Раннее

К счастью, это был её этаж. А следующий – мой.

Я выбрался из лифта, сделал пару шагов и почувствовал, что ведро сейчас выскользнет у меня из рук. Я чуть-чуть подбросил его, чтобы обхватить пониже, и тут выяснилось, что ведро склеено из двух половинок. Шов моментально разошёлся, и на пол высыпалось сразу килограмма два. Я с силой сжал половинки ведра, отчаянно надеясь, что последние метров тридцать как-нибудь дотащу. А песок все сыпался и сыпался.

Я шёл быстро как только мог. Однако меня хватило ненадолго. То ли половинка соскользнула, то ли сжал я слишком сильно, но ведро с хрустом рассыпалось у дверей комнаты 16-31.

Мои ноги оказались по щиколотку засыпанными блестящим сахаром. Дверь комнаты раскрылась, и вышла светловолосая девушка в тёмно-жёлтой водолазке и спортивных штанах.

– Это что? – спросила она.

– Что, что! – неожиданно для себя выкрикнул я. – Ведро пенопластовое!

– А что вы орёте? – она тоже повысила голос. – Сами вы ведро! Навалили тут у меня под дверью и орёте.

– Я в следующий раз вам не того навалю! – заорал я. – Нельзя мимо пройти, сразу облают. Это ж вам песок, а не говно.

– Я не лаю, а говорю! Я вам не кобель, чтобы лаять. И не нужно мне вашего говна, у меня своего хватает!

– Ещё бы вы были кобель! Ну и подавитесь своим говном!

Она возмущённо выдохнула всё, что у неё было в лёгких, запрыгнула в комнату и заперла дверь.

Я разбежался и всем телом прыгнул на дверь. Двери в МГУ прочные, а вот косячок у неё явно подкачал. Я с явным удовлетворением проследил, как щепки осыпают её спину.

Она взвизгнула и начала орать:

– Я щас милицию позову! Раз кобель, так всё можно! И срёшь-то сахаром! Щас твоя харя разлетится, как эта дверь!

Я тоже орал:

– Чем хочу, тем и сру! Сама сука! Ну, посмотрим, чья харя…

Я уже замахнулся, но лицо было портить жаль, да и руку мою она в воздухе перехватила.

– Стойте! – сказал я. – Давайте так: сначала выслушайте меня, пожалуйста.

Она раскрыла рот, но сдержалась и просто сказала:

– Ну-ну.

Мы опустили руки. Я приземлился на табуретку, почему-то оказавшуюся у неё в предбаннике, поджал под себя ноги и несколько возбуждённо заговорил:

– Мой сосед по комнате сошёл с ума. Он сказал, что скоро конец света, потому что в магазине продают пенопластовые ведра с сахарным песком. Я не поверил, и он меня потащил туда. Действительно, стоит ведро…

Она молча слушала, несколько приблизившись ко мне. Я сел на корточки.

– Китайцы, мать их… – продолжил я. – Двадцать килограммов. А у него скоро экзамен. Последняя пересдача. Так что я ведро домой понёс. Ручка, конечно, оторвалась. А в лифте какая-то дура вроде вас… простите… Короче, женщина какая-то ругается. Говорит, что я обрыгал весь лифт. А это неправда, потому что я блюю всегда в раковину.

Моё колено почему-то упёрлось в её лобок.

– Ну кто будет класть двадцать килограмм сыпучего продукта в пенопластовое ведро с бумажной крышечкой? Ну, нёс я, нёс…

Она обхватила мою нижнюю губу пухлыми своими.

– А оно раыклеилось… – промычал я, но понял, что вроде дальше рассказывать не нужно.

Через мгновение мы оказались в комнате, и я уже сдирал с неё водолазку, а она нашаривала левой рукой презерватив в щели между матрацем и спинкой. Замочек на бюстгальтере оторвался… ну и фиг с ним… Теперь время поцелуев и ласк…

Как я мог не заметить, что она такая красивая… Левая грудь… Правая грудь… Ложбинка между ними… Родинка… Пупок… Ну да, пупок ведь я тогда под водолазкой не видел…

Её кожа, белая, гладкая, податливая, как сгущённое молоко, трепетала под моими ладонями и пальцами… Её рука стаскивала с меня трусы, готовые лопнуть от напряжения. Вот так… Вот так… Благословен будь изобретатель латекса за то, что сквозь эти тонкие стенки можно так чувствовать… О Боже мой… Её глаза, и губы… О Боже мой… Вот ведь китайцы с этим их ведром… О Боже мой… С неё упало последнее, что на ней было – резинка для волос, и они распластались по какому-то учебнику, лежащему у неё под головой… Вот так… Вот так… Вот так… Всё… Ну, ещё… ещё…

…Она приподнялась на локте и отбросила в сторону книжку.

– Чуть шею не сломала, – сказала она.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Аня.

– А меня Костя, – при этих словах меня словно бы ударило током. – Чёрт! Да я же тебя знаю! Мы с тобой как-то в кино ходили.

– Хотели сходить, – поправила Аня. – Только у тебя денег не было.

– Так… Где мои штаны? Смотри – сейчас на кино хватит.

Пойдём?

– Пойдём, – сказала Аня. – Но сначала возьми совок и веник.

Совместными усилиями мы переместили весь сахар с первого и шестнадцатого этажа, а также из лифта, в канализацию. Пару раз нам по дороге попался Володя в ластах и маске для подводного плавания.

Короче говоря, часа в три мы наконец-то вышли на улицу. Я обнял Аню за талию и поцеловал в щёку возле розового наушника.

– А ты классно выглядишь зимой, – сказал я. – Куда пойдём?

– Не знаю, – сказала Аня. – Для начала к метро. Смотри, какое красное Солнце.

Солнце палило нещадно. Снег покрывался черными дырами и быстро утекал, куда только мог. Мы сбросили с себя шкуры искусственных животных и побрели в сторону метро. А за нами яркими факелами вспыхивали здания, автомобили и деревья…

– Что будем смотреть? – спросила Аня.

– "Армагеддон" смотрела? – спросил я.

– Нет.

– Давай посмотрим. Наверняка где-то идёт.

И мы спустились в полыхающее оранжевыми сполохами метро. И помчались вглубь бесконечного чёрного тоннеля. И сказал я, что это хорошо. Потому что знал, что Аня возле моего плеча тоже так думает.

15:09 09.01.1999

Звёздная дурь

– Ходжа, почему ты забрался на верблюда?

Ведь раньше ты ездил на ишаке.

– Я хочу возвыситься.

Из рассказов о Ходже Насреддине.

I

Тусклый светильник гудел и метал в потолок искры. В зале было душно. Белые стулья для почётных гостей мелко тряслись – вибрация успокаивала нервы.

Председательствующий попыхтел, испустил несколько клубов дыма и произнёс важно, процеживая каждое слово сквозь частокол прекрасных гнилых зубов:

– Клянусь всеми нашими собравшимися господами и господинками, что мы все-таки здесь собрались! Кто-нибудь хочет высказаться по поводу или сказать что-нибудь?

Зал захихикал и дважды простонал букву "з".

– Я разделяю ваше одобрение! – радостно вскричал председатель. – И хочу сказать, что знать не хочу, что тут можно хотеть сказать ещё. Повод для причины простой, как любое гениальное яйцо, и выеденной яйцы не стоит. Смею потому надеяться, что единодушие ваше станет всеобъемлющим и будет таковым на протяжении. Итак, я вопрошаю: "Доколе?" Собственно, вопрос в том, до каких пор. И состоит он тоже в этом. Итак, я вопрошаю второй раз: "Доколе же оно так?", подразумевая, что это так больше не может продолжаться, хотя и продолжается некоторый уже промежуток времени, большой довольно. Итак, я посмею вопросить раз и в третий, попытаясь вывести из себя и донести до вас сокровенный смысл вопроса: "Может ли более длиться эксперимент, заключающийся по созданию и изучению наших подобий и созданных с целью изучения созданий?" То бишь: создая центр по изучению, мы предполагаем изучать, а не изучая, и оное создание предвосхищено быть лишённым смысла. Мы ждали, пока планета Ёрз окрепнет. Что же? Ничего. Как вы относитесь к этому, господа и господинки? Прошу докладать.

Докладчик Сокровенного Форума Левых Знаний. Вы все, кто смотрите на меня так, абсолютно правы. Мы действительно производим пищу – для вас и для ваших кухонных комбайнов. Чем более мы потребляем, тем более потребно наше существование, неверно же обратное, ибо идя в лес за дровами, не забудьте взять спички, дабы согреть своё тело в случае экстремальной ситуации. Все в порядке у нас с лесами, уверяю вас – лесов у нас не было и нет, но если кто из вас захочет стать лесом, то не встретит возражений с моей стороны. Если же посмотреть с противного зрения, то и самоё оно представляется весьма противным. Например: пища она и есть пища, пока её не съешь. И, подводя итог моей долгой ретираде, я вынужден сказать: "вот".