Сыновья

VI

Когда бы Карл в последнее время ни шел к тетушке Лоле, он всегда думал: уж не натолкнусь ли я случайно на Пауля? Они не виделись несколько месяцев. Папке избегал улиц, где они могли бы встретиться. Но в эту субботу главный администратор Городского театра стоял у стойки и мрачно смотрел в свой стакан с пивом. Увидев Брентена, он испуганно вздрогнул и заорал:

— Ты, Карл! Само провидение посылает тебя… Что случилось, мой старый друг, тебя нигде в последнее время не видно? Господи, как я рад! Иди же сюда! Присаживайся!

Брентен небрежно подал ему руку, взобрался на один из высоких табуретов у стойки, дружески поздоровался с тетушкой Лолой и заказал пиво.

— Живительной влаги, Лола! — завопил Папке. — Из лучших сортов! Две больших!

Немигающим взглядом он пристально всматривался в Брентена.

— Ах, Карл, у тебя нехороший вид. Ты мне совсем не нравишься!

— Зато у тебя отличный вид, — сухо ответил Карл. — Тем не менее, ты мне тоже не нравишься!

Папке пропустил мимо ушей иронический намек и жалобным голосом продолжал:

— Внешность обманчива, мой милый! Злейшему врагу не пожелаю таких забот, как у меня. Задыхаюсь от работы! Мечусь, измаялся вконец! А в результате? Одни огорчения! Одни неприятности! Вот где у меня все это! — И он провел пальцем под подбородком.

Брентен молчал и тянул пиво.

— Не прав я разве? — орал Папке. — Полагаю, что и тебе не многим лучше живется. Работаешь сверх сил! О себе не думаешь! Забрасываешь друзей! Семью! Знаешь лишь одно — службу, работу… Собачья жизнь!.. Не прав я разве?..

На лице Брентена появилась ледяная улыбка. «Шарлатан! — думал он. — Будто мне неизвестно, что каждое твое слово — ложь. Я очень хорошо понимаю, как тебе неприятно со мной встретиться…»

— Лола, вы не выпьете с нами? — спросил он.

— Если угодно — с удовольствием! — И она налила себе тоже «большую» и тоже «самого лучшего».

«Пусть расплачивается», — подумал Брентен, поднял свою рюмку и сказал:

— Стало быть, за твое здоровье! За то, чтобы тебе легче жилось!

Папке, бросавший быстрые, подозрительные взгляды то на Брентена, то на хозяйку, молча поднял свою рюмку, кивнул и выпил.

Несколько минут он сидел, по-видимому что-то сосредоточенно соображая. Наконец заговорил:

— Да-да… Гм! Видишь ли, Карл, я…

— Знаю, знаю, Пауль! — перебил его Брентен. — У тебя ни минуты времени. Ты должен идти!

— Клянусь честью, это так! Какой же ты странный, господи! Кому-кому, а тебе ведь известно, что сегодня «Риэнци» и у меня дел выше головы. Но вот о чем я хотел у тебя спросить, давно хотел спросить… Ты знаешь Еленко?

— Главного режиссера?

— Да-да! Так ты его знаешь? Его прочат в директоры.

— Знаю ли я его? Еще бы! — солгал Брентен.

— По-твоему, не возмутительно, что его кандидатура серьезно обсуждается?

— Кандидатура? На пост директора?

— Ну да! Безобразие! — горячился Папке.

— Почему? — спросил Брентен, стараясь угадать, что так выводит из себя Папке. — Способный человек!

— И ты туда же! — прошипел Папке. — Да это доносчик! Невежа! Тупица! У него левая рука не ведает, что творит правая. А главное — еврей! Да еще какой! Обращается с подчиненными, точно надсмотрщик с рабами. И ругается, как ломовой извозчик. Не понимаю наших социал-демократов, они как дурачки восторгаются им.

«Наши социал-демократы»! Брентен саркастически улыбнулся. «Хватает же у человека бесстыдства!» Но он промолчал.

— Как ты думаешь, Карл, если бы такому всыпать по первое число? Я бы не отстал в этом деле, уверяю тебя. Можешь на меня рассчитывать!

— Как же это устроить? — спросил Брентен, все еще не понимая, куда гнет Папке.

Тот придвинулся к нему и зашептал:

— У тебя ведь, несомненно, есть связи в «Фольксцайтунг». Верно ведь? Да?

— Ну, разумеется! — не моргнув глазом, солгал Брентен.

— Не мог бы ты там тиснуть статейку? Я дам тебе материал! Это была бы настоящая сенсация! Если хочешь, я сам напишу. Разок взбаламутить как следует это еврейское болото! Как ты на это смотришь?

— Гм! — промычал Брентен с таким видом, точно он раздумывает. «Так вот, значит, какие планы у этого прохвоста. Хотелось бы только знать, чего он добивается. Неужели ему взбрело в голову самому занять место директора?»

— И понимаешь, Карл, это было бы одновременно ударом и по тем социалистам, которые горой стоят за этого молодца! Ну, как ты думаешь?

— Надо поразмыслить!

— Сенсация была бы — взрыв бомбы!

Когда Папке ушел, Брентен спросил Лолу, слышала ли она их разговор.

Тетушка Лола кивнула, ухмыльнулась и сказала:

— На этого Еленко он давно уже точит зубы…

— А почему?

— Врать не буду — не знаю. Но они на ножах. Если Еленко станет директором, первым, кто вылетит из театра, будет ваш друг Папке. Наверняка!

— Так-так! Вот откуда ветер дует! Но как вы сказали, Лола? «Ваш друг»? Ха-ха-ха-ха!

VII

Карл Брентен засеменил вверх по Валентинкамп, направляясь домой. Да, Пауль стал стопроцентным мерзавцем. Интриган. Вот на что он пускается. Возможно, что он это называет политикой. Вместо его статьи я с удовольствием поместил бы в «Фольксцайтунг» наш разговор. В конце концов, Лола была свидетельницей…

На углу Фельдштрассе помещался кабачок «В поход». Владелец кабачка Эбермайер изредка покупал у Брентена ящик-другой сигар.

В саду засиделось несколько посетителей. Зайти выпить, что ли, еще кружку пива? Нельзя же, в конце концов, приходить только тогда, когда хочешь сбыть свой товар.

И он присел к незанятому столику в саду. Дверь в бар была открыта, и хозяин, стоявший за стойкой, издали кивнул ему. Кельнер принес пиво.

— Спасибо!

Вдруг до Брентена донесся чей-то поразительно знакомый голос. Он прислушался и оглянулся.

Да, он не ошибся; за соседним столиком сидел Кнузен, и с ним — целая компания. Унтер-офицер Кнузен, эта нейстрелицкая скотина, этот цепной пес и кровопийца! Брентен почувствовал, как на лбу у него набухают жилы, как кровь приливает к глазам. Это он, его горловой голос, порою оглушительный, как рев быка. Там, в казарме, этот ненавистный голос гудел в ушах у Брентена даже ночью. Да, это его гладкая, наглая, отвратительная морда, еще до сих пор она преследует Брентена во сне…

Точно повинуясь чужой воле, Карл Брентен поднялся, подошел к столику и сказал:

— Прошу прощения у почтенной компании! — И, обращаясь к Кнузену, спросил: — Я ошибаюсь или это действительно вы?

— А, привет! Вы ведь… Ну конечно же, наш сигарщик!.. Постойте, как же это вас звали?

— Брентен!

— Верно! Ну, как дела? Есть у вас при себе что-нибудь из прежних сортов?

Брентен посмотрел на свою руку, в которой держал пивную кружку.

— Есть! — крикнул он с искаженным от ярости лицом и, размахнувшись, швырнул кружку в голову бывшего унтер-офицера…

Крики… Опрокинутые стулья… Четверо мужчин набросились на Брентена. Он даже не защищался. Он испытывал чувство облегчения, словно сбросил с плеч что-то очень тяжелое. Уже теряя сознание от сыпавшихся на него градом ударов, он все еще, не отрываясь, смотрел на проклятого пса Кнузена, валявшегося на земле.

Санитары из полицейского отряда Скорой помощи на носилках доставили Карла Брентена домой.

Фрида издала душераздирающий вопль, увидев мужа. Вся голова его, за исключением рта и носа, была забинтована. Даже глаза. На пиджаке темнели большие пятна крови.

— Боже мой! Боже мой! Что случилось?

— Победа! — ответил Брентен из-под повязки. И еще раз, громко, почти ликующе, повторил: — Победа!

— Какое несчастье!.. О боже!.. Карл, Карл, что же случилось? Пожалуйста, сюда вот, на софу! Господин вахмистр, как произошел этот несчастный случай?

— Несчастный случай? Не-ет, фрау! Потузили маленько друг друга.

— Подрались? Кто? — Фрида уставилась на мужа, которого санитары бережно уложили на диван. — Карл, ты ввязался в драку?