Разбитые надежды

После двенадцати часов ночи Эстер направилась укладывать сына спать. Она со ставшим внезапно задумчивым лицом долго гладила Клауса по голове, пока тот засыпал, но было ясно, что матери было немного тревожно.

Клаус проснулся посреди ночи от суматохи и воплей внизу, доносящихся из гостиной. Он сонно потер глаза кулачками и вышел посмотреть, что случилось. В животе его все скрутило от непонятного страха и предчувствия.

- Ох, мой маленький, отчего ты проснулся? – словно в бреду жалобно спросила Эстер, и ее лицо искривилось от боли.

- Мама, уложи Клауса обратно спать, – обеспокоенно, но, сохраняя самообладание, попросил Майкл.

«Да что же это такое тут происходит? Зачем все бегают, отчего не празднуют? И почему мамочка так жалобно говорит? Они все как будто злятся… Да, они злятся на меня, потому что я встал с постели ночью. Ах, как они меня все ненавидят!» - думал мальчик, по-детски жалея себя в своих мыслях, ему хотелось рыдать, оттого, что все было так суетно и необъяснимо для него.

Бабушка отвела его обратно в комнату, но заснуть Клаус уже не мог. Родители куда-то поехали, и в доме остались только бабушка с дедом – родители отца. Клаус долго смотрел потом на падающий за окном снег и постепенно стал успокаиваться. Ближе к утру он заснул.

Но на следующее утро его подняли в десять часов, стали умывать и причесывать. Мальчик никак не мог понять, зачем нужна вся эта странная процессия, после которой дедушка усадил внука на заднее сидение своего старого автомобиля и отправился куда-то.

Все это было словно в тумане, такие эмоциональные моменты позже напоминают сон, вот и Клаус чувствовал себя так же. Дед припарковался у больницы и взял внука за руку. И вот они уже идут по коридору, дедушка на ходу объясняет, что они идут навещать маму и новорожденного братика Клауса – Кола.

Увидев уставшее счастливое лицо матери, Клаус сначала опять почувствовал, как подступают слёзы, но когда на руках Эстер он разглядел маленький сверточек, пересилил себя из-за любопытства и подошел к матери так, что мог разглядеть ребенка в её руках. Он внезапно почувствовал жалость к этому крохотному существу, беспомощно кривящему лицо, в его голове вдруг, словно команда, сформировалось новое чувство, которое навсегда остается со всеми старшими братьями и сестрами – чувство ответственности. Он подсознательно понимал, что теперь должен оберегать это жалкое, крикливое создание и любить.

Клаус в своем раннем возрасте ловко научился менять пеленки, купать младшего брата и стал незаменимым помощником матери, что сделало его внутренне старше своих беспечных сверстников. Но на плечах Эстер лежало очень много работы: она не брала отпуск для ухода за ребенком и через пару недель вышла на работу; ко всему прочему на ней лежали все домашние дела.

Как-то она наказала Клаусу быть дома рано, часам к семи, чтобы помочь ей развесить бельё и последить за Колом. Но Клаус, в силу рассеянности своей натуры, забыл о маминой просьбе. У него был важный поединок с мальчиком из другого двора. Толпа мальчишек собралась у заброшенного читального клуба посмотреть, как двое мнут друг другу бока. Оба мальчика извалялись в грязи, с детским яростным пристрастием набили друг другу много синяков и разбили колени.

Клаус вернулся домой только в девять часов, весь в грязи и царапинах. На пороге дома сидела Эстер, лицо ее было гневно а уж, увидев сына в таком виде, она шлепнула его пару раз и сильно накричала. Клаус обиделся на мать, ему не хотелось признавать свою неправоту, ведь он считал драку со своим соперником очень важной, а мама – она ничего не понимает, она только кричать умеет, как он думал сам с собою. Клаус опоздал к ужину, поэтому должен был в наказание ложиться спать на голодный желудок, но обида притупляла его голод, так что он встал с кровати и серьезно решился доказать маме, как она ошибается в нем. Он не застал маму в спальне, и в гостиной её тоже не было. Слышны были лишь усталые вздохи да шум воды в ванной. Приоткрыв туда дверь, Клаус увидел маму, которая, убирая назад мокрые от пота пряди волос, стирала вновь и вновь кожу на руках в кровь, пока полоскала одежду. Сейчас он живо и как никогда прежде ясно понял тот адский труд, который каждый день совершала мать, забывая себя. Сострадание и стыд захватили все его существо, и мальчик зарыдал.

- Почему ты не спишь? – стараясь сохранять строгость в голосе, спросила Эстер.

- Мамочка, прости меня, пожалуйста! – закричал Клаус и бросился на шею матери.

- Не плачь… не плачь, мой родной, – уже окончательно смягчившись произнесла она. – Ложись-ка ты спать, – она поцеловала сына в голову.

- Можно я останусь с тобой, помогу тебе бельё развесить? – задыхаясь от слёз, спросил Клаус.

- Останься, только ненадолго, хорошо? Тебе нужно спать. – Эстер понимала, что сын из-за истерики сейчас не сможет заснуть, так что его стыд можно облегчить тем, что позволить ему искупить свою вину.

Через час мать уложила Клауса в кровать, а сама направилась к внезапно заплакавшему Колу.

========== 3 Глава. «Новенькая» ==========

Уже через полгода Клаус пошёл в первый класс. Со школой начался новый этап в жизни маленького человека: мальчик завел новых друзей, стал увлекаться рисованием в кружке (получалось плохо, но Клаус не обижался, ему просто доставляло это удовольствие), а также баскетболом. В середине учебного года, после рождественских каникул, в класс пришла новенькая – Кэролайн. Это была неказистая, пухленькая девочка со скобой на зубах и жутким конским хвостом на голове. Ребята сразу нашли в ней объект насмешек.

- Давай сегодня подбросим в портфель Кэролайн дохлую жабу! – радостно предложил как-то Клаусу его новый школьный близкий друг Стефан Сальваторе.

- Представляю ее лицо! – ехидно бросил другой школьный товарищ, – у неё будет потом так оттуда вонять! – он громко и наигранно засмеялся.

Клауса так раздражил сейчас этот смех, но он тоже натянуто улыбнулся и, точь-в-точь так же наигранно рассмеялся, как этот мальчик. Клаусу не хотелось выделяться среди толпы одноклассников, иначе они подумают, что он на стороне толстушки, а это очень стыдно. Но ему было по-человечески жалко эту некрасивую девочку, над которой они хотели посмеяться. «Как это все глупо, по-дурацки совсем и вовсе не смешно…» - думал он, вступая в противоречие с накрученными мыслями о том, что это очень удачная идея. Когда дело было сделано, и принесённая Стефаном сбитая автомобилем жаба уже покоилась в портфеле девочки, мальчики с чувством очень удачного и прекрасно исполненного плана расселись до звонка на урок по своим местам. Кэролайн в числе других девочек зашла в класс, теребя подол своей джинсовой юбки: на ней также был смешной джемпер глупого цыплячьего цвета, над которым тоже все смеялись, называя между собой одноклассницу курицей.

В тот момент, когда Кэролайн залезла рукой в портфель, чтобы достать учебник по чтению, мальчишки начали заливисто хохотать, предчувствуя, конечно, предстоящие неприятные разборы с учительницей, но им было сейчас на это наплевать: радость от совершения гадости затмевала страх. Все ждали, что девочка завизжит, отбросит жабу или еще лучше – расплачется. Но ничего из этого не произошло.

- Ой, я так люблю лягушек и жаб, но только не мертвых, а живых, – весело и, ничуть не конфузясь, изрекла Кэролайн, – в следующий раз положите мне лучше живую, – сказала она просто и беззлобно.

В классе наступила тишина, мальчики остались недовольны результатом своей выходки и даже жутко взбешены.

- Курица любит жаб! Ой, не могу! – послышался новый отчаянный смешок.

Остальные подхватили это и стали дальше развивать новую интригующую тему для обсуждения, а Кэролайн спокойно уселась за свою парту. Она не была обижена или огорчена – ей было просто наплевать, она сама не чувствовала себя смешной из-за того, что говорили другие, оттого она не понимала, над чем все так хохочут. Клаус уже не смеялся со всеми: он сидел за партой, сложив перед собой руки в замок и вжав в себя шею. Он испытывал сейчас два очень сильных чувства – это были восхищение и зависть. Он восхищался силой духа своей одноклассницы, её независимостью, но в то же время завидовал этим чертам её характера – ведь это были те качества, которые не могли быть сейчас привилегией ребёнка, но они были в Кэролайн, как неотъемлемая часть её самой, и Клаус завидовал, потому что не мог их сейчас себе позволить. Но все эти чувства возникли в мальчике стихийно и бессознательно, он не обдумывал это сам с собой, он боялся допустить в своё сознание подобные мысли, потому что они бы задели его мальчишескую гордость.