Девушка с хутора

По другую сторону площади, на углу, вытянулось одноэтажное строение под зеленой железной крышей. Это школа, где учились Нюра и ее подруги. Недалеко от школы—добротно сложенный кирпичный дом со светлыми окнами и крылечком. Здесь живет станичный священник отец Афанасий. При доме—сад. Он обнесен высоким деревянным забором, густо утыканным длинными острыми гвоздями.

От церкви во все стороны расходились улицы. Летом они клубились легкой и теплой пылью, а осенью блестели черными густыми лужами. И чем ближе к окраине, тем все уменьшались и все более кособокими становились хаты, тем ниже «хилились» к земле ветхие, расшатанные плетни.

В конце одной из улиц беспрерывно стучала и пыхтела паровая мельница мишкиного отца Ивана Макаровича Садыло.

За мельницей начинался овраг, где станичники брали глину. За оврагом синели сады, а дальше—снова степь и хутора. Летом в овраге хорошо было играть, прятаться, или под вечер, когда спадет жара, сидеть и рассказывать всякие истории.

Когда-то Нюра в первые же весенние дни приходила сюда с подругами, но теперь она была увлечена другим. Не успело снова наступить воскресенье, как она опять побежала к Леле.

— Умница, умница, — похвалила ее атаманша,—а наша лежебока еще и лба не перекрестила. Садись, посиди, она сейчас выйдет.

— Ничего, я и так...

Стараясь скрыть смущение, Нюра перекинула через плечо косу и стала поправлять розовый бантик.

— Совсем полиняла твоя ленточка, — заметила ей атаманша.—У тебя что—другой нет разве?

— Есть,—солгала Нюра.

— Какая?

— Не помню... Разные есть...

— Разные есть, а такую дрянь нацепила.

Вошла Леля. Зевнула.

— Мама, чай не остыл?

— Садись. И ты, Нюра, садись,—указала на стул атаманша,—а после чаю идите в сад. Нечего вам по улицам бродить, не такое теперь время. На каждом перекрестке митинг...

— Мы с Нюркой тоже в большевички запишемся,—засмеялась Леля.

— Ты и так уже похожа на большевичку,—атаманша сердито посмотрела на нее,—Почему в церковь не пошла?

— Я и в школу не буду ходить. Честное слово, не буду.

— Это еще что за глупости?

— Да что за интерес? Придешь, а класс почти пустой. Как начали сеять, так все девочки в степь уехали, и осталось нас человек девять.

— Надо же сеять,—сказала атаманша.—Каждый год так бывает. Не всякий может нанять себе батраков. Надо помогать родителям. А ты, Нюра, как?

— Мы не сеем...

— Как не сеете? Что же вы землю в аренду сдали?

— Нет... Как батю на войну справляли... у него строевого коня не было... Был, да неважный... Так ему коня дали,—вздохнула Нюра,—а землю за это взяли. Есть немного земли у нас возле хаты, там мама огород развела. Улейка у нас есть. Мама сама, без меня, справляется.

Желая хоть чем-нибудь похвастаться, она сказала громко:

— А мед у нас, Лелька! Ох, и вкусный! Приезжай к нам на хутор.

Леля незаметно переглянулась с матерью, не утерпела:

— Что у вас за хутор. Вот у нас—над самой Кубанью! А рыбы в Кубани, Нюрка! Виноградники у нас, сад фруктовый. А за хутором степь—конца не видно. Ты на коне в степи обгонишь меня?

— А то нет? Я хлопцев обгоняла, а ты что?

— Конечно, с Нюрой не тягайся,—заметила атаманша.—Ей скакать верхом — дело привычное, а тебе это не к лицу.

— Почему?

— Сама должна понимать... Что ты—простая казачка?

В дверях показался Мишка.

— Здрасьте!—он щелкнул каблуками.—Папа не у вас?—Он прекрасно знал, что отца здесь нет, но задал этот вопрос для того, чтобы атаманша не подумала, что он пришел к Леле. Постоял у порога, кашлянул и не знал, что еще сказать. Сердито покосился на Нюру, потоптался на месте и процедил: — Прощайте...

— Садись,—пригласила его атаманша.—Ну, как у вас?

— Мама здорова. Спасибо.

— Я не про то. Я спрашиваю, как у вас в гимназии.

— В гимназии?—спохватился Мишка, — в гимназии ничего. Только Анатолий Николаевич придирается, за неправильные глаголы гоняет. А потом у нас теперь среди старшеклассников целая война! Одни за то, чтобы латинского совсем не было, а другие за то, чтобы с седьмого класса курить открыто и оружие носить. А потом есть и такие, что за большевиков. Но то,—Мишка презрительно махнул рукой,—то не из казаков. Хотя вот в седьмом есть Решетило—сам казак, а тоже красный. Вчера на перемене его бить хотели.

— А разве директор про таких ничего не знает?—удивилась атаманша. — За это ведь, пожалуй, и исключить могут. Семиклассник, слава богу, уже не дитя.

— А как это он за большевиков?—спросила Леля.—Что же он делает что-нибудь, или как? Я не понимаю.

— Не знаю. Это же не в нашем классе. Делать он, кажется, ничего не делает, а говорит всякое. Говорит, что казаки и нека-заки—одно и то же.

— Вот уж неправда!—невольно вырвалось у Нюры.—Кто же этому поверит?

— Мама, а почему у нас на Кубани живут неказаки? Что им в России мало места?—спросила Леля.

— А кто же будет тебе ботинки чинить? Белье стирать? Церковь белить? Кто будет работать в кузницах? Да мало ли всякой черной работы. Не будут же казаки этим заниматься. Наконец, нам нужны рабочие—сено косить, хлеб убирать... Вот к вам, кажется, девчата пришли. Слышите?

Вбежали Рая и Симочка.

— А мы тебя, Леля, в церкви искали-искали. Там на улице и на площади народу собралось!

— И бондари на площади спорят,—Симочка тряхнула рыжими кудрями и, сощурив глаза, уставилась на атаманшу.

— Кто?—не поняла та.

— Бондари, штукатуры и всякие...

«Принесло меня сюда!—думал хмуро Мишка.—Кабы Лелька одна была, а то их тут целый класс...»

— Ну, я домой,—он поднялся.

— Почему?—остановила его атаманша.—Оставайся с барышнями. Приучайся быть кавалером.

Девочки фыркнули. Мишка покраснел.

— Да я уроки учить надо.

— Не уходи,—Леля преградила ему дорогу, — мы еще за Гришей пошлем. Будет весело.

— Ну, ладно... Только пусть Гришка приходит обязательно, а то я все равно не останусь.

Леля сходила в кухню, приказала служанке Фросе бежать за Гришей и только хотела вернуться в комнаты, как скрипнула дверь и со двора вошла нюрина мать—Карповна.

— Здравствуйте, барышня. Мамочка дома?

— Дома... И Нюра у нас.

— Вот спасибо. А я с хутора. Свежих яичек привезла. Может, возьмете? Хо-о-рошие яички. И недорого.

— Не знаю,—замялась Леля.—Я маму спрошу. Садитесь.

— Неважно... Не беспокойтесь.

Она присела на край скамьи, поставила возле себя кошелку, поправила на плечах старую, уже выгоревшую на солнце шаль и тыльной стороной руки обтерла лоб.

— Заморилась я... Тепло уже.

— Карповна, войдите, — позвала атаманша.

Нюрина мать вошла и поклонилась.

— Добрый день.

— Погодите, — перебила ее атаманша. — Сядьте вот здесь с краю, я вам чашку чая налью. А ты, Нюра, что же не поздоровалась с матерью?

Нюра промолчала.

— Ну, как она тут? — посмотрев на атаманшу, спросила Карповна.—Слушается? Вы, пожалуйста, если что—не церемоньтесь, построже с ней, не велика птица... Ты вот с Лелечки бери пример. Как она, так и ты. Учись. И вот барышни хорошие, — указала она на Раю и Симочку.

— Ладно уж, — грубо перебила ее Нюра. — Сели пить чай и пейте.

Она чувствовала, что все глядят на нее, и Мишка, конечно, глаза выпятил, ухмыляется. Не знала, куда девать себя. Покосилась украдкой на Лелю и заметила, как та переглянулась с Симочкой... «И чего явилась?» — подумала Нюра про мать. Сказала ей резко:

— Вас тетя ждет. Идемте.

Карповна спокойно допила чашку, перевернула ее вверх донышком, поблагодарила атаманшу и спросила:

— Яичек возьмете? Я вам дешево уступлю. Яички свежие.

Нюра опять заметила, как Леля и Симочка переглянулись. Так бы, кажется, и провалилась сквозь землю. Однако притворилась равнодушной и обратилась к подругам:

— Побежим в сад.

Когда все ушли, а мать и атаманша отправились в кухню, Нюра сейчас же вернулась в комнаты. Оставшись одна, она угрюмо прислушивалась к голосам за дверью.