Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 37

И в это мгновение Никлаус задумался: уж не себе ли он сейчас всё это сказал, хотя и действительно адресовал это Колу.

***

Мать с отчимом устроили с самого утра перебранку: Гвен Форбс залепила мужу нехилую затрещину, потому что супруг опять пропил половину зарплаты.

Кэролайн затыкала уши, делала громче телевизор, но всё было напрасно. «Как же это достало! Клянусь себе, что сделаю всё, для того, чтобы никогда не испытывать нужды: не желаю считать каждый ничтожный цент и волноваться о том, хватит ли до конца месяца». Её нервы были на пределе, но нужно было сосредоточиться на чёртовой литературе, иначе мистер Оливер будет злиться на неё, ведь Кэролайн и так всегда нестабильно занималась, хотя и весьма успешно, чему преподаватель неоднократно изумлялся. На ум ей не приходило ничего оригинального и стоящего, оттого она зацепилась за самый беспроигрышный, как ей показалось, вариант: она начала короткий рассказ об Америке, где неискренне и высокопарно изливала гордость своей страной, выдавая чужие мысли за свои – красиво, витиевато и стройно. Она даже и сама начала верить, что так считает, потому гордилась самой собой, воображая, как учитель будет воодушевлённо читать её текст, что он всех глубоко тронет. Кэролайн так размечталась и так разошлась, что исписала десять листов, после чего облегчённо выдохнула, отбросила от себя задание и отправилась на кухню за большой кружкой своего любимого чая с запахом ягод.

«Как же я давно не видела Клауса… даже и не помню уже, как звучит его голос», – неосторожно подумала девушка, поднеся ко рту кружку с горячим чаем. Кэролайн отставила её и сложила нервозно руки на груди, затем повертелась пару раз на месте и быстро подошла к окну. Её глаза тревожно и суетливо изучали сырые липы, потерявшие былую свежесть, бетонную дорожку и ржавый велосипед матери, на котором миссис Форбс каждое утро в рань уезжала на работу, на почтовую станцию.

Чтобы унять свои размягчённые мысли, Кэролайн попыталась представить, как послезавтра утрёт нос этому дилетанту писательского ремесла. Наверняка он не смог придумать ничего лучше своих юмористических пьесок или заметок – на публике, во всяком случае, дальше этого редко заходило, так что Майклсон будет весьма не оригинален, а вот она точно будет оценена мистером Оливером за столь патриотическое и трогательное произведение.

***

- А вы сегодня будете проверять наши работы? – раздался первый вопрос в начале урока литературы.

- Коллеги, я уже все ваши шедевры проверил и сейчас всё раздам, наберитесь терпения! – с милым выражением лица ответил мистер Оливер.

Преподаватель обошёл себя кругом три раза, как всегда, забыв, что хотел сделать, затем, ахнув, сложил ладони и облегчённо взял стопку домашних работ.

- Так-с, вот здесь, Мэганн, ваш рассказ о вашей кошке: довольно мило, но очень просто. Держите, пожалуйста, Митч, ваш рассказ о походе в горы – очень скучно, ну, это же Альпы, коллега! Можно было написать гораздо красочнее, чем останавливаться ежестрочно на поедании консервов. Держите ваш рассказ о семье…

Учитель был не строг, хотя оценивать было откровенно нечего, но он старался смягчаться, понимая, что талантом обладают не все, и единственное, что его смущало, это отсутствие энтузиазма и заинтересованности у учеников.

- Представляете, парни, вчера Эндрю на пьянке заблевал весь гараж родителей Спенсера! Ха-ха, правда смешно? – еле удерживая нездоровый смех, пролепетал сидящий впереди Стефана и Клауса парень с очень коротко стриженной темноволосой головой и едкими глазками-щёлочками.

- О да, это, безусловно, интересно, Ральф, – равнодушно отпустил Никлаус, крутя между пальцами авторучку.

- Э-эм, «Любовные неудачи улитки Мелинды», – неуверенно и со скепсисом в голосе продолжил мистер Оливер, – кто писал про улитку Мелинду? – ничуть далее не конфузясь, спросил учитель.

- Я, сэр, это моя работа, – скромно, но с довольной физиономией отозвался Сальваторе.

- Вот, держите…

- А что скажите? – самоуверенно и весело спросил Стефан.

- Ну, думаю, это слишком экстравагантно, – мистер Оливер посмотрел на ученика поверх очков, – хотя не лишено интриги, – он добросердечно улыбнулся Стефану, словно маленькому ребёнку, требующему конфету, и отошёл.

- Стеф, ты серьёзно? – Клаус жалостливо сдвинул брови и залился хохотом, – любовные неудачи улитки?! Звание «идиот года» у тебя уже в кармане, поверь!

- Эй, да я просто хотел повеселить его.

- Чёрт, это ни разу не остроумно и не смешно, это откровенный идиотизм, брат, ты видел, как он на тебя посмотрел: он, вероятно, впервые в жизни нечто подобное прочитал, – Клаус покачнулся на стуле в новом приступе смешка.

- А сам-то про что написал? По-любому, что-нибудь похлеще этого: ты на такое мастер!

- Но вот одно произведение меня всё-таки заинтересовало…

- Простите, пожалуйста, за опоздание! – защебетала на пороге запыхавшаяся Кэролайн, вкладывая всю свою силу в сумочку с тетрадями, которую стискивала раскрасневшейся рукой.

- Садитесь, пожалуйста, скорее. Итак, одно произведение меня всё-таки заинтересовало…

Кэролайн села за парту, волнительно выдохнула и приготовилась услышать вступление к своему рассказу, которое она ежеминутно повторяла про себя: «Америка. Я говорю это слово, и сердце моё сжимается…» Девушка с полной уверенностью уставила глаза на учителя, стоящего у своего письменного стола, чуть прижавшись к нему в артистичной позе. Но внезапно тишину рассеяли совсем незнакомые ей строки: «Возможно, он никогда не испытает этого: вероятно, ему не светит искупаться в лучах того света, что всегда исходил от неё… Ей на удивление легко давалось любое дело, и всё, к чему бы ни притрагивалась её рука, оживало и приходило в движение. И каждый счастливец, которому довелось ощутить эту её прелесть, мечтал забрать с собой хотя бы частичку её света…»

Внутри Кэролайн всё болезненно опустилось с тяжестью и жгучестью. Она почти затравленно начала озираться по кабинету и ей в глаза бросилось лицо Клауса: он нервно потирал подбородок, опускал часто голову и отрывисто вздыхал – да, это сочинение принадлежало ему. Он победил, но победил честно, и Кэролайн это осознавала всякий раз, как её слух улавливал новые предложения. Мистер Оливер продолжал читать, и сердце Кэролайн сжималось вовсе не от слова «Америка» и пресловутого, искусственно накрученного чувства патриотизма, а от неизвестно откуда возникшего волнения и трепета. Рассказ и далее был так же текуч и мелодичен. Он больше напоминал расширенное впечатление, нежели завершенную мысль, но оттого казался ещё очаровательней.

Кэролайн ненавидела свой восторг и желала искоренить его. Её мысли вернулись к позавчерашним напрасным стараниям. Девушка понимала, что про её работу, вероятно, уже что-то сказали, но она всё пропустила, хотя это уже не так важно, потому что не имело смысла.

Одноклассники не поскупились на аплодисменты по окончании прочтения, и Клаус смутился, предложив тут же продолжить урок. Ему было это лестно, но этот рассказ был для него откровением перед самим собой, оттого ему не хотелось бахвалиться при одноклассниках и мистере Оливере.

После урока он стоял у кабинета со Стефаном и оживлённо обсуждал похождения любвеобильной улитки Мелинды, но услышал доносящийся из класса спор.

- Нет, мистер Оливер, я не хочу себя оправдать или злорадствовать над кем-то, но вам не кажется, что этот рассказ слишком бесконцептуален и пространен? Я имею в виду, что это просто какие-то романтические, безыдейные записочки мечтательного парня – не более того!

Она импульсивно развела руками и была в действительности неприлично похожа на очень глупую девушку, чем напоминала почти всех остальных своих одноклассниц: злоба и зависть всю её поглотили, а уж борьба со своими чувствами сделала Кэролайн просто-напросто упрямой. Учитель с трудом узнавал в ней тактичную и взрослую мисс Форбс.

- Скажу откровенно, коллега: если вы хотели намекнуть на невероятно глубокий смысл вашего произведения, то поспешу с вами не согласиться: где-то я уже видел неоднократно всё то, что вы написали. Вы замахнулись далеко – я видел, вы соревновались в числе тех самых нескольких человек, которые в отличие от прочей массы, действительно подошли с умом. И я ожидал большего, чем штампы, одетые в красивую оболочку. А вот мистер Майклсон пустил в ход очень рискованную, но весьма сильную вещь – откровение, искренность. Он очень впечатлительный и неординарный юноша, если присмотреться… даже не знаю, понимаете ли вы сейчас, о чём я, – мистер Оливер загадочно улыбнулся своей светлой улыбкой, держа у плеча снятые очки, и очень внимательно смотрел в глаза своей ученицы, словно продолжая говорить с ней одним лишь взглядом.