Страница 40 из 43
Он не мог не видеть, как со всех сторон тянутся бумажники и портмоне, предназначенные тому, кто сможет сделать лечение «души» не менее увлекательным, чем обладание ею.
Конечно же, Фрейд отозвался на этот зов. Он легко превратил имеющийся у него академический багаж в сырье для многозначительных фантазий и забавного шарлатанства.
Но именно это и нужно было публике. Измотанная издевательствами материалистов над вечными ценностями, она требовала от неврологии чувствительного привкуса непостижимого. Фрейд обеспечил этот привкус — и попал в «десятку».
Впрочем, все было не так линейно. Чарующее шарлатанство психоанализа, возможно, никогда бы не украсило скрижали истории медицины, если бы не С17 H21 NO4.
Конечно, теперь трудно понять, кто был в большей степени автором идей «подсознания, бессознательного и психоанализа» — сам Фрейд или тот (в общей сложности) центнер кокаина, который, начиная с 1883 года, доктор Сигизмунд Шломо проглотил, инъецировал, втер во все свои слизистые, употребил назально, клизмально и даже в виде глазных капель.
Человека, знакомого с основами физиологии мозга, заподозрить в изобретении таких фантазий, как «подсознание», чрезвычайно сложно. А Фрейд не просто знал физиологию, а знал хорошо. И до своего кокаинового периода написал несколько недурных статей, в том числе и для медицинской энциклопедии Нотнагеля. Так что, скорее всего, подлинным творцом фрейдизма является все-таки не сам доктор, а С17 H21 NO4.
(Впрочем, кокаин, в силу известных причин, не смог заявить о своем авторстве, и все лавры достались исключительно Зигмунду Фрейду.)
Кстати, (судя по всему), именно постоянное кокаиновое опьянение помешало Фрейду заметить то существенное открытие, которое он случайно сделал в 1884 году. Испытывая на себе кокаин, присланный ему для исследований фабрикой Мерка в Дармштадте — он опробовал его сильный настой на роговицах собственных глаз и обнаружил способность cocainum парализовывать рецепторы, в том числе и болевые.
Чуть позже открытие было присвоено Карлом Коллером, который именно на основании невнятной статьи Фрейда в «Heitlersche Zentralblatt für Terapie», (описавшего там свои личные ощущения) — ввел в оперативную офтальмологию способ кокаиновой анестезии роговицы, чем начал «новую эру» глазной медицины.
Фрейда эта ситуация привела в долговременное бешенство и (по всей вероятности) детонировала его полный разрыв с физиологией и медициной. Впрочем, он никогда не забывал про завораживающую силу научной терминологии и продолжал ею жонглировать.
Более того, хорошо понимая коммерческий вес ученых регалий, доктор Сигизмунд Шломо одиннадцать раз безуспешно номинировался на Нобелевскую премию.
Но по существу все его учение (как по собственному признанию Фрейда, так и по факту) связи с имеющимися у него научными познаниями не имело. Более того, он неоднократно упоминал, что «лучших своих учеников он нашел среди не-медиков» (Ф. Виттельс «Фрейд его личность, учение и школа» 1925)
Нобелевский лауреат Питер Медавар в свое время высказался о Фрейде — «грандиозное мошенничество ХХ века». Но Медавар, ослепленный академической брезгливостью, по всей вероятности, все же ошибся.
Ничего грандиозного в учении Фрейда нет. К сожалению, в нем нет вообще ничего, достойного упоминания.
Фрейд долго вызывал справедливое раздражение биологов, физиологов и неврологов, пока время не спустило его из науки «тремя этажами ниже», в массово-развлекательные дисциплины, вроде эзотерики, астрологии и психологии.
КРАСАВЕЦ ДЕКАРТ
Конечно, наука XVII столетия была фантасмагорическим месивом, в котором обоснованное и точное переплелось с самыми дикими домыслами. Работы Кеплера соседствовали с улетевшим к Сатурну препуцием Христа, а грубейшие ошибки Кирхериуса имели тот же вес, что и открытия Ферма.
Углубление во все без исключения тогда было столь же нереальным, как и сегодня. Или — еще невозможнее.
Сегодня у нас есть законы естествознания. Все, что им противоречит, может быть смело и безоговорочно отбраковано. Мы можем не принимать во внимание (или не воспринимать всерьез) летающие препуции, психотерапии или «внетелесные ощущения».
Тогда эти ориентиры еще не были сформулированы. Все было гораздо сложнее и запутанней.
И это было прекрасно, так как только безбрежный и бездонный эпистемологический хаос XVII века мог породить фигуру, способную этот хаос укротить и упорядочить. По логике развития науки она непременно должна была выйти из «пены столетия».
И «Афродита» не замедлила явиться.
Ею стал профессиональный солдат-наемник, картежник и дуэлянт Рене де Декарт. Он же Картезий или Картезиус, т. к. академические правила того времени требовали от ученого латинизировать имя.
Его образование ограничилось иезуитской школой в Ля Флеш, где Декарта обучили латыни, начаткам простой математики, а также иезуитской логике.
Окончив школу, Декарт отправился воевать.
Разумеется, не за родную Францию, а за талеры и гульдены. Под знаменами Максимилиана Баварского он брал Прагу, а под барабаны принца Оранского — громил Арминиан.
Попутно он странствовал, картежничал, брюхатил дам и девиц, богохульничал, пьянствовал, пиратствовал, курил табак, дрался на дуэлях — т. е. вел очень здоровый образ жизни.
Периодически Декарт затворялся в глуши и шлифовал линзы. Или навещал бойни, где изучал свиные сердца.
Впрочем, не только сердца и не только свиные.
Вспомним известный пример, характеризующий его, как весьма дерзкого экспериментатора.
Проделав в ставне на окне своего кабинета отверстие, Декарт закрепил в нем свежевынутый бычий глаз, «смотрящий наружу». С задней стенки глаза он соскоблил слой тканей и получил возможность «через глаз» созерцать миниатюрное перевернутое изображение собственного двора.
Его эмбриологические занятия тоже стоят отдельного упоминания.
«Я однажды заставил убить корову, которая, как я знал, недавно зачала, исключительно с целью осмотреть ее плод» (Декарт, Письмо к Мерсену от 2 ноября 1646 года).
Он никогда и нигде не преподавал, да и вообще избегал академической среды. В частности, известно, что по необъяснимым причинам Декарт уклонился от знакомства даже с Галилеем.
Свои дни он закончил при дворе шведской королевы Кристины, приняв отравленную облатку из рук иезуита Жака Виоге, так как орден Иисуса стало раздражать влияние Картезиуса на юную королеву.
Конечно, ему больше пошел бы костер, но сентиментальные иезуиты решили по-братски обойтись с выпускником школы Ля Флеш и ограничились ядом в причастии.
Чем именно начинил Виоге «тело христово» осталось неизвестным, но умер Декарт в муках.
Дальше все складывалось еще удачнее: его сочинения были внесены в INDEX LIBRORUM PROHIBITORUM, а специальным указом Людовика XIV во всех университетах Франции было запрещено поминать даже имя Картезия.
Жизнеописание Декарта, разумеется, не может вызвать ничего, кроме зависти. Хотя его отчасти и перещеголял Хокинг с боковым амиотрофическим синдромом, тем не менее, биография Рене де Декарта и по сей день является эталонной для ученого.
Впрочем, дело не в этом.
Следует напомнить, что мы говорим о человеке, который с поразительной легкостью перевернул и структурировал европейскую науку.
Он подарил метод, с помощью которого из любого месива знаний можно изъять самое необходимое и важное, отсеяв пустяки и лишние подробности.
Картезий утвердил очевидное: «Все науки настолько связаны между собой, что легче их изучать все сразу, нежели какую-либо одну из них в отдельности от всех прочих…» (Декарт «Правила для руководства ума» Правило 1-е.)
Его «Рассуждение о методе, позволяющем направлять свой разум и отыскивать истину в науках» не утратило эффективности и сегодня. Определенные неудобства доставляет архаичность стиля, но ее преодоление щедро вознаграждается.
Более того, без применения декартовского метода «снимания сливок со всех наук» попытка разобраться в происхождении жизни сегодня обречена на полный провал.