Жемчужный узел

Её следующее решение было одновременно простым и безмерно важным. Лизавета могла позвать Лада одним прикосновеньем к воде. Она никогда не пробовала этого, но много раз видела, как подобное проделывали Ольга и Яр. Она помнила, что достаточно было лишь сильного желания увидеть водного духа, чтобы он почувствовал это и явился перед тобой. А она очень, очень сильно желала увидеть Лада и предотвратить трагедию, которую мог совершить её отец.

И всё же, всё же. Лизавета понимала, что если сделает это, то обратного пути не будет. Она ведь не могла просто рассказать всё Ладу и заставить его разбираться. Нет, отец не послушает какого-то водяного — нужно, чтобы Лад взял её с собой на озеро, дал возможность встретить отца там. Лизавета уже представляла, каким будет его взгляд, когда он поймёт, что она сделала. С его точки зрения это будет предательством, верно?

Если она спасёт Лада, отец её никогда не простит. Это будет, как убрать камень на пути водопада: одно действие, и мощнейший поток воды снесёт всё. Ей придётся принять те мысли, которые она упорно загоняла на край сознания. Мысли о том, что она не желает жить, как прежде. Не желает выходить замуж за красивого купеческого сына. Не желает растить детей, не сейчас. Не желает оставаться в тени и безопасности, а хочет приключений, хочет посмотреть мир, хочет понять себя самостоятельно, без чьей-либо помощи.

Лизавета была в ужасе, и всё же её рука медленно опустилась и самый кончик пальца коснулся воды, вызывая круги.

Она представила Лада так ярко, как только могла. Вспомнила взлохмаченного мальчишку, вылезшего к ней из высокой травы. Вспомнила беззаботные игры с деревенскими ребятишками. Вспомнила их танец — не тот, на озере, а вокруг костра. Вспомнила, как он принимал её извинения в саду, как защищал от Яра, как пытался образумить, когда она снова влюбилась не в того, в кого следовало, и как защищал в тот день, когда тайное наконец-то стало явным…

Когда Лизавета открыла глаза, на губах её играла грустная улыбка человека, безмерно скучающего по прошлому. Она встала на колени, чтобы погрузить ладонь глубже в тёплую воду, вызвать ещё более сильную рябь. Она ждала, Матерь, как она ждала — яростно, мощно, с надеждой.

Но ничего не случилось. Лад не пришёл.

Ей не хотелось верить, что и он её бросил. До сих пор Лад никогда так не поступал. Даже когда его не было рядом, кто-то приглядывал за Лизаветой вместо него. Ну как, кто-то — Инга приглядывала.

Сердце Лизаветы кольнуло болью. Она не знала, от чего именно так тянет в груди: от осознания, что Лад не пришёл, несмотря на то что она его громко его звала, или от воспоминаний об Инге, чья кровь, наверное, до сих пор не смылась с пожухшей травы.

Несмотря на её проникновенную речь, Лизавета так и не смогла до конца понять, почему Инга сделала то, что сделала. В отличие от Инги, Лизавета воспринимала жизнь как ценность — любую жизнь, даже не очень счастливую. Если бы кто-то сказал ей сейчас, что выхода нет, и ей придётся снова жить по законам общества, которые теперь вызывали у неё отвращение, Лизавета не смогла бы ничего с собой сделать. Если бы кто-то сказал, что для решения всех проблем ей нужно убить кого-то — даже не отца или Лада, а кого-то незнакомого, явно злого, корыстного, самого совершающего убийства… — нет, её рука бы не поднялась. И оттого рассуждения Инги казались ей мало того, что неясными, но порочными. Однако не заслуживающими жестокой казни, которую Яр совершил.

Вдруг Лизавета вскинула голову. Зайди сейчас кто-то в комнату — и не усомнился бы в том, что она лишилась ума. Она сидела на полу, промокшая, со следами слёз на щеках и смотрела в пустоту огромными голубыми глазами, полными одновременно неверием и надеждой.

Было ещё кое-что, что она могла сделать. Возможно, Лизавета догадалась бы раньше, если бы выход не казался ей столь неприятным. Но он был единственным.

Она медленно развернулась. Вода успокоилась, словно не было никакой ряби, но в этом спокойствие Лизавета видела нечто зовущее. Она перегнулась через край ванны, взглянула на своё неясное отражение, а затем, глубоко вдохнув, словно собиралась нырять, опустила обе руки ко дню.

— Так-так-так. И кто это тут у нас?

Лизавета обернулась на голос, ненавидимый и долгожданный. Яр выглядел так же, как в их первую встречу: тёмные одежды с иголочки, вздёрнутый подбородок, изучающий взгляд сверху вниз. Что он видел — только ли распластавшуюся на полу девчонку, отчаянно цеплявшуюся за не принадлежавший ей мир?

— Я догадывался, что рано или поздно мы встретимся вновь, но не ожидал, что так скоро, — Яр говорил спокойно, словно был не обескуражен, а так — слегка удивлён. — Вставайте, господарыня.

Он протянул ей руку так запросто, что Лизавета от неожиданности приняла его помощь, позволила вывести себя из ванной, усадить на край кровати, положить тёплое покрывало на плечи.

— Позвал бы служанку с чайником, но, боюсь, она не поймёт моего присутствия в твоей комнате.

— Не поймёт, — повторила Лизавета, и вдруг усмехнулась, живо представив лицо Настасьи.

Ступор начинал спадать, но буря эмоций ещё не успела её захлестнуть, так что Лизавета мыслила на удивление трезво. Да, Яр не заслуживал и частицы её доверия, но только он один и мог ей помочь.

— Ты можешь связаться с Ладом?

— Так вот зачем ты меня вызвала? — если бы Лизавета его не знала, подумала бы, что расслышала в голосе Яра ревнивые нотки.

— Я пыталась до него достучаться, но он не откликался на мой зов. Хотя я делала всё так, как учила Ольга, да и с тобой получилось…

— Он закрыл озеро от посторонних, — помедлив, Яр опустился на единственный в комнате стул. — После случившегося мы предсказуемо повздорили, и он решил, что на озере без меня будет лучше. И без тебя, судя по всему, тоже.

Возможно, Лад хотел её защитить. Кто бы мог подумать, что его доброта в итоге обернётся такой бедой.

— То есть, мы не сможем ничего ему передать? Даже если он в опасности?

— С чего ты решила, что он в опасности? — Яр видимо напрягся.

Лизавета замялась. Она не была уверена, стоило ли говорить ему о замысле её отца — ведь неизвестно, какие меры Яр пожелает предпринять. Лизавета и без того знала, насколько жестоким он может быть.

— Лиза? — отмолчаться Яр ей не дал бы.

— Я… — она глубоко вдохнула. — Это мой отец, ладно? Он увидел меня, когда я вернулась, и решил, что на озере произошло что-то плохое. Я пыталась ему объяснить, но он сказал, что меня околдовали, запер здесь, а сам собрал людей в поход на «страшного водяного». Я не хочу, чтобы Лад пострадал из-за меня, в то время как сам он ничего плохого не сделал.

С каждым словом голос её дрожал всё сильнее. Её до ужаса пугала мысль о том, что отец что-то сделает с Ладом, который был виноват лишь в чрезмерной самоуверенности и неумении признавать собственные ошибки. За такое отвешивают подзатыльники, а не…

— И, конечно же, ты против того, чтобы я побеседовал с твоим отцом по душам?

Лизавета вскинула на Яра взволнованный взгляд, в котором ясно читался ответ. Яр понимающе хмыкнул, задумчиво потёр лоб.

— Меня Лад слушать не будет. Даже если я доберусь до него, что в целом возможно — просто нужно будет переместиться в соседние владения и проделать остаток пути пешком или верхом, думаю, я даже успею до твоего отца… Но, да, Лад мне не поверит.

— Он поверит мне, — ах, если бы всё было так просто. — Но я не могу уйти отсюда. Если моё исчезновение заметят…

— То есть, ты хочешь, чтобы я организовал твой побег и сделал это так, чтобы никто не заподозрил беды? Да вы меня используете, господарыня.

Она могла бы возмутиться, но её праведный гнев был бы ложью. Лизавета действительно позвала Яра, понимая, что он не сможет ей отказать. Не из-за мнимой любви к ней, но из любви истинной — к своему дому, к Нави и, в конце концов, к Ладу. Сколько бы они ни пререкались, а всё же были друзьями.

— Так ты поможешь мне?

Яр расплылся в улыбке.