Страница 34 из 37
Как только состоялась широкая презентация нового романа Никлауса, на него обрушилась неистовая критика литературных обозревателей. «Откровенная клевета», «бестолковый и бессмысленный политический вызов», «бездарная провокация» писали тут и там официальные рецензоры, за ниточки которых дёргал Вильямс. Особенно популярной стала критика Квентина Стилла – того самого юноши, которого сенатор пригрел на груди.
Клаус вскоре узнал, что ни одно издательство не согласно тиражировать роман, даже то, которое спонсировало презентацию книги. Он впал в отчаяние.
Хитроумный Стилл, который набирал обороты известности, начал искать «зачатки глупой бездарности» и в прошлых книгах Никлауса: далеко не все эти попытки были удачными, но так основательно подорвали репутацию Майклсона, что в знаменитых кругах он почти превратился в изгоя. Сенатор мог позволить себе подобную роскошь, ему нравилось издеваться над Клаусом, медленно и унизительно опускать его в глазах общественности.
На домашний телефон начали поступать звонки с угрозами от неизвестных субъектов. Кэролайн стала жить на успокоительном, она устраивала мужу скандалы и истерики, проклиная его за самоуверенность и тщеславие.
Сенатор продолжал вести свою тонкую игру.
Так случилось, что пока чета Майклсон была на отдыхе в Бразилии, квартиру обокрали, вынесли почти все драгоценности, взломали сейфы, унеся с собой ценные бумаги.
- Я сегодня продала серьги, чтобы мы могли расплатиться с долгами, – тихо говорила Кэролайн, сидя в темноте на диване, прижав к себе подушку.
- Кэролайн… – беспомощно отозвался Никлаус. – Ты совсем с ума сошла? Неужели ты думаешь, что мы бы не нашли в скором времени деньги? Подожди, милая, прошу. Сейчас всё это уляжется, и я клянусь, что исправлю собственные ошибки, я всё улажу! – Клаус упал в её ноги и стал целовать колени жены.
- Уже ничего не исправить, Ник. Ты по уши в болоте, которое создал собственными руками. А я устала так жить.
- Кэр…
- Знаешь, они в прошлый раз сказали по телефону, что с удовольствием бы наведались «в гости» к моей матери… Я боюсь, что это может оказаться не просто угрозой. – Кэролайн медленно встала, открыла сервант, достала оттуда бутылку виски, припрятанную Клаусом, и сделала большой глоток.
- Я оставлю литературу, Кэролайн. Навсегда оставлю, слышишь?.. Прошу, доверься мне! – Никлаус взъерошил волосы на макушке. – Мы уедем из Нью-Йорка, вернёмся в наш родной город, купим небольшой частный домик…
- Домик? Какой ещё домик, Ник? Он с неба на нас упадёт?! – истерически засмеялась Кэролайн. – Нас обокрали, вынесли все ценные бумаги, даже телевизор и стиральную машину! – она засмеялась ещё громче и жадно припала к горлышку бутылки.
- Я виноват, милая…
- Да, виноват! – она замолчала и сунула ему в руки бутылку виски. – Мы теперь никто, живём в страхе. А ты ещё и предлагаешь мне уехать домой – в то место, из которого я бежала, чтобы зажить по-новому. Хочешь унизить нас? Хорошо, сделай это один, без меня.
Вряд ли она хотела слушать его оправдания. Клаус это понимал, ощущал кожей. Он не стал ей возражать, он был раздавлен и разбит.
Она разводилась с ним в спешке, трусливо убегая от груза забот и давящего страха. Кэролайн рыдала в такси по дороге домой: она осознавала про себя, что боялась всего: смерти, бедности, позора и изгнания. Она привыкла жить в довольствии и покое рядом с Клаусом, когда он ещё был уважаем и признан в высшем обществе. Она любила его, но ненавидела себя, понимая, что, видимо, недостаточно любила…
***
Сегодня он чудом избежал серьёзных проблем. Ведь задолжать крупную сумму казино – вещь неприятная и опасная. Пришлось продать квартиру вместе с бытовой техникой. Ну и что? Зато он жив, у него остались какие-то жалкие гроши, и он может позволить себе снимать недорогую однокомнатную квартиру за гонорары, которые ещё поступали от продаж тех его романов, которые продолжали издавать. Но теперь это было уже не важно. Клаус опустился на самое дно, заливая горе алкоголем, запершись в четырёх стенах. Ему не хотелось ничего делать, не хотелось искать какую-то новую деятельность, новых знакомых и новую любовь; да что там – ему даже не хотелось готовить еду – зачем стараться, если не для кого это делать, лишь для самого себя?
Роман удалён из памяти ноутбука, но жизнь не изменилась.
Новый мобильный телефон он не хотел покупать и связываться с кем-то из родных тоже. Он не думал о том, что родители и Кол разыскивали его. А когда младший брат вдруг появился на пороге его жалкой лачуги, не помня себя от радости, что нашёл Никлауса, тот прогнал Кола. А позже, через год, и Стефана, который всю ночь просидел под дверью, пытаясь образумить лучшего друга.
Клаус был уже мёртв внутри, близкие этого не понимали да и отказались бы поверить, если узнали.
Все связи были разорваны.
***
Алексис совсем не хотелось идти домой, поэтому она постояла ещё минут пять на улице, прежде чем зашла внутрь.
Она печально бросила взгляд на мать, сидящую в гостиной, нервно распивающей чай из фарфоровой кружки с золотой каймой. В глазах этой женщины давно потух огонь, во всей её фигуре чувствовалось постоянное напряжение, и на плечах и в волосах словно был налёт тысячи восхищённых взглядов, что сделали её равнодушной и холодной. Это была несчастная женщина.
Отчим стоял в кухне, сложив руки на груди и нервически тряся ногой. Его губы, плотно сжатые, выражали то мужское ребяческое огорчение, над которым смеётся противоположный пол в девичьей компании. Это был богатый и умный, но абсолютно пустой человек.
Привычная картина. Никакого положительного примера для будущей личной жизни. Так часто думала сама с собою наедине Алексис.
Ей не хотелось никакой вечеринки, но Алексис было неловко расстраивать подруг. Она с облегчением сняла свои дорогие вещи, переодевшись в домашние хлопковые штаны и майку. Затем Алексис долго расчёсывала свои светлые локоны перед зеркальным столиком, любуясь своей молодостью и свежестью.
- Алексис, принеси, пожалуйста, мамины документы из шкафа! Они на средней полке; я занят – деловые партнёры на линии! – крикнул отчим из кухни.
- Хорошо, сейчас.
Алексис стала оглядывать полки, ища светло-бирюзовую коробку (там мама хранила все документы). «Ага, конечно, посередине! У него середина на потолке что ль? Дурень старый», – ворчала Алексис, изящно приподнявшись на цыпочках, чтобы достать коробку с верхнего этажа.
Пока она искала паспорт, обёрнутый в обложку из крокодильей кожи, то и дело рассматривала разного рода важные бумажки и документы. Внезапно из какого-то файла вылетела фотокарточка. На обратной её стороне было написано: «Милой супруге. Помнишь ещё запах морского ветра?»
Она перевернула фото лицевой стороной и тут же закрыла рот рукой, сдерживая сдавленный крик. Это лицо, эти кудри, а главное эти серые глаза, что так очаровательно когда-то глядели на всё вокруг… Да, это было именно тогда, когда он вдыхал запах морского ветра…
Весь вечер Алексис рыдала, прижимая к себе эту фотокарточку. Ей было уже тяжело дышать, горловина майки стала противно липнуть к телу от солёной влаги.
Почему мать не показывала ей фотографию? Значит многое из того, что она говорила о её рождении и своих отношениях с её отцом, было ложью. Она здесь не выглядит несчастной, а он красивый и на вид интеллигентный мужчина.
«Эти глаза, я не могу их забыть… Ах, как он опустился! – с жалостью и омерзением думала Алексис. – Я хочу уснуть и проснуться в другой жизни, чтобы всё было иначе… Ах, как он опустился!..» – по-детски бормотала она, сжимая от боли себя руками.
Кэролайн поняла, что забеременела, лишь на третьем месяце: до этого её не мучили токсикозы, только есть хотелось больше обычного, иногда случались головокружения, но она всё спихивала на переживания из-за развода. Она не желала возвращаться к Клаусу, тем более видела его несколько раз в отвратительном состоянии (это были несколько последних дней, когда она вообще его видела). А затем из ниоткуда нарисовался Кевин – её знакомый из университета. Он ухаживал за ней долгое время, а через десять месяцев, после того, как Кэролайн родила Алексис, сделал ей предложение.