Страница 33 из 101
Мари было страшно. Сомнения мешали ей наслаждаться близостью с лучшим другом. С одной стороны, влюбиться в того, с кем комфортно быть собой, являлось приятной перспективой: она не нервничала, если выглядит неидеально, если они долго молчат или говорят о пустяках, потому что эти этапы отношений давно были пройдены и сделали их друг другу родными. С другой стороны, это же являлось проблемой, как и то, что Мари переживала из-за разницы в возрасте. К тому же пресловутый страх быть отвергнутой резал ножом её «чувство-совершенство», в котором прежде не было подобных условностей. На мгновения её страхи растворялись в приглушённом свете ламп гостиной дома Андерсонов, когда они смотрели кино или читали друг другу вслух. Когда брели вдвоём по тёплым ночным кварталам, болтая обо всём на свете, неуверенность таяла в пропахшем нагретой листвой воздухе.
Ночные прогулки по центру особенно полюбились им в это лето. Бессонный Детройт был выстлан неоновыми дорожками света, наполнен весёлым гамом, подвыпившими горожанами, перемещавшимися от одного бара к другому, и автомобильными гудками. Четырнадцатого августа Коннор обычно отмечал день рождения: это была дата его активации в 2038-м году, накануне первого дела. Мари уговорила его устроить себе праздник после тяжёлого дня, и они отправились открывать новые маршруты по ночному мегаполису.
Прожекторы пронзали небесную тьму, по эстакадам неслись автомобили, задорно подмигивая фарами, над крышами сонно плавали полицейские дроны, а вдалеке, между футуристическим стеклянным небоскрёбом и бизнес-центром в стиле необрутализма¹{?}[направление (стиль) в архитектуре периода 1950-х — 1970-х годов, одна из ветвей послевоенного архитектурного модернизма. Некоторые признаки стиля: интерес к локальному цвету и остро-выразительным фактурам; функциональность; урбанистичность; подчёркнутая массивность форм в сочетании со сложными композиционными решениями; преобладающий строительный материал — железобетон.] пролетал дирижабль, корпус которого был полностью облицован рекламным экраном, витрины и вывески горели разноцветной подсветкой, стены клубов едва удерживали рёв танцевальной музыки. Неумолимый прогресс, стремящийся в небесную высь: центр был так не похож на спящие, старомодные окраины. Коннор чувствовал себя влюблённым в каждое движение Мари: вот она убрала за ухо лезущую в глаза прядь, выхваченная из темноты фиолетово-зелёным лучом прожектора и объятая ветерком, или схватилась обеими руками за железную балюстраду набережной, вытянувшись, как струна; вот она смеётся своим заразительным смехом, обводя пальцами завитки чокера на шее, или запрокидывает голову глядя на серебристо-жёлтую луну. Он ощутил себя вправе заковать её в кольцо нетерпеливых, трепетных объятий и почувствовал, как Мари мягко вцепилась в его пряди на затылке и принялась с пылом пропускать их меж пальцев. Она тихонько засмеялась, желая избавиться от неудобного жара, от электричества в воздухе, от онемения в ногах. Мари понятия не имела, что, как и она, Коннор пытался максимально задействовать все доступные системы охлаждения под пластиковым корпусом, чтобы избежать перегрева, ведь программа социальных отношений настойчиво оповещала его, что это удачнейший момент для поцелуя.
«Могу ли я позволить себе такую беспечность? Слишком рано и слишком не вовремя. Может, я ошибаюсь, но чувствую, что так будет правильно, — Коннор припал к её лбу своим, и его руки соскользнули с её талии. Из груди Мари вырвался неприкрытый вздох разочарования. — Она тоже понимает это».
— Спасибо, что уговорила меня не отсиживаться сегодня дома. — Он продолжил помогать себе и ей сбавлять обороты.
— Я обещала этим летом с тобой не расставаться, так что никому не позволю испортить мои грандиозные планы. Даже твоей работе. — Мари дурашливо вздёрнула подбородок, не отрывая взгляда от Коннора.
— Жаль, что скоро уже рассветёт… К дому?
— К дому. Уверена, ты из последних сил держишься, чтобы не заснуть где-нибудь на первой попавшейся скамейке.
— Я не устал.
— Ага, заливай больше! Весь день на работе торчал и полночи шастаешь тут со мной. Не устал он, — достала телефон. — Я вызову такси.
Четверть часа в дороге до дома Мари продремала на плече Коннора, укрытая одеялом полосок ночных огней. Водитель, пожилой мексиканец, тихо подпевал шуршащему радио: незнакомый Коннору хит родом из далёкого 2000-го года. Свет фонарей размывался и сливался в разноцветные дорожки, шорох колёс убаюкивал. Коннору казалось, будто они с Мари вне времени и пространства, несутся в упоительной тьме. Необыкновенное умиротворяющее чувство единения, словно его электронно-пластиковый и её, живой и телесный, миры навечно соединились в нечто прекрасное. Неделимое. Он бережно заключил в ладони её обмякшую кисть.
Когда такси довезло пассажиров до дома на Мичиган-драйв и унеслось прочь в темноту, Мари устало и очарованно взглянула на Коннора, взяла его за руку и потянула за собой влево, в сторону решётчатого забора, за которым находилась маленькая пристань для катеров. Там, на краю деревянного пирса, они частенько вели праздные разговоры и делились сокровенным. Но в этот раз приглушённый топот по деревянным доскам чудился Коннору необыкновенным, не таким как всегда. Из-за недавних дождей вода поднялась высоко, и Мари сняла обувь, чтобы опустить в прохладу ноги. Коннор последовал её примеру. Они сели, тесно прижавшись друг к другу, и поглядели на высоко поднявшуюся в чёрном небе луну, обливающую сиянием пристань и водную гладь.
— Ты не против, если я завтра побуду у тебя и позову к нам Крис? — заговорила после продолжительного молчания Мари.
— Не против. Крис мне нравится, а ещё подслушивать женские разговоры иногда весьма любопытно, — со смехом ответил Коннор. — Хотя, если серьёзно, я давно не проводил время в компании. На работе-то в основном компания из уродов, типа Рида.
— Знаешь, Рид не такой уж урод, — возразила она; опустила уголки губ и пожала плечами. — Нет, он тяжёлый тип и часто ведёт себя неприятно, но к нему нужен подход. Ты сказал мне примерно то же самое, когда мы впервые беседовали в участке. В глубине души Гэвин просто хочет, чтобы его оценили, восхищались им… Ну, или хотя бы проявили капельку заботы и доброты.
— Лучше буду продолжать считать, что у тебя есть какое-то особое заклинание для задабривания этого засранца.
Они посмотрели друг на друга, тихонько смеясь тем неловким смехом повисшего в воздухе напряжения, какое снимается только решительными действиями. Но никто из них не был полон решимости. И луна, и вода, и деревья, разводили руками в ожидании смелых шагов, а в разморённой тишине раздавались лишь неуверенные вздохи.
— Коннор?
— М?
— А какой возраст согласия в Мичигане? — стараясь сохранять невозмутимость, изрекла Мари, склонив голову и бултыхая ногами.
— Шестнадцать лет, — дежурно ответил тот с профессиональной сухостью, но через пару секунд призадумался. — А тебе это… зачем?
— Да так, ни зачем…
«Не притворяйся, будто решил, что она спросила это из чистого любопытства. Едва ли вопрос был о ком-то другом, уж ты бы первый о нём узнал… Что же я должен делать? Ответ-то, разумеется, простой — ничего аморального и противозаконного. Но до чего трудно впихнуть это в неопределённые, кривые рамки моих и её желаний и чувств. Уверен, все её телесные порывы заглохнут, стоит мне раздеться и явить её взору бесполое тело пластиковой куклы, не предназначенной для эротических утех. Я напичкал себя десятком модификаций и, конечно, мог бы прикрутить себе имитацию члена, вот только смысла в этом столько же, сколько в переливании из пустого в порожнее».
Мари поднялась, взяла в руки обувь и кивнула в сторону дома, надеясь, что по дороге растворится смущение и какое-либо напоминание о её вопросе. Коннор молча направился за ней, принимая всю ответственность за происходящее. Мари подскочила к разросшейся яблони у окна, устало раскинувшей отяжелевшие от плодов ветви, и сорвала самое крупное яблоко, шаловливо подкинула его, поймав обратно в ладонь, затем юркнула в дом следом за Коннором. На цыпочках прокралась в гостиную к узкому платяному шкафу справа от камина, достала одну из его рубашек, чтобы переодеться, и скрылась в ванной. Когда вернулась, обнаружила разобранный и расстеленный для неё диван.