистскую пропаганду, представлявшую белых реакционерами-реставраторами. Деникин вообще был против создания при нем законодательного органа на том основании, что общественность разделена на партии. Он заявил генералу Лукомскому: «Добровольческая армия отнюдь не может стать орудием политической партии»[17]. Тут-то и была его ошибка: в Гражданской войне может победить только идеологизированная сторона.

Политическая безграмотность Деникина сказалась и на его лозунге «Единой и неделимой», чем оттолкнуты были и меньшинства, и такие соседи России, как новообразованные Польша, Финляндия и прибалтийские республики. Вместо сотрудничества с гетманом Скоропадским и поддержки его Деникин отказывался иметь с ним дело. Скоропадский жаловался Краснову:

«Я ... генерал свиты Его Величества, не могу быть щирым украинцем ... но ... мне пришлось делать выбор — или самостийность, или большевизм, и я выбрал самостийность. Предоставьте народу жить, как он хочет. Я не понимаю Деникина. Давить, давить все — это невозможно. Для этого у Деникина нет сил и это не нужно...».

То же самое в отношении казаков. Деникин упрямо оставался верен союзникам, до конца Гражданской войны считал немцев чуть ли не самым главным своим врагом. И не мог

160

простить Краснову того, что он реалистически понял, что, пока немцы стоят на российской территории, только от них можно получать оружие для борьбы с большевиками и опираться на немцев, как на надежный тыл, что он и делал и даже писал императору Вильгельму о помощи. От немцев он получал оружие, которым делился с Белой армией. Деникинцы же называли казаков проститутками за получение оружия от врага. Деникин всячески подавлял признаки самостоятельности донских и кубанских казаков и их войск и в конце концов подчинил казачьи войска полностью белому командованию, вынудив Краснова уйти в отставку[18]. А осенью 1919 года он даже повесил председателя Кубанской Рады и ближайших его сотрудников за сепаратистские тенденции. После ликвидации автономии Донского войска, — пишет Краснов, — война против большевиков из национальной превратилась в классовую «и как таковая, не могла иметь успеха в беднейшем классе. Казаки и крестьяне отпали от Добрармии, и она погибла». Что касается расправы с кубанскими сепаратистами, то бывший кубанский атаман Филимонов считает, что она сыграла «значительную роль в общем ходе борьбы с большевиками на юге России и была одним из существенных поводов к катастрофическому отходу вооруженных сил юга России от Орла до Новороссийска»[19]. Тесно связанным с отсутствием четких и ясных программ был провал тыла. Именно из-за отсутствия тыла, отсутствия четких и прилично действующих органов власти и местной администрации в тылу у белых такое явление, как проигранная белыми битва между Тулой и Орлом осенью 1919 года превратилась в катастрофическое бегство почти без остановок до самого Черного моря.

* * *

Трагедия Белой борьбы была в том, что политически безграмотным военным пришлось вести политическую борьбу

161

(каковой всегда является Гражданская война) не только без поддержки партии, пользовавшейся наибольшей популярностью в народе, но еще в условиях взаимной вражды. Логически борьбу против большевиков должна была бы возглавить ПСР как партия русского крестьянства и значительной части интеллигенции. Но ПСР по «старой» народническо-социалистической традиции в офицерском мундире видела классового врага, реакционера и реставратора par excellence, хотя это было далеко не так. К тому же в ходе Первой мировой войны более половины офицеров погибли или стали инвалидами. Наибольшие потери были в пехоте, где в отличие от остальных армий русские офицеры первые поднимались в атаку и вели солдат за собой — первыми и падали. К 1917 году более 70% пехотных офицеров были вчерашние солдаты, отправлявшиеся прямо с поля боя (обычно отличившиеся особыми способностями) на кратковременные курсы и затем производившиеся в офицеры. Это были плоть от плоти остальных солдат. Не были они связаны со старым режимом ни сантиментами, ни офицерской традицией, что и отразилось в том, что на первый призыв белых генералов зимой 1917—1918 года откликнулось лишь 5 тысяч офицеров. В свою очередь, традиционные (классические) офицеры и, конечно, белое командование, видело в ПСР тех же большевиков, чуть «побледневших социалистов». Таким образом, «бракосочетания» между ПСР и белым командованием не произошло, а оно могло бы привести к победе, как это произошло в Германии, где ненавидевшие друг друга фельдмаршал Гинденбург и социалист Эберт заключили союз во имя спасения Германии от большевизма и совместными усилиями подавили большевистский мятеж спартаковцев в ноябре 1918 года.