Сыновья

Вальтер оставил молодую чету наедине и ушел в свою каморку, которую мать к его приходу обставила и убрала так, точно он и не покидал ее. На полке, висящей на стене, его книжная сокровищница — несколько томиков Гейне и Леонгарда Франка, книги по истории — Минье, Кропоткин, Циммерман, четыре тома Свифта и Дон-Кихот, несколько книжечек дешевого издания Ре́клам. Над полкой — цветная олеография — копия с картины Давида «Смерть Марата». Вальтер проверил, все ли на месте, и увидел, что не хватает книги о Советском Союзе и труда Ленина «Государство и революция».

Его комната была меньше тюремной камеры, где он год просидел. Но Вальтер не знал на земле уголка, который был бы ему милее этого. Много ночей провел он в тишине и одиночестве, сидя за маленьким письменным столом над трудами по истории и всем своим существом вживаясь в победы и поражения, в самую жизнь давно ушедших поколений. В этой комнатушке он изучал события великой буржуазной революции во Франции, а по книгам Энгельса и Циммермана знакомился с немецкой крестьянской войной. В последние месяцы перед арестом он по совету Тимма читал Маркса — «Восемнадцатое брюмера» и «Классовая борьба во Франции», а также некоторые произведения Ленина, тогда впервые появившиеся на немецком языке. На заводе, стоя за токарным станком, он всегда с радостным нетерпением ждал часа, когда сможет вернуться к любимому занятию.

Наутро Вальтер, лежа в постели — мать, слышал он, уже хозяйничала на кухне, — мысленно намечал ближайшую программу действий. Прежде всего он, разумеется, отправится на биржу труда. Может, удастся все-таки раздобыть работу, а если нет, то, по крайней мере, получить несколько марок пособия по безработице. А пока Вальтер, помимо своей коллекции почтовых марок, решил, скрепя сердце, загнать все четыре тома Свифта и том Кропоткина.

Прежде чем пойти на кухню умыться, он отсчитал двадцать марок и положил их, как неприкосновенный фонд, в толстый том Циммермана. Из оставшихся денег приготовил одну пачку в двадцать марок и отдельно пачку — в пятьдесят.

— С добрым утром, мама!

— С добрым утром, сынок! — Мать обняла его. — Ах, как хорошо, что ты снова дома!

— Вот тебе, мама, двадцать марок! Мой первый вклад в хозяйство.

— За это спасибо! — воскликнула она и положила деньги в кувшинчик, стоящий в кухонном шкафу.

Папаша Брентен уже сидел в кресле у окна и думал свою думу.

— Здравствуй, папа! — поздоровался Вальтер, войдя в комнату.

— Здравствуй, парень. Ну, как спалось в первую ночь дома?

— Отлично! Что такое свобода, знает по-настоящему тот, кто побыл в шкуре заключенного.

— Свобода! Хороша свобода! Все мы заключенные. Только размеры нашей тюрьмы создают иллюзию свободы.

— Да ты, отец, на старости лет стал философом, — весело воскликнул Вальтер. — Но, пожалуй, ты прав… Вот пятьдесят марок. Полагаю, они пригодятся тебе.

Вальтер положил деньги отцу в руку.

— Пятьдесят марок? — Руки Карла Брентена сжали пачку кредиток. — Ты что-нибудь получил уже?

— От кого, папа?

— От МОПРа.

— От МОПРа? Да-да!..

VI

Работы не было. Изо дня в день Вальтер, в числе многих других, безрезультатно регистрировался на бирже труда. Он уже перестал спрашивать о работе. Каждую пятницу получал он восемь марок пособия по безработице. Но вскоре он уже мог давать матери пятнадцать марок в неделю, которые зарабатывал, печатая небольшие рецензии и репортажи в коммунистической газете.

Ночами он учился, сидя за маленьким письменным столом в своей комнатушке, а дни, как и в прежние периоды безработицы, проводил в публичной библиотеке, в Иоганнеуме. Как часто, бывало, он и Рут сидели здесь за книгами и только в обеденное время шли в молочную, неподалеку от библиотеки. За двадцать пфеннигов съедали тарелку молочной рисовой каши с корицей и сахаром или гречневой каши с молоком. И вот он снова в Иоганнеуме, но теперь один, без Рут. В десять утра, минута в минуту, как только открывался читальный зал, он приходил и оставался тут до вечера. Библиотекарь отыскивал для него любую книгу, надо было только написать на бланке фамилию автора и название книги.

Как прекрасно, когда есть публичный читальный зал. Чудесное учреждение — такая общедоступная библиотека, охватывающая все области знания. В Иоганнеуме, стариннейшем очаге науки, некогда обучались только сыновья городской знати Гамбурга; простой смертный не имел права переступить порог этого учебного заведения. Как университет Иоганнеум был уже теперь мал, но очагом культуры и притом общедоступным он оставался по сей день.

В читальном зале Иоганнеума Вальтер часто встречался с коммунистом Губертом Копплером, бывшим учителем народной школы, теперь главным редактором «Гамбургер фольксцайтунг» — ежедневной газеты коммунистической партии. Однажды они разговорились, и Копплер предложил Вальтеру писать для газеты не только короткие рецензии и репортажи, но и статьи на исторические и литературные темы, к примеру, о Жан Поле, Марате или Михаэле Гайсмайере.

После небольшого колебания Вальтер обещал попытать свои силы. Через несколько дней он приступил к работе и написал статью о «Верноподданном» Генриха Манна.

Ах, как это просто и легко звучит «написать статью». Вальтер переписывал ее раз восемь, а может быть, и все десять. Он без конца черкал и правил, вставлял новые абзацы, вычеркивал старые, придирался к каждому обороту, каждому слову, отрабатывал стиль, ставя перед собой задачу — писать просто, но не упрощенно. Когда ему показалось, что он создал маленький шедевр, он отнес статью в редакцию.

Каждое утро Вальтер просматривал газету в надежде увидеть свою статью, но увы, статья не появлялась.

Как-то вечером он нашел у себя на письменном столике толстый пакет. Значит — вернули. Не подошло.

Помрачнев, Вальтер вскрыл конверт. Да, это была его статья, его шедевр. Было здесь и письмо, подписанное Копплером. Вальтер, ни на что не надеясь, стал читать.

Но Копплер вовсе не перечеркнул статьи, наоборот, он похвалил ее, но обратил внимание Вальтера на некоторые слабые места. Предложил развить еще несколько мыслей, даже рискуя увеличить объем. «Придется, — писал он, — найти в газете место для твоей статьи».

Той же ночью Вальтер, следуя умным советам Копплера, переработал статью.

И вот наступил день, памятный день — праздник. Он увидел в газете напечатанный жирным шрифтом заголовок: «Немецкий верноподданный» — и под ним несколько мельче: «Вальтер Брентен о романе «Верноподданный» Генриха Манна».

Вальтер никак не мог себе представить, что эта большая статья написана им, что Вальтер Брентен это он сам и есть. Он читал и перечитывал. Превосходно! Замечательно!

Он показал газету матери, отцу. Отец был ошеломлен. Больными глазами он без конца перечитывал заголовок и имя своего сына.

— Ну и ну! — повторял он и все подносил газету к глазам. Вальтер обязательно должен прочесть ему свою статью, требовал он.

И Вальтер с удовольствием исполнил просьбу отца. С бьющимся сердцем он читал, упиваясь гордыми и почтительными взглядами отца, которые ловил на себе.

— Гляди-ка, еще великим писателем станешь, — сказал отец, когда Вальтер кончил. — Жаль только, что писательство такое нехлебное дело.

Нечего сказать — нехлебное дело!

Через несколько дней Вальтер получил письмо от Копплера. Статья Вальтера, писал Копплер, понравилась не только ему, а всем товарищам, и пусть Вальтер сообщит, о чем он в ближайшее время собирается писать. В заключение Копплер почти извинялся за скромный гонорар, ибо, как известно Вальтеру, газета чрезвычайно стеснена в средствах. Все же сорок марок, за которыми его просят зайти в бухгалтерию газеты, ждут его.

Сорок марок!.. Сорок марок за одну-единственную статью! Это пособие безработного за пять недель!.. Вальтер был потрясен размером гонорара. Одну статью в неделю, и никакого пособия не надо!

Поражен был и Карл Брентен. Сорок марок! Да столько рабочий получает в неделю! Сорок марок за эту каплю написанного? Почему же писательство называют нехлебным делом?