Рассвет в забвении

Посреди зала вспыхнул костёр, что взметнулся под самый купол чертога. Омерзительные существа закружились около него, воспевая своего пещерного короля.

Затем зал размыло…

Джим очутился верхом на каком-то существе, напоминавшем одновременно волка и кабана. Он вглядывался в холодную даль, с которой веяло скандинавским ветром. Кожей ощущал он – что-то грядёт. За спинами его чудовищных воинов плескалось бескрайнее море, завывал морской ветер, предвещая шторм.

Да, он ждал варварского короля, пещерный владыка собирался посягнуть на его трон!

Он двинул своё войско вперёд, через ледяное поле. Приложив руку козырьком к лицу, Джим увидел армию своего врага и его самого: он сидел на прекрасной гнедой кобыле, одетый в латы и шлем, и, несмотря на высокий рост и чрезмерную худобу, держался в седле увереннее, чем Джим верхом на своём «пугале».

О, как давно мечтал он сразить варварского короля! Он столько всего для этого сделал, даже вышел из своего подземного царства. Значит его ожидает славная битва и блестящая победа.

И была великая сеча, размытая дурманом сна… Отчётливо лишь увидел он, как сбросил с лошади своего главного противника и готов был сразить его булавой. Но варварский король ловко поднялся с земли, отряхнулся и, не поворачиваясь лицом к Джиму, вдруг расхохотался – столь знакомым смехом, в который вкладывал всю свою удаль и смелость.

- В чём дело? Что я упустил?! – удивлённо и отчаянно крикнул Джим.

- Ты точно этого делать не будешь… – отвечал король.

И поле брани исказилось, удивительные метаморфозы превратили его в крышу какого-то здания. Сам он уже не был в царской накидке, а был одет в костюм и пальто с кожаным воротом.

Варварский король также преобразился: он по-прежнему стоял спиной к Джиму, но одет был тоже в пальто и костюм, тёмные кудри его трепал промозглый ветер, а пронзительные солнечные лучи мягко обволакивали всю его фигуру. Он продолжал свой победный хохот. Затем изящно развернулся и по-молодецки спрыгнул с карниза, щёлкнув подошвой туфель о пол крыши. Но Джим не смог разглядеть лицо незнакомца, поскольку глаза ему беспощадно слепили лучи холодного солнца.

Очнулся Джим на заре, почти в семь утра, весь в холодном поту, с ворохом вопросов и спутанных мыслей в голове.

***

За пару дней до Рождества Теренса навестила сестра. Леони очень хотелось повидать брата и пожаловаться на очередную ссору с Калебом: они опять расстались. Ей не хотелось праздновать в одиночестве, упрекая себя за глупость и наивность, потому что опять осталась без мужчины. Леони всего-навсего желала простого женского счастья, боялась быть одна, без крепкого плеча. Только в силу этих причин она не расходилась с Калебом окончательно, закрывала глаза на его упёртость и недалёкость. Джиму же данное зрелище виделось жалким: он любил Леони, он обожал её внутренний огонь и не в силах был понять, почему такая женщина согласна быть неважно с каким болваном, лишь бы он был.

Теренс на празднество Рождества позвал всю свою компанию, которую приобрёл в Сан-Франциско – человек пятнадцать в целом. Веселились шумно и пили много алкоголя, даже Леони взбодрилась, отдавшись жажде новых знакомств.

Забавлялись как дети: в ванной хлопали хлопушками с серпантином и конфетти, танцевали в гостиной «паровозиком» и играли в угадывание слов по картинкам. Этим взрослым хотелось зимнего чуда, сказки, которая была у них, пока все были маленькими.

Когда праздник дошёл до той стадии, когда некоторые из гостей храпели на диване, кто-то болтал с родными по телефону, а прочие разговаривали, сидя на полу полукругом о хитросплетениях жизни, Джим пригласил Леони танцевать. Играло что-то медленное и романтичное, и нервы Джима пришли в беспорядок, он был пьян и расчувствовался до такой степени, что лепетал мисс Маллиган на ушко любовный бред заплетающимся языком. Леони тихонько смеялась над его нежностью, она обхватила обеими руками его за лицо и стала гладить его скулы. «До чего же ты дурачок, Джим… Перестань это, пожалуйста», – томно, чуть слышно приговаривала Леони.

На следующий день, ближе к вечеру, когда гости стали потихоньку собираться по домам. В квартире поднялся шум, друзья сновали из комнаты в комнату.

Леони, улучив момент, достала себе большое белое махровое полотенце, забежала в ванную комнату и закрыла дверь на задвижку. Повесив сменную одежду на крючки, она подошла к ванной, чтобы открыть кран, и отодвинула одной рукой тяжёлую синюю шторку.

- О, боже! Джим?! – взвизгнула Леони, испугавшись.

- Ты бы видела своё лицо! – рассмеялся он в ответ на её бурную реакцию. – С похмелья, видимо, головушку не так-то просто включить? Видно же – штора опущена, значит кто-то здесь есть, – с улыбкой пояснял он, ничуть не стесняясь своей наготы.

- Мог бы, в самом деле, и сказать, что тут занято, а то притаился, как в окопе…

Джим лениво потёр глаза и смыл пену со щёк, затем приблизился к самому краю ванны и протянул руку, дотронувшись до кончиков пальцев Леони.

- Ты мне не поможешь? – мягко спросил он, разглядывая её лицо и полурастрёпанную рыжую косу.

- В смысле? – она слегка смутилась.

- Можешь, пожалуйста, намылить мне волосы? Я люблю, когда мне голову трогают – сразу засыпаю от удовольствия.

- Честно говоря, я уже чего только не подумала… Как оказалось, ты менее непристоен в мыслях, чем я, – она лучисто засмеялась и прикрыла ладошками нос.

Джим развернулся к ней спиной, и Леони принялась сосредоточенно массировать ему голову. Иногда она игриво вешала ему на нос мыльную пену или щипала за щёки и подбородок, Джим лишь блаженно улыбался, подставляя ей своё лицо всё более.

«Интересно, мыла ли вот так же голову мне моя мать, которую я не помню? Любила ли, ласкала ли меня? Хорошим ли человеком был мой отец? Быть может, я не единственный ребёнок в семье, и у меня есть сестра или брат… Я вот сказал ей, что мне нравится, когда гладят по голове, но откуда это? Почему я так думаю?.. Как же сложно хоронить то, о чём понятия не имеешь, ведь вдруг мне есть, о чём жалеть… До чего мне сладко в её руках, она спасает меня ото всех дурных вопросов и помыслов. Как жаль, что этот миг вот-вот исчезнет, испарится, оставшись мутным воспоминанием».

Джим почти растворился в лёгкой дремоте, пока не ощутил на верхней губе невесомое влажное прикосновение. «Это что же… она меня поцеловала?.. Это можно считать поцелуем? Да что же происходит?..» – он разомкнул веки и увидел лишь смеющиеся зелёные глаза; Леони чуть облизнула губы и поднялась с колен. Дойдя до двери, она остановилась и вновь взглянула на него.

- Я уезжаю на месяц в Париж, у меня командировка. Возможно, мы не увидимся даже дольше. Я буду скучать по тебе, Джим, – чуть слышно сказала она и вышла за дверь.

В тишине раздавался лишь всплеск воды, поднимаемой Джимом, пока он умывал лицо. Лишь минуту спустя он осознал, что не увидит Леони целый месяц.

***

В первые две недели, что Леони отсутствовала, Джим невыносимо тосковал.

«Я и раньше мог не видеть её не одну неделю, но не чувствовал себя настолько паршиво, как теперь. Всякий раз, как между нами рушится очередная стена, я понимаю, что мне становится тяжелее воспринимать тот факт, что Леони не моя».

Но работа вскоре не дала скучать: ему удалось наладить более тесные деловые контакты с женщиной из Сан-Франциско, с которой Теренс подписал контракт по поставке запчастей. Но Джиму хотелось большего, поэтому мисс Клеменс (так звали эту женщину) свела его со своими деловыми партнёрами, которые работали на крупного производителя и делали поставки новых моделей мотоциклов. Джим заверил Теренса, что пора заниматься не только прокатом ретро-байков, но и наладить продажу новых моделей. У них имелся для этого предприятия порядочный капитал, а дополнительный кредит не внушал опасений.

- Теренс! Мы должны расширяться! Ты ведь хочешь закрыть свою ипотеку не через пятнадцать лет, а, скажем, десять или даже меньше? Дружище, – Джим радостно тряхнул друга за плечи, – пора, самое время желать от жизни большего: нанимать продавцов, а не самим заниматься «впариванием» продукции.