Ведьмина Ласка

– О, ну я как всегда! – Тим хлопнул себя по лбу. – Василиса, познакомься, мой хороший друг Святослав Горынев!

– Привет, – улыбнулась я.

Слабая улыбка, лишь одним уголком рта, нервный взгляд, обводящий двор и вход в дом.

– Интересные у тебя методы, Лиходеев, – серьёзный взгляд упирается в меня, проходит сканером, как будто нутро видит. – Добрый вечер, Василиса Богдановна Белецкая.

– Ух ты… – во рту пересыхает. – Почувствуй себя в полиции, – пытаюсь отшутиться.

– Ну, Слава, – Тим, улыбаясь во все тридцать два, пихает друга локтем, – ты чего девчонку-то пугаешь? А ты, Вася, почти права, он в “Костях” глава наших богатырей-безопасников, так что наперёд обо всех знает, кто у нас в Навьем Царстве шастает.

– Так уж обо всех? – ухмыляюсь я.

– Обо всех только Боги ведают, – выдаёт гость. – Куда уж мне... Вот, кто-то вещи Кира по всему лесу разбросал, к примеру, с концентрацией к Яговской хате… не знаешь, случаем, кто?

– Ну точно не я, – фыркаю от смешного предположения. В самом-то деле, ну кто, в здравом уме рискнёт у мужа Яды вещи стырить?

– Угу, – тянет он, – а что твой знакомец, Ян, да? Тим говорил, что совет ему надо?

И этот туда же… Губы, совершенно неожиданно задрожали и нижняя вывернулась печальным вареником вниз.

– Вася? Ну, ты чего?

– П-пропал он, – глаза наполнились слезами.

– Да ладно-о, тебе, – Тим задумчиво почесал затылок, бросая беспомощные взгляды то на меня, то на своего друга. – Как там в фильме было: “«...Георгий Иваныч, он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Гора, он же Жора…” – взгляд упёрся в Светослава, – найдём же, Свет, загадочного Яна - Емельяна?

Глава 18

Светослав

— А надо? — глаза вон на мокром месте. Ну, дурочка, как есть. Влюбилась невесть в кого. Кто такой, где искать не знает, а всё туда же, выкорчевать свой мотор из грудины и вверить в вечное пользование.

“А сам чем лучше-то? Далеко ушёл, разве? Ладно девка, этим не стыдно – боги такими сделали, чтоб не перевелись богатыри на земле Русской, но ты-то!”

Как только Тим заглушил машину у знакомой калитки сразу стало ясно, что затея дерьмовая. Лихо, как обычно, хотел по высшему разряду, но сел задом в самое что ни на есть отхожее место. Вон как напрягся. Осознал, друг сердечный. Так поздно уже.

Очередная протеже Яги что-то щебечет, хлопоча у кухонного островка, Тим напряжённо всматривается в мою рожу, а у меня плывёт всё перед глазами: и лица их пятном смазанным, и деревянная обивка кухоньки тоже...

— Пусти, сейчас же! — тонкое, костлявое даже запястье легко проворачивается в кольце захвата, а выскользнуть не может.

— А то что? — кричать бесполезно – ночь на дворе, не услышит никто. А если и услышит, так дураков нет Яге в избу после захода лезть. Это ж надо смертником быть совсем.

— Что вы с ней сделали?! – моя пленница недовольно дёргает плечом, зелёные перья окрашенных кудрей весело прыгают по плечам мелким лесным бесом. Редкая пакость, бес этот – не избавишься, если не посчастливилось наткнуться. Хоть в петлю от них.

— С кем из двух? — возиться с соплячкой этой ни времени, ни сил, но приказ начальства, особенно начальства доведённого до белого каления, оспаривают только идиоты. От мысли, что придётся присматривать за шумной и проблемной, очевидно, подружкой Ядвиги неприятно сводит желудок. Как будто с пропажей человечки в “Костях” забот мало.

— С обеими! Где Маша?! Куда вы отправили Яду? — глаза сверкают в темноте, как путевые светляки божественного благословения. Хотя эти, скорее, кара всему людскому роду. Как в маленьком таком теле помещается столько шума и лишней суеты? Раздражает, хоть ты свяжи её...

“Сссвязать это мысссль” – недоброе шипение левого царапает сознание предчувствием скорого блэкаута.

— Ты что же не боишься? Бесстрашная? — в Навьем меня все боятся. Кроме, разве что Кира. Остальные знают: непредсказуемая смена личин не пощадит при случае ни врага, ни друга. И те и другие одинаково хорошо горят. А жечь левый мастак, каких поискать.

— Тебя-то? Ещё чего, – девчонка снова дёргает руку, желая подкрепить бахвальство действиями. Дурная. Не знает, что левого это только раззадорит. Бездушный хищник почуял свежую кровь. Большие, оленьи глаза, длинные, накрашенные синим ресницы и гневный розовый румянец по щекам. Как шмат сырого мяса бросить в аквариум с акулами. – Ты мне кто такой вообще?

— Пёс цепной, приставленный охранником, — рябь по телу, болезненный прострел в голове, чернота перед глазами. Ты попалась девочка. Кто тебя теперь защитит и спасёт? Пальцы сильнее сжимают запястье. По бледной коже идут красные пятна. Не мигая, смотрю как решительность на лице сменяется растерянностью. Тот, другой бы пожалел, отпустил. Но теперь я уже не он. Хмельной азарт дрожью предвкушения близкой охоты расходится по телу, губы изгибаются в усмешке. Знаю, как она пугает людей.

“У тебя рожа маньяка с психическими отклонениями”, – так говорит Тим. И он абсолютно прав: маньяк как есть. Биполярка в чистом виде.

Заведя руку себе за спину, крепко держу девчонку, вынуждая подойти так близко, что некрупная её грудь тычется теперь в измятую за блядский вечер рубаху. Чем больше зелёная эта птичка бьётся в клетке, пытаясь вырваться, тем ближе оказывается ко мне.

— Пусти, я сказала! — требовательный тон приказа срывает остатки выдержки, выпуская левого наружу.Довольный, засидевшийся в чулане подсознания зверь кровожадно втягивает носом запах. Добыча. Сладковатый аромат заползает в ноздри, туманной дымкой дурмана обволакивает мысли.— Псы команд слушаются, -- возвращает мое же определение.

–Хозяйских, а ты мне не хозяйка, – пальцы хватают зелёные кучеряшки, сминая в кулак податливые, упругие пряди. От резкого рывка назад Серафима запрокидывает голову. Её возмущённое шипение скальпелем разрезает жгуты воли, которыми я каждый раз крепко пеленаю левого в себе, надеясь, что в этот раз выдержки хватит надолго, что кровожадная тварь не выпутается и не наделает бед. Держать в себе зверя трудно. А выпустить… Всего-то и потребовалось, что протяжное шипение. Хрипловато-низкое, гортанное. Перекат кадыка вдоль выгнутой, открытой шеи. Тонкая, бледная кожа. Отчётливый пульс хронометром. Серафима с трудом сглатывает слюну, кадык дёргается, а я борюсь с желанием впиться в него зубами. Моя добыча. Вкусная, беззащитная дичь. Перед глазами чернота, только чёткая пульсация сердечного ритма, как маяк под белой кожей...

Болезненно-сладкий стон разгоняет чёрное марево одурения, как пробившийся через плотные грозовые тучи солнечный луч. Разжав челюсти, замечаю на коже следы зубов. По-звериному дико зализываю ранки языком, жадно вдыхая воздух, наполненный страхом и желанием одновременно. Серафима подаётся вперёд бёдрами, дёргает голову, подставляя под губы шею, как будто не чувствует боли от натянувшихся волос. Ненормальная.

— И правда, пёс. То кусает, то лижет, — безрассудная, отвязная. Откуда ты взялась такая на все три мои головы? С рычанием, не глядя, смахиваю с деревянной столешницы весь скраб. Изба наполняется звоном посуды, грохотом, звериным рыком и… хриплым, щекочущим женским смехом.

— Слава, отомри! — голос Тима щелчком хлыста возвращает чёткость очертания реальности. От сервированного стола тянет ароматом свежей, домашней стряпни. Василиса, озадаченная, смущённая, ставит перед нами тарелки, а меня прямо раздирает от желания вышвырнуть её отсюда. Проветрить избу от её запаха. Вернуть всё как было до неё. Подрываюсь рывком, опрокидывая стул.

— Твою мать! — заметив перемену, Тим преграждает мне путь, геройски закрывая собой испуганную подопечную Ядвиги. — Ты, Вась, прости, но нам позарез идти надо. Мы потом зайдём... как-нибудь. А лучше ты к нам.

Тычок ладонью мне в плечо. Как будто ты сможешь меня остановить, Тимофей. Левый прочно обосновался в черепной коробке. Губы растягиваются в дикой улыбке и комнату наполняет едкий, хищный смех.Очень дурной знак.