Раннее

– Ты б ещё полгода где-то шатался, – сказал Фролов. – Давным-давно к другому переметнулась. Видел новую очередь?

– Какую очередь?

– Ты что, с неба свалился? Мы четвёртую очередь ускорителя строим.

– А третья?

– Третья закончена давно. Надежд, можно сказать, не оправдала. Поускоряли десятка два мезонов, и скучно стало. Зато четвёртый ускоритель – это да!

– Что, большой?

– Он всю Землю опояшет. Длина – 39 тысяч километров. Уж там как разгоним какую нейтрину да как бабахнем…

Я включил телевизор в браслете своих часов. Транслировали какое-то заседание.

– Да, – сказал я. – Бабахнем…

А про себя подумал, что осматривавшие меня господа и господинки немного ошибались. Не так уж мы на них и непохожи.

Над моей головой летела стая металлических птиц.

Дом Дюймовочки

Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.

Черубина де Габриак.

I

Горин выбирался из леса уже четыре часа. Ноги заплетались и постоянно цеплялись за какие-то корни. Горин чертыхался и был уже давно уверен, что трижды сдохнет, прежде чем вернётся домой.

То, что он заблудился в знакомом лесу, было просто непостижимо, и Горин видел в этом мистический знак – тут-то, мол, и конец тебе придёт. Он ходил по этим местам уже, наверно, в сотый раз, и знал все полянки, где можно было найти грибы. Впрочем, и те, где искать их не стоило.

И вот он, измотавшийся, потерявший веру в себя, с двумя сыроежками в корзине (ну что за издевательство!) – плетётся из последних сил по абсолютно ничего не напоминающему лесу и все отчётливее осознает, что этого не может быть.

С одной стороны – железная дорога. С другой – шоссе. С третьей – речка. Горин не мог выйти из этого треугольника, и обязан был, двигаясь более или менее прямолинейно, попасть к одной из его сторон. Этого не случалось. Значит, он либо ходил кругами, либо… Либо происходило вообще чёрт знает что.

Перед Гориным вырос пень. Глаза уже устали от мелькания веток, сухих листьев и мха, поэтому все предметы Горин замечал совершенно внезапно, когда они вдруг выплывали из этой сумятицы.

Пню Горин обрадовался. Можно было сесть и вытянуть задеревеневшие от изнеможения ноги.

– Ничего не понимаю, – бормотал он. – Вот муравейник… Вот дерево… Всё время иду на северо-запад… Ничего не понимаю.

А в вершинах деревьев гудел ветер, и по небу плыли драные серые облака.

II

Горину было жаль самого себя. Он один в этом кошмарном лесу, который норовит уколоть веткой, схватить своим щупальцем за ногу, заставить заблудиться в трёх соснах и заживо похоронить внутри себя.

Горин представил себе человека – ну, скажем, девушку, которая вдруг подошла бы к нему и сказала:

– Ну вот, Владимир Константинович. Я так и знала, что вы заблудитесь. Специально пришла вас найти и помочь.

Но вокруг только шумел лес. К тому же начинало холодать. Горину хотелось примёрзнуть к этому пню и умереть. Может быть, если бы он в понедельник не вышел на работу, о нём бы вспомнили, потом забеспокоились, потом отправились на поиски – знают ведь, что он заядлый грибник…

– Нет, – процедил Горин, – не вспомнят. Хоть месяц не появляйся – никто не заметит. Кому я там нужен?

Под словом "там" Горин подразумевал не только работу, но и весь мир за пределами этого фантастического леса. Мир, который теперь уже представлялся ему недостижимым.

Горину уже было всё равно. Он уже просто сидел на пне. Мёрз. И глядел в постепенно чернеющее небо.

III

Ночь окутала его своим ледяным, шуршащим и пугающим чёрным одеялом. Горину хотелось разорвать ночь – хотя бы криком или стоном, хотелось напомнить миру, что он ещё жив, хотя и почти превратился в сосульку…

Вокруг не было видно ничего, кроме смутных сероватых теней. Горин пристально вглядывался в них, ища какого-то тайного смысла. И вдруг ему показалось, что с одной из сторон доносится тихий протяжный звук. Нет, кажется, даже мелодия…

Горин уже не сказал: "Не может быть", потому что ничего из того, что с ним происходило, быть не могло. Он просто вскочил и зашагал туда, откуда была чуть слышна эта музыка. Зашагал, выставив вперёд руки, чтобы не наткнуться лбом на дерево.

Музыка вроде бы стихла. Горин в испуге замер и прислушался. Вот снова зазвучала, в той же стороне. Горин пошёл быстрей, обо что-то непрестанно спотыкаясь… Музыка стала громче.

И вдруг Горин понял, что стоит перед стеной.

Это был сруб бревенчатого дома. Горин вцепился в него пальцами, не в силах поверить. Это была соломинка, за которую хватается утопающий. Единственный ощутимый, реальный, настоящий объект в этом проклятом фантастическом мире.

Горин на ощупь побрёл вдоль стены и нашёл дверь. Постучался. Потом понял, что открыто, и ввалился внутрь.

IV

Роз-то, роз! Тюльпанов, лилий, гладиолусов! Шёлка, атласа, бархата! И свет, и музыка со всех сторон!

У Горина закружилась голова от благоухания и радости. А ещё больше – от контраста между цветочным раем, куда он попал, и оставленным позади лесом, полным чёрного холода.

Горин прикоснулся к розовой шёлковой занавеси. Это был не сон. Горин улыбнулся. Зал был огромным, и конец его терялся в каких-то ветках, усыпанных цветами и яблоками. А также другими, более экзотическими фруктами.

– Есть кто дома? – спросил Горин.

Никто не ответил. Горин разулся, оставшись в носках, снял куртку и повесил её на проходящую над головой причудливую ветвь. Прошёлся по мягкому ковру. Подивился на свет, пробивающийся со всех сторон словно бы сквозь стены. Огляделся. И, решив, что ничего страшного от этого не случится, сорвал с одного из небольших деревьев яблоко. Откусил. Вкус был божественный.

Горин опустился на край обитого синим бархатом дивана. И откинулся на спинку, упиваясь блаженством, проникающим в него сразу через все органы чувств…

Потом вдруг ощутил, что его кто-то легонько тронул за мизинец.

Возле Горина, поджав под себя ноги, сидела белокурая симпатичная девушка ростом сантиметров в пять.

V

На ней было платьице, сшитое из нескольких розовых лепестков. Она смотрела в глаза Горину и что-то шелестела губами. Горин улыбнулся и протянул к ней руку. Она вздрогнула и сжалась в комок.

– Надо же, – сказал он, – Дюймовочка. Как в сказке.

Она ответила улыбкой – видимо, поняла его слова. И показала пальцем на недоеденное яблоко, которое Горин держал в руке. Горин достал из кармана складной нож, вырезал из яблока маленький конусообразный кусочек и подал Дюймовочке. Та взяла его обеими руками и с кончика начала есть.

Горин смотрел на неё и любовался. Пышные золотистые волосы, тоненькие пальчики, белые босые ножки и живые, блестящие точки-глаза… Дюймовочка оторвалась от яблока и что-то снова сказала – так тихо, что Горин не смог ничего расслышать. Потом выставила большой палец вверх – яблоко ей понравилось.

– Бедняжка, – сказал Горин. – Как же ты тут такая живёшь?

Он подумал, что Дюймовочке яблоко достать ох как трудно, да и кожицу толстую прогрызть…

Горин осторожно коснулся её спины, погладил пальцем. Дюймовочка улыбалась, но чувствовалось, что она боится его – великана, который неожиданно пришёл из чёрного мира.

И Горин вдруг понял – ему не хочется отсюда уходить. Он останется здесь, чтобы кормить Дюймовочку, заботиться о ней, оберегать…

И тут Дюймовочка вскрикнула, выронив яблоко из рук. Она вскочила и побежала к подлокотнику дивана. Горин обернулся. Внизу, глядя на него огромными жёлтыми глазами, сидел зверёк, похожий на крысу и кошку одновременно.