Внуки

Кто-то окликнул Вальтера по фамилии. Выйдя из барака, он увидел Гейни-колбасника; тот стоял у караульного помещения и жестом подзывал его к себе.

— Скажите-ка, Брентен, Хембергер не говорил вам чего-нибудь такого… подозрительного?

«Свершилось!» — подумал Вальтер и твердо ответил:

— Нет, господин обертруппфюрер!

— Сатана! Мерзавец! Напал на караульного и тяжело ранил его.

Подбежали два эсэсовца.

— Идемте с нами, Брентен!

На мгновение Вальтер растерялся. Но только на короткое мгновение. Он поспешно ответил:

— Хорошо, господин обертруппфюрер. Но в… Вот так?

— Наденьте форменный китель и ступайте за нами.

Эсэсовец убежал. Вальтер бросился в караульное помещение, сорвал с крючка китель, фуражку и побежал вслед за ним.

«Вот он — шанс! Неповторимый шанс! Не терять присутствия духа! Спокойно обдумать… Бог мой, какая возможность!»

Вальтер незаметно отстал от длинноногого обертруппфюрера. Тот крикнул:

— Держитесь ближе!

Вальтер прибавил шагу.

— Железная дорога… — пропыхтел эсэсовец. — Далеко он не уйдет! Не там ли он… в этих корпусах…

Они бросились к группе домов.

«Шесть-семь километров! Это час-полтора… Не упускать шанса! Только бы не наглупить! Шесть-семь километров — и спасен!»

— Обойдите корпуса кругом! — крикнул обертруппфюрер обоим эсэсовцам.

Вальтер остался с Колбасником. Они подбежали к угловому дому. Оба тяжело дышали.

— Расспрошу-ка я, не заметил ли кто чего-нибудь подозрительного.

И обертруппфюрер влетел в бакалейный магазин, помещавшийся на самом углу. Вальтер кое-как напялил форменный китель поверх синей тюремной куртки. Он окинул взглядом улицу, посмотрел направо, налево. Из переулка выехал мотоциклист. Надев эсэсовскую фуражку, Вальтер бросился навстречу мотоциклисту и остановил его. Каретка была свободна. Вальтер сказал не допускающим возражения тоном:

— Живее к Эльбскому шоссе.

Он сел в каретку, со страхом оглянувшись на дверь бакалейного магазина. «Ну, хоть две минуточки оставайся там… Ну, хоть несколько секунд…»

Мотоциклист тронулся. Проезжая мимо магазина, Вальтер увидел, что эсэсовец еще разговаривает с лавочницей.

— Поезжайте через Отмаршен! Быстрей! Да быстрей же!

Мотоцикл неистово несся по узкому асфальтированному шоссе.

— Что-нибудь случилось, господин вахмистр?

Мотоциклист, совсем еще юнец, не старше семнадцати, набрал бешеную скорость.

— Да, бежал заключенный.

— Вот оно что!

Проехали мимо баренфельдского народного парка, мимо спортивных площадок. Вальтер узнал ипподром.

— Политический, господин вахмистр? — спросил юноша.

— Конечно.

— И вы думаете, что он на Эльбском шоссе.

— Что вы?

— Я спрашиваю: он, вы думаете, на Эльбском шоссе?

— Конечно, хотел замешаться в толпе на пляже!.. Наверняка… — проревел Вальтер на ухо мотоциклисту. Он подумал: «Если сорвется, у меня готово алиби. Мотоциклист покажет, что я искал заключенного. Но чепуха, сорваться не должно. И возврата нет! Сколько времени понадобится Колбаснику, чтобы поставить на ноги полицию?» Они неслись через Баренфельд, по деловому району города. На каждом перекрестке — полицейский…

Что это? Скорость все уменьшается!..

— Что случилось? — спросил Вальтер.

— Сам не знаю, что это! — Парень наступал на педаль, вертел руль; мотор заело. Мотоциклист подвел машину к краю тротуара.

— Черт возьми, что стряслось с этой проклятой машиной!..

Вальтер соскочил на землю.

— А трамваем я не попаду?

— Да вот как раз тридцать второй идет прямо в Отмаршен.

— Спасибо.

Вальтер побежал к остановке, вскочил в отходивший вагон и остался на передней площадке.

«Удивительно! Не захотел он, что ли, поехать в Отмаршен. Не могла же вдруг произойти авария…» — думал Вальтер. Он спросил у водителя:

— Тридцать второй идет ведь в Отмаршен?

— Нет, в Альтону. Вам надо было сесть на сорок третий.

У Вальтера потеплело на душе. Он улыбнулся. Паренек не хотел помочь ему изловить бежавшего коммуниста. Ясно! Вальтер правой рукой пожал свою левую и мысленно сказал: «Благодарю тебя, дорогой друг».

V

Было около полуночи, когда Вальтер, все еще в эсэсовском кителе, подошел к дверям чердака.

А если дядя Густав не придет? Если он заболел, если он за это время умер? Что тогда? Днем выйти на улицу в этом одеянии опасно. И как наладить теперь связь с товарищами? К матери нельзя идти ни при каких обстоятельствах. Ее квартира, конечно, под наблюдением. Сегодня же… О чем перешептываются теперь товарищи в камере № 3? Ганс радуется. Да, пока все сошло удачно. Теперь вся суть в том, чтобы на время исчезнуть. Уж не пойти ли к Петеру Кагельману? Адрес он знает… Хембергер тоже, наверное, от них ускользнул. Сразу двое, и в первый же день. Только бы Хембергер не пытался добраться до города пригородным поездом.

Пробили часы. Вальтер сосчитал удары. Двенадцать — полночь. «Разве можно пойти к Петеру Кагельману? Не видел его годы. Нет, ничего не остается, как только спуститься и позвонить в квартиру Штюрка. Три раза. Жив ли дядя Густав? Кто откроет дверь?»

Он тихонько, шаг за шагом, сошел вниз, одно мгновение помедлил у дверей Штюрка, но затем три раза нажал кнопку звонка. Сейчас все решится. Он прислушался, затаив дыхание. Скрипнула дверь. Штюрк или один из Хаберландов?

— Кто там?

Слава богу. Голос Штюрка.

— Я, дядя Густав, — поспешно прошептал Вальтер. Дверь отомкнули, цепочку откинули. Вальтер взглянул в лицо дяде, улыбнулся и сказал:

— Иду наверх.

Единым духом взлетел он по лестнице, ему хотелось громко кричать от радости: «Все хорошо! Спасен!» Если не найдется ничего лучшего, можно пробыть на чердаке не одну неделю, и ни шагу за дверь он не сделает. О, какие это будут чудесные дни! Хотелось бы одним глазком посмотреть на лицо Колбасника. Стало, должно быть, еще длиннее и глупее. Как взбесится полицей-сенатор! А хауптштурмфюрер! Вы, убийцы, я ускользнул из ваших палаческих рук!

Штюрк отпер дверь и вошел внутрь. Вальтер последовал за ним.

На чердаке Штюрк оглядел с ног до головы своего племянника. Только теперь Вальтер заметил, какой у старика больной вид. Желтое, как лимон, лицо еще больше высохло.

— Дядя Густав, что с тобой? Ты болен?

— Что это на тебе? — спросил Штюрк, не отрывая глаз от петлиц черного мундира.

— Костюм, в котором я бежал.

— Ты кого-то убил?

— Нет, этот китель мне одолжили. Представился единственный в своем роде, неповторимый случай, дядя Густав, и все сошло! — Вальтер сбросил с себя эсэсовский китель. — Долой гнусное тряпье!

— Твой отец при смерти.

— Что ты, дядя Густав? Не может быть! Ведь его, говорят, выпустили?

— Да, умирающего! Почки. Я-то знаю, что это за страдания.

— Собаки!

— Он лежит в бармбекской больнице.

— А я не могу его даже навестить!

— Тебя тоже били?

— На одиннадцать недель засадили в карцер.

— Один-над-цать недель?

— Да, семьдесят семь дней. Тысяча восемьсот сорок восемь часов. — Вальтер схватил руку, тонкую, костлявую руку старика. — Ах, дядя Густав, как я рад снова видеть тебя! Той долгой ночью я много думал о тебе. И о Бетельгейзе, и о созвездии Кассиопеи.

На болезненном лице Штюрка мелькнула улыбка. Он сел на край кровати и взглянул на стоящего перед ним племянника.

— У меня побывал твой товарищ.

— Что? Кто у тебя был?

— Женщина.

— Зачем она приходила?

— Я знаю, как связаться с ней.

— Замечательно, дядя Густав. Ты молодец. Значит, спустился с неба на землю?

— Ты думаешь, это приятно? Земля мне уже давно наскучила.

Вальтер оглядел комнату. Такая же точно, какой он оставил ее. А ведь Штюрк, по всей вероятности, не все время болел. Вальтер спросил дядю, не бывал ли он здесь в его отсутствие.

— Да, бывал, но не часто.

— Дядя Густав, а знаешь ли, по чьей милости я попал в руки гестапо?