Классная дама

Пообещав, что займусь этим вопросом, не то чтобы он для меня вообще был первоочередным, я вернулась к себе и дала волю Софье: вперед, моя козочка, мы должны выйти из этой комнаты королевой. Но не слишком усердствуй, время дорого. Софья справилась за двадцать минут — время я не засекала, но по расчетам выть мне еще не хотелось. Я смотрела на себя в круглое зеркальце и старалась не стонать от восторга, а Софья грустила. Я представила, сколько ей пришлось пережить — от легких издевок и придирок до откровенных издевательств, потому что нет совершенства, которому завистники не выдумают и не навяжут порок.

— Я их всех как тряпку порву, — пригрозила я, поднялась, не особенно понимая, с чего бы, потому что до шести оставалась четверть часа, вытащила из вороха тряпок книжку — никто ее за то время, что я была в туалетной комнате, не тронул и даже не пытался искать — задрала юбку и ловко засунула томик под ленту чулка.

— Ходить неудобно, но потерпишь, — съязвила очень довольная Софья. Я поразилась — чему-то академия ее научила, мне бы и в голову не пришло так надежно спрятать улику.

— Умница, — восхищенно сказала я.

Одной проблемой у меня стало меньше. Мое второе «я» отныне мой союзник и верный друг.

Глава десятая

Без пяти шесть я ступила в коридор второго этажа, и голова моя пухла от превосходных педагогических мыслей. Я успела проговорить про себя целую речь — простую, искреннюю и воодушевляющую, и эта речь вылетела, как не было, когда посреди пустого коридора я увидела девочку, завернутую в простыню.

Помня, как напугала меня Алмазова, я приготовилась к худшему, но ничего ужасающего не замечала, как ни вглядывалась.

— Что ты здесь делаешь? — настороженно спросила я, прокручивая варианты. «Пугаю», «стою», «жду подругу», «меня наказала мадам»… 

— Меня наказала мадам, мадемуазель.

— Что ты сделала?

Девочка из самых младших. Ей вряд ли больше девяти лет, к тому же она такая худенькая, почти прозрачная, и личико бледное, а губы синие. Она ничего мне не ответила, из чего я заключила, что ей даже не удосужились объяснить причину наказания.

— Ты замерзла! Давно ты стоишь?

— Нет, мадемуазель. Мадам меня наказала недавно.

— Иди к себе, — пробормотала я, не рассчитывая, что девочка послушает, но она кивнула и очень величаво, как дети в моем понимании не могли, направилась в дортуар. Я была озадачена, и Софья, как ни странно, тоже. Зачем простыня?

— Софья Ильинична!

Каролина Францевна укоряюще всплеснула руками. Каролина Францевна была в курсе всего, что происходит в академии, и я подумала: сперва ты мне все расскажешь об этой девочке, потом — про Наталью Калинину. Минута за минутой я вытащу из тебя подробности, даже не сомневайся. Терпение — моя профессиональная добродетель.

— Софья Ильинична, милая, — Каролина Францевна подошла и приобняла меня за плечи. — Я же вам говорила, у нас подобное не заведено. Ядвига Казимировна не будет довольна, что вы вмешиваетесь, поэтому я вас прошу…

— Вы знаете, за что наказали эту девочку? — перебила я, пытаясь перебороть себя и не стряхивать ее руку с плеча. — Посмотрите, она вся дрожит!

— Да, прохладно, — не стала спорить Каролина Францевна и руки, к счастью, убрала, но стояла все равно так близко, что я старалась не шипеть от злости сквозь зубы. — Но что еще можно предпринять? Гнездниковская постоянно, вы понимаете, просто постоянно делает это, ну, вы поняли что, в постель. Чуть ли не каждую ночь. С первого дня, как приехала в академию. Ваши девочки, Софья Ильинична, ваши девочки молодцы, никто из них не…

Я открыла рот. «Не смей повторять при ней те слова, которые ты говорила! — взвизгнула Софья. — Я не извозчик!» Ага, значит, ты прекрасно поняла, что я подразумевала, когда поделилась с тобой мнением об этом учебном заведении, его персонале и существующих здесь порядках. Ну ты и притворщица, козочка моя.

Я промолчала, но гримаса моя Каролине Францевне намекнула на нечто недоброе, и моих девочек задевать она на всякий случай поостереглась.

— Ядвига Казимировна проверяет ее постель каждое утро и велит затем стоять в коридоре в мокрой простыне. Девочки видят Гнездниковскую и дразнят, простите, зассыхой, но она делает это все равно всем назло. Ей даже стыд глаза не выел! Совершенно неуправляемая девочка!

Я сглотнула пару крепких выражений. Каролина Францевна продолжала жаловаться на Гнездниковскую, я сжала руки в кулаки, кивнула, что приняла нытье к сведению, и широким гренадерским шагом — платье мешало — отправилась в дортуар самых маленьких пансионерок.

— Ядвига Казимировна? — елейно позвала я, просунув голову в дверь. Софья паниковала, заклиная меня держать себя в руках: прошедшая ночь ее впечатлила. — Можно вас на два слова… доброе утро.

Ах ты старая вешалка! Я смотрела на сморщенную, как забытая в овощном ящике морковка, старуху, а она опиралась на толстую клюку и меня, казалось, нюхала. Эту бабку я не видела, что не удивляло, вряд ли она шастала по всей академии, как более молодые коллеги. Софья неприязненно заметила, что эта классная дама отличалась особенно мерзким нравом, и ей самой повезло не попасть в класс к Яге. Кстати.

— А кто твоя классная дама?

— Гофман, — Софья вздохнула. — Она выпустила нас и ушла, вышла замуж…

Значит, отсюда можно выйти не только на кладбище.

— Ядвига Казимировна, — отчетливо проговорила я, призывая все отпущенное мне самообладание. — Вы напрасно выгоняете Гнездниковскую в коридор. Вы не излечите подобными мерами энурез у ребенка. — Пока тебя спасло, старая дрянь, что ты и так одной ногой в могиле, но если я увижу это еще раз, я даже не буду жалеть, если не сдержусь и вытяну тебя пару раз по спине твоей палкой. — Вам стоит обратиться к доктору Хуффу, уверена, он сможет помочь. — Если хочешь умереть своей смертью… — Не усугубляйте и без того непростую ситуацию со здоровьем девочки, — и, пока бабка не начала каркать, отступила назад — ради спокойствия за себя.

— А? — гаркнула мне вслед Ядвига Казимировна, и я задумалась — глухая она или прикидывается. Каролина Францевна покачала головой и скрылась в своем дортуаре. 

Кому мироздание назначило испытания — мне, Софье или каждой, кто оказался в стенах академии? Ветлицкий как длань судьбы, только отправил меня сюда. Что ни день… что ни час, то новый квест: постарайся никого не убить. Что сложно. Да, я к чужому монастырю применяю свой устав, но должны быть пределы жестокости? Кто-то должен их установить?

Глубоко дыша, чтобы успеть успокоиться, я дошла до спальни своих девочек и открыла дверь.

В одном Каролина Францевна была права: мои малышки не доставляли совсем никаких хлопот, если не считать того, что не такими должны быть дети, и они меня все больше пугали. Тихо, без ссор, без беготни, как престарелые схимницы, они одевались, помогали друг другу застегнуть платьица и повязать фартучки, заплетали косички и застилали кровати. Если бы я не слышала вчера их голоса, не видела их интерес к жизни, пусть даже к тому, что происходит за стенкой, подумала бы, что академия как-то влияет на детей — может, магически, но явно недобро. Или, возможно, воспитанницам что-то дают в еде или питье, чтобы снизить активность?

— Доброе утро, мои дорогие, — сказала я, закрыв дверь — ни к чему лишние уши. — Собирайтесь, я вас не тороплю. Если кому-то нужна помощь, скажите.

Как по команде, малышки побросали все свои занятия, обернулись ко мне и, дождавшись, пока я закончу короткое обращение, присели в по-детски неуклюжем книксене:

— Доброе утро, мадемуазель!

Слаженно поздоровавшись, они вернулись к своим делам. Алмазова была вынуждена выпустить из рук косу рыженькой девочки — непослушные пряди моментально растрепались, и Алмазова с невероятным терпением принялась заплетать косу снова.

— Послушайте… нет-нет, не надо оборачиваться и смотреть на меня! Продолжайте. Вы когда-нибудь играли в снежки?

Алмазова опять растерялась, и я подошла, взяла у нее расческу и начала плести девочке косу сама, и руки у меня подрагивали.