Страница 6 из 63
— Кто был—не знаю. Я сама его первый раз видела. А убежали они потому... Ты смотри, чтобы никто не знал, а то... Олька, ты молчи про это. Я сама не знаю, что они говорили, только если кто узнает, отец сказал—арестовать могут. Они там говорили про лелькиного отца, еще про кого-то, про Мишкиного отца Ивана Макаровича. Кабы я знала, я бы слушала, а то мне неинтересно, я и не слушала. А когда они бросились бежать, гут я испугалась. Вот видишь как.
— Теперь я знаю,—тихо сказала Оля.—Только я боюсь... А ты боишься?
— А то нет?
— И Нюрка сегодня в школе болтала про это. Ох, и злая она на меня.
— Она теперь с Лелькой дружит,—грустно сказала Даша.— А бывало мы с ней сойдемся у плетня и все разговариваем, разговариваем... Она неплохая была, я знаю... Это тетка у ней ведьма. Нюрка до Лельки тянется, в барышни лезет.
— Да... А ты в школу не ходишь?—осторожно спросила Оля.—Давай я тебя научу грамоте.
— Смеешься?
Оля побежала, принесла тетрадь, карандаш.
— Гляди. Видишь домик, а посередке перегородка. Это «а». А вот это...—и Оля показала еще две буквы. Даша конфузилась, боялась, как бы не осрамиться, морщила лоб, старалась угодить неожиданной учительнице.
— Нескоро выучишь ты меня.
— Нет, скоро,—храбрилась Оля.
— Чудная ты, — Даша с удивлением посмотрела на подругу. — Ну да ладно... Я еще приду...
Она ушла.
— Ты что?—спросил отец, когда Оля вернулась в хату.
— Ничего... Даша приходила. Фуражку...
— Как?—насторожился отец.
— Я спрятала... Боюсь...
Отец встал.
— Ты что же? Может, думаешь, что я на самом деле вор?
— А?—Оля растерялась.—Что ты, папа... Я не думаю. Я и не думала. Я... я знаю. Я все знаю... Даша мне сказала...
— Что сказала?
— Папа, ты...
Она запнулась. Потом набралась храбрости и спросила тихо:
— Ты... большевик? Да?
Отец удивился.
— А ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю. Это...
Но тут кто-то вошел в сени, и разговор их оборвался.
VI
Покончив с уроками, Нюра вышла за ворота, села на лавочку и стала смотреть на закат. Раскаленное докрасна солнце уже коснулось верхушки старой большой шелковицы. Листья ее затрепетали, и Нюре казалось, что. от нестерпимой жары они вот-вот загорятся, скрутятся и почернеют. Солнце опускалось все ниже и все багряней сверкало между спутавшимися ветвями.
Нюра невольно зажмурилась и долго сидела так, плотно закрыв глаза. Однако солнечный свет проникал и сквозь веки, и ей казалось, что она видит тысячи огненных точек, рассыпанных на черному полю. Ее еще издали окликнула Рая:
— Чего это ты сидишь одна?
— Так... Гляди...—Нюра показала рукой на закат.
Рая посмотрела, вздохнула и сказала тихо:
— Красиво! Точно ризы на иконах.
— А по-моему совсем не ризы. Похоже на большую-большую печку, а в печке солома так и полыхает! А облачка—это пекутся булочки. Видишь, какие подрумяненные.
— Выдумаешь тоже... Печка... Совсем неинтересно.
— А иконы интересно? Иконы всегда темные, скучные.
— Неправда.
— Нет, правда.
Умолкли. Рая, наконец, спросила:
—- К Лельке пойдешь со мной?
'— Не знаю... Не хочется... А что там делать?
— Сегодня у нее и хлопцы будут.
— Мишка? Не люблю я его. Вообще без мальчишек лучше.
— Конечно. Хотя... смотря какие... Мне, знаешь, какие нравятся? С которыми можно разговаривать про мечты и про разное такое интересное. Только им скажешь, а они потом все раззванивают, еще и смеются.
— Гляди, гляди!—снова показала Нюра на закат.
Солнце скрылось за камышовой крышей. Крыша сразу потемнела, стала почти черной, а все небо охватило ярким пламенем.
— Это завтра ветер будет.
— Ветер?-—равнодушно переспросила Рая. Мысли ее были за-няты другим. Она несколько раз порывалась что-то сказать Нюре, наконец, решилась и шепнула ей на ухо:
— А Мишка... в Лельку влюблен.
— Чего?—сразу не поняла Нюра, потом рассмеялась.—Брось глупости.
— Честное слово! Он ей записку прислал.
— Какую?
— «Позвольте с вами познакомиться».
— Так они же и так знакомы.
— Фу, глупая, не понимаешь. А как же пишут? Так всегда и пишут, если ухаживают.
Нюра опять засмеялась.
— Мне никто не писал.
— А мне писали,—солгала Рая и поправила на косах бантики.
— Кто?
— Не скажу... Секрет. Ну, идем, а то, гляди, вечереет.
Пошли. По дороге захватили Симочку. Когда пришли к Леле, Мишка был уже там.
Закат погас. Исчезли тени. На двор спустились сумерки.
Все уселись на длинной скамье под большой акацией.
Мишка нахохлился. Он был недоволен приходом девочек. То Леля сидела и его одного слушала, а теперь начнут тараторить. Особенно эта Симка. Трещит, как цикада...
Когда сумерки еще больше сгустились, Леля сказала:
— Люблю мечтать. Давайте—знаете что? Сидеть и думать.
— Ия люблю,-—согласилась Симочка.—А ты, Нюра?
— Я не влюбленная.—Нюра насмешливо посмотрела на Мишку.
— Девчата,—вздохнув, спросила Леля,- кто кем хочет быть? Кто чего себе желает в жизни? Миша, ты чего желаешь?
— Быть сотником или есаулом.
— Подождите, я скажу,—перебила Симочка.—Я мечтала жить за границей. Папа говорит, что там так интересно!
— А я...—задумчиво сказала Леля и уставилась глазами в небо-.—Я хотела бы иметь ковер-самолет. Я летала бы и летала... Жила бы под самой луной... Но это все выдумки. Я хотела бы... Когда я вырасту и выйду замуж, я буду жить в городе... А летом буду приезжать на хутор, гулять... Разведу цветы...
— А я буду учительницей,—заявила Рая.—Как пойду по улице, мне все девчата будут кланяться. А ты, Нюра?
— Мне, чтобы батька домой вернулся.
— Нет, а еще чего ты себе желаешь?
В калитке появился Гриша.
— Я не один!—крикнул он.—Со мной Федька Тарапака.
Оба гимназиста подошли к девочкам. Гриша был в форме, а казачонок Федя—в куценьком бешмете и в папахе.
— Добрый вечер,—развязно сказал Гриша.—Подвигайтесь!
Он бесцеремонно потеснил девочек и сел.
— Кто хочет?—Федя достал из кармана семечки.—Жареные-пареные. Год жарились, два парились, три сохли, четыре мокли.
Девочки засмеялись.
— С Федей всегда весело,—сказала Леля.—Люблю веселых.
— Я тоже люблю, чтобы было весело,—улыбнулся Федя. — Я как выйду из хаты, так у нас во дворе целое представление: свинка мяукает, кошка хрюкает, собачка крякает, уточка тявкает, петушок бекает, а козочка кукарекает. Во!
— Замечательно! Замечательно!—воскликнула Леля.
Мишке не нравилось, что Федя привлекает к себе внимание девочек. Он встал, засунул руки в карманы и, раскачиваясь на носках, сказал небрежно:
— А ну, клоун, представь нам еще что-нибудь на копеечку.
Федя лукаво посмотрел на него:
— А у тебя есть?
— Пожалуйста.—Мишка вытащил из кармана деньги.
— Ума себе кули на эту мелочь,—обрезал его Федя,—а то у тебя его и на полушку нет.
Все засмеялись.
— Сострил...
Мишке хотелось еще что-нибудь сказать, найти какой-нибудь колкий, обидный ответ, но он злился и ничего не мог придумать. Заметив, что девочки переглядываются, он совсем смутился, что-то пробормотал и сел.
А добродушный Федя уже и забыл сердиться.
— Вот я вам расскажу сказку,—обратился он к девочкам.— Жил-был...
— Один рябой,—подсказал Мишка и обрадовался. Наконец-таки он нашел, чем уколоть соперника: у Феди лицо было изрыто мелкими оспинками, и все поняли намек Мишки.
— Ну, ладно,—подумав, продолжал Федя,—Пусть будет так. Жил-был рябой, а этот рябой стал рассказывать сказку. А сказку он рассказал такую: «Жил-был...»
— Один рябой,—снова подсказал Мишка.
— И один ишак,—еще невозмутимей продолжал Федя.—И вот рябой стал рассказывать сказку, а ишак лезть и мешать...
— Ха-ха-ха!—расхохоталась Леля,—ну и Федька! Молодец! Рассказывай дальше.
— Дальше?
Федя покосился на Мишку. Тот сердито комкал в руках фуражку.