Раннее

– Ну, чёрт с ним, пусть не казнят, я же не о том…

– А о чём? Я не понимаю.

– Ну как тебе сказать… если для мужчины это так важно, что дороже жизни, то имеет ли право женщина ему отказать?

– А почему нет? Она же не обязана делать то, что не хочет.

– При чём тут обязанность? Что не обязана, ясно. Правильно это или нет – из-за своего желания или нежелания у кого-то жизнь отнимать. Ну, или хотя бы сильно портить…

– Знаешь, – сказал я. – Я не большой специалист по этой части, но, по-моему, ты перегибаешь палку. Если кто-то повесился из-за женщины, это его личное дело. Конечно, пожалеть можно или ещё как-то помочь, но не замуж же за него выходить, если он такой псих.

– Нет, – сказала Анна. – Это всё как-то не совсем так. Видно, словами этого не объяснить. Мне кажется, у женщины есть сила, которой она не имеет права так жестоко пользоваться…

– Ерунда какая-то, – сказал я. – С чего ты вообще стала об этом думать?

Анна вздохнула.

– Как тебе сказать… Мне кажется, если бы я не поссорилась с Владом, он бы не погиб.

– Ты что? Никто не знал, что так выйдет. При чём тут ты?

– Я желала ему зла. Это как-то материализуется. Я не имела права желать ему зла.

– Успокойся, – сказал я.

– Нет, как всё раньше было просто, – продолжала Анна. – Мужчина брал женщину, и её не спрашивал. Или замуж выдавали по воле родителей. А из-за этой свободы выбора мужчины дохнут…

– Анна! – не выдержал я. – Ты что несёшь? Нет, ты себя со стороны послушай – это же чёрт знает что!

– Извини. Давай не будем на эту тему. Просто плакать не могу, и хоть словами хочется всё излить.

– Это понятно.

Мы долго молчали. Я смотрел на неё, а она – на меня.

– Анна, – сказал я вдруг. – Давай поженимся.

Она слабо улыбнулась:

– Хочешь воспользоваться случаем? Думаешь, я посчитаю, что тебе нельзя отказать?

– Нет. Просто захотелось сказать, и я сказал.

– Знаешь, я не хочу сейчас об этом думать. Слишком близко его смерть. А если б я сказала "нет", ты бы повесился?

– Нет. Я бы отравился.

– Серьёзно? – она нахмурилась.

– Шучу. Извини. Нет, не повесился бы. Я бы не оставил надежду. В конце концов, люди меняются. Я могу измениться, ты тоже. Сегодня "нет", а завтра, может быть, "да".

– Не сердишься? – спросила она.

– Нет. За что?

Она пожала плечами. Потом посмотрела за окно.

– Всё дождь, дождь. Вечный дождь. Кстати, вода поднимается. Заметил?

– Нет.

– Вон, уже мостки затопило.

– Странно, – сказал я. – Это же водохранилище. Обычно воду на плотине спускают.

– Может, не успели ещё. Ладно, Володь. Я побуду немного одна, о'кей?

– О'кей.

– Оставь, пожалуйста, бутылку. Может, всё-таки удастся немного поплакать.

– Желаю успехов.

Я вышел. Сходил на кухню. Нашёл в печке кастрюльку с остатками лапши и поел. Потом вышел на крыльцо. Сел на ступеньку под козырьком и долго смотрел на дождь. Я никогда не видел столько дождя. С неба лились непрерывные струи, и так густо, что сквозь них почти не было видно другого берега. Вода буквально бурлила. Всё вокруг превратилось в жидкую грязь. Всё выглядело промокшим, жалким и беспомощным перед этим дождём.

Я вошёл в дом и направился к Егошину. Они с Люсей сидели и снова изучали старую тетрадь.

– Мы поняли, что значит заклинание, – сказала Люся. – Это надо читать задом наперёд: "Бог избавит душу мою от преисподней".

– Только это неважно, – сказал Егошин. – Потому что больше тут про Лапидуса ничего нет. Как с ним справиться, неясно. Даже непонятно, кто он такой вообще.

– Да Бог с ним, – сказал я. – Оставьте его в покое. Главное, что это прошло. Влада жалко, конечно, но слава Богу, что все остальные целы.

– Не то чтобы целы… – сказал Егошин и снова обнажил свою правую ногу.

Рана увеличивалась – она теперь простиралась от колена до середины голени – и почернела, словно обуглившись. Собственно, это даже была не рана – скорее засохший шрам. Но он рос, углублялся и жил своей собственной жизнью.

– Болит? – спросил я.

– А то нет. С каждой минутой всё сильнее.

– Ходить можешь?

– Пока могу. Кто знает, что случится до завтра?

– А бинт зачем снял?

– А какой с него толк?

Люся глядела на него сострадающим взглядом. Я вздохнул и ушёл. Остаток дня я провёл в своей комнате, лёжа на кровати. Сначала думал о чём-то, потом ни о чём, а потом и вовсе заснул.

Ночью мне снился долгий и нудный сон, из которого я запомнил только одну картину – Влад целует Анну, а потом показывает мне язык. Проснувшись, я не мог понять, утро или вечер. Ничего не изменилось. За окном лил дождь. Тучи стали ещё гуще. И вода поднялась выше, уже подбираясь к месту нашего прошедшего шашлыка.

Сразу пошёл к Егошину. Люся была у него. Константин лежал в постели с закрытыми глазами, бледный, как подушка.

– Как он? – спросил я.

– Температура большая, – прошептала Люся.

Я осторожно потрогал его лоб. Горячий, как чайник.

– А нога?

Люся махнула рукой:

– Смотреть страшно.

Константин открыл глаза и пошевелился.

– Ты, Вовка? Сколько времени?

– Почти двенадцать.

– Скоро дед Василий приплывёт. Там дождь.

– Да.

– Плохо. Но ничего. Должен приплыть. Обещал. Вы это… – он перевёл дух, – посматривайте в окно.

– Конечно.

Он снова закрыл глаза и, казалось, отключился. Я взглянул на Люсю. Её глаза были красными.

– Не плачь, – сказал я. – Всё будет нормально. Скоро доберёмся до больницы.

Она кивнула, прикусив губу. Я направился к Анне. Анна стояла посреди комнаты и, едва увидев меня, выплеснула:

– Ну слава Богу, ты пришёл! Я курить хочу – умираю. Дай сигарету.

Я распечатал последнюю пачку и протянул ей, оставив себе две сигареты.

– Спасибо, – она закурила, выпустив огромное кольцо дыма. – Ты у Егошина был?

– Да.

– Я только сегодня узнала. Кошмар.

– Ты ела что-нибудь?

– Нет. Всем как-то не до этого. Кстати, у меня печенье есть. Совсем забыла. На.

Она вынула из рюкзака длинную пачку печенья, открыла и положила на кровать. Я взял одну штучку.

– Почти не спала, – сказала Анна. – Снилась всякая мерзость.

– О чём?

– О Лапидусе. Он за мной гонялся и хотел съесть. До сих пор в себя прийти не могу.

– Это понятно. Не каждому приходиться такое увидеть.

– Да, – сказала Анна. – В каком-то смысле, нам повезло. Ну, где твои шахматы? Тащи.

– Будешь играть?

– Я же обещала. И потом, отвлечься надо.

– Хорошо. Сейчас.

Я сходил за шахматами. Тем временем Анна собрала волосы в пушистый хвост.

– Кто белыми? – спросил я.

– Ты. В прошлый раз я была.

И мы начали играть, параллельно пожирая печенье. Со стороны можно было подумать, что у нас всё в порядке и ничего не произошло. Но это было не так.

– Тебе не приходила в голову мысль убить Лапидуса? – спросила Анна, съев мою пешку.

– Приходила. Но не мне, – ответил я, съев её пешку.

– А кому?

– Егошину. Мы пробовали вызвать его ещё раз. Не получилось.

– Почему?

– Нужна жертва.

Она подняла голову и посмотрела на меня холодным взглядом.

– Извини, – сказал я.

– За что?

– Мне показалось, я напомнил тебе о Владе.

– Тебе показалось. Я думала совсем не об этом.

– А о чём?

– Теперь уже не важно. Не тормози, твой ход.

– А, да.

Шло время. Печенье кончилось. Рядом с Анной я чувствовал себя хорошо. Я обычно очень долго схожусь с людьми, но сейчас Анна была для меня своей, как сестра или мать. Я мог сказать ей что угодно, и выслушать от неё любые слова. Я не стеснялся её, как стеснялся практически всех женщин. Я чувствовал, что она – мой друг. Это произошло как-то слишком быстро для меня.

– Мат, – сказал я.

– Ты делаешь успехи, – рассмеялась Анна. – Сколько времени?

– Полвторого.

– Тогда пора собираться.