Сыновья

Конец. Точка. Вопрос исчерпан. Жилищная комиссия сдана в архив. И для чего только Карл Брентен потел над протестом, настрочил докладную записку на двадцати двух страницах! Не-ет! Уж на этот раз он по горло пресытился политикой. Только нажил себе врагов, не встретил сочувствия даже в собственной партии, имел одни лишь неприятности; несмотря на все старания и усилия, ни от кого ни разу не услышал слова признательности и пожинает одну лишь черную неблагодарность.

— Не-ет, с меня хватит! — восклицал он. — Вы еще вспомните обо мне, прибежите, будете упрашивать, чтобы я вернулся!..

Везде и всюду в гору идут одни лишь беспринципные крикуны; и у левых не лучше. Какие только субъекты в последнее время не распинаются за народ!.. И никому невдомек заглянуть в прошлое этих новых светил. Кто послушно идет на поводу и во всем угождает партийному руководству — тот и хорош и умен.

Карл Брентен вернулся к торговле сигарами собственного производства и больше решительно ничем не занимался. Пришлось начинать все сызнова; в последнее время он очень запустил свои дела. Сбережений не было. Ведь он не воспользовался «посланным судьбою шансом», как выразился его шурин Хинрих. Поэтому Карл Брентен очутился в тяжелом положении. Приходилось содержать большую семью — жену, детей, тещу. Приходилось оплачивать дорогую квартиру. И вместе с тем нельзя было виду показывать перед родными и знакомыми, что, потеряв пост председателя жилищной комиссии, он сколько-нибудь ущемлен. Напротив, надо было разыгрывать беспечность: мол, все это его ничуть не трогает, он, мол, выше подобных пустяков.

Такая поза, однако, сопряжена была с расходами и требовала соответствующих доходов. А где их добыть? Да, где, каким путем?..

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

I

Страстное возмущение, незримо клокотавшее в народе, в том году еще раз вырвалось на волю.

Незадолго до обеденного перерыва Эрнст Тимм обернулся к Вальтеру и сказал:

— В городе, говорят, началась заварушка. Стихийные демонстрации. Матросы возглавляют.

— Матросы? — воскликнул Вальтер. — В чем же дело?

— Да вот, Хольмерс рассказывал, но я толком ничего не понял; разгорелось будто бы из-за того, что какая-то колбасная фабрика готовила колбасу из крысиного мяса.

Господи! Вальтер был потрясен. Колбаса из крысиного мяса — повод к восстанию! Слово «матрос» мгновенно связывалось у него с политическими выступлениями, даже с революцией…

После обеда у Вальтера были занятия в ремесленной школе, но он сразу решил, что сегодня пропустит их.

В центре города бурлило, как в котле. По улицам маршировали части «фольксвера» — народной армии. Проходили матросские патрули с винтовками через плечо, дулом вниз. Народ бежал по направлению к Юнгфернштигу.

— Они там! — и Вальтер тоже побежал, еще не зная, кто это «они».

Он расспрашивал встречных, пробивался сквозь толпу, прислушивался к спорам и старался понять, что же происходит. Кое-что он уяснил себе, но полной картины все-таки не мог составить. Лишь в последующие дни, когда в газетах появились подробные описания событий, он понял их взаимосвязь.

В этот знойный июньский день одна из бочек с мясом, которые доставляли на фабрику мясных и колбасных изделий, находившуюся в центре города, упала на мостовую и раскололась. Прохожие в ужасе шарахались во все стороны — такое невыносимое зловоние шло от бочки. Оказалось, что она была набита тухлым мясом, прогнившими кишками и костями и, в довершение всего, — дохлыми кошками и крысами.

Перед фабрикой вскоре собралась большая толпа, так как весть об этом происшествии быстро облетела город. Что ж это? Значит, все годы войны население потчевали кошками да крысами?.. Из такого зловонного дерьма изготовляли колбасу? И сейчас кормят тем же? Знает ли правительство об этих безобразиях?.. Почему сенат давно уже не принял мер?.. Где хозяин фабрики?..

Толпа требовала немедленного осмотра фабрики. Прямо на улице произносились речи, гневные, негодующие. А солдаты народной армии, члены бюргершафта, представители партий подходили, расспрашивали, что происходит, и тут же уходили, ничего не предприняв.

Тогда за дело взялся сам народ.

Владельцем фабрики был некий тайный советник Гейль. Он жил в собственной вилле в Уленхорсте, где питался, конечно, отнюдь не изделиями своей фабрики.

— Давай сюда Гейля! — кричала толпа. — Пусть жрет, собака, то, чем нас кормит.

Машина с солдатами народной армии отправилась в Уленхорст за тайным советником.

— И все его служащие виновны, — кричали в толпе. — Знали, да помалкивали. Где эти подлые твари? Подать их сюда!

Несколько человек, в том числе два матроса, спустились в зловонный подвал. Они вернулись с мастером и четырьмя женщинами, из которых одна была старшей работницей. Матрос катил за ними бочку, до половины наполненную гнилыми кишками и дохлыми крысами. Толпа остановила на улице грузовик, взвалила на него бочку, а затем втащила туда же мастера и женщин. Чьи-то руки живо соорудили щит с надписью: «Фабрика мясных и колбасных изделий Гейля. Изготовляем колбасу из гнилых отбросов и падали».

И грузовик медленно двинулся через весь город в сопровождении многотысячной, грозно шумящей толпы.

Проехали через Ратхаусмаркт к Юнгфернштигу, где в этот час гуляло обычно все гамбургское высшее общество. У Альстерского павильона демонстрация остановилась; солдат народной армии, стоя на грузовике, произнес речь, а потом толпа заставила мастера и всех четырех женщин достать из бочки по куску гнилого мяса и тут же съесть его.

Между тем с виллы в Уленхорсте приволокли тайного советника. Низенький, упитанный, солидный господин с лихо закрученными вверх усами и седыми висками стоял, окруженный солдатами, и смотрел на толпу удивленными, круглыми, как пуговицы, глазами. Он уверял, что понятия не имел о том, что творится у него на фабрике; он в жизни туда не заглядывал. Но когда кто-то спросил, имеет ли он понятие о доходах, которые приносит его колбасная фабрика, он промолчал.

Несколько человек кинулись вперед, требуя немедленной расправы. Благородного барина стащили с машины, порядком избили, поволокли к парапету и столкнули в озеро. У берега было неглубоко; тайный советник стоял всего по грудь в воде, высоко подобрав полы сюртука, словно боялся замочить их. У него был такой смертельно испуганный вид, что все, кто его видел, покатывались со смеху.

И когда тайный советник, захныкав, точно грудной младенец, и молитвенно сложив руки, запросил пощады, толпа уже почти амнистировала его. Его выудили и увели под конвоем двух солдат.

II

Сенатор Шенгузен, всего лишь три недели назад обретший это звание, наблюдал за действиями толпы из окна своего служебного кабинета в ратуше. Выслушав подробный доклад обо всем происшедшем, Шенгузен стал обдумывать, как усмирить бунт и к каким последствиям он может привести, если бы не удалось с ним справиться.

На фольксвер — народную армию — положиться нельзя: он заодно с бунтующей чернью. По поводу такого смехотворного происшествия просить правительственного вмешательства невозможно, тем более, что войска рейхсвера теперь нарасхват, их требуют во все концы страны. И все же небольшая, действительно надежная воинская часть в два счета покончила бы со всей этой чертовщиной.

Шенгузен смотрел на Ратхаусмаркт, где на высоком цоколе памятника, верхом на коне, красовался император Вильгельм Первый с таким видом, точно он вот-вот сорвется и галопом поскачет прямо в ворота ратуши. Народные низы могут превратиться в сильнейшую угрозу для прогресса, размышлял Шенгузен. Толпа глупа и наивна, как дитя. Она бунтует ради удовольствия позабавиться, поиграть с врагами в кошку и мышку, погонять их туда и сюда, заставить трястись от страха, но, в конце концов, она же их и помилует… Нельзя удовлетворять требования народа во имя его же блага… Удивительно, до чего люди слепы! Не видят, что настали новые времена! Они ведут себя совершенно безответственно, как будто в нашем городе и во всей стране ничего не изменилось, как будто здесь, на моем месте, все еще сидит какой-нибудь толстосум-бакалейщик… Воспитать в народе чувство политической ответственности — чертовски трудная задача, действовать надо без народа, против народа, во имя народа. Придет, конечно, пора, когда мы действительно сможем положиться на народ, но, — Шенгузен покачал тяжелой головой, — но до того времени еще немало воды утечет… Так как же все-таки усмирить мятеж? Как совладать с толпой?..