Вавилонская башня

Раскопки XIX и в особенности XX века, проводившиеся во всех районах древней Месопотамии, позволили создать научно обоснованное представление о Вавилонской башне. Тем самым ее изображение перешло из области фантазии в область достоверности. Таким образом, изображение Башни и все, что с этим связано, стало входить скорее в компетенцию ученых, нежели художников. Поэтому неудивительно, что воспроизведения Башни сделались в искусстве редкостью, тем более и сама библейская тематика была оттеснена здесь на задний план и использовалась лишь изредка.

Теперь, желая изобразить Башню, следовало либо обратиться к многочисленным рисункам и эскизам в научной литературе, либо сознательно пренебречь ими и дать волю собственной фантазии. И все же Вавилонская башня не предана искусством полному забвению; к ней продолжают обращаться и поныне, хотя такое случается редко; при этом художник либо рассчитывает на признание образованного зрителя, располагающего сведениями об этом сооружении, либо решает общечеловеческие проблемы, обращаясь к легенде о Башне и к самой Башне как к символу. Например, лейпцигский художник Бернгард Хайзиг в нескольких своих картинах последних лет снова обратился к этой проблематике. Изображая Башню и рядом с нею, на переднем плане, человека, играющего на скрипке, автор как бы наводит мост между наукой и символическими представлениями, связанными с этим сооружением, олицетворяющим опасности войны и погибели, угрожающие человеку.

«ХРАМ БЕЛА РАСПОЛОЖЕН В ЦЕНТРЕ ВАВИЛОНА…»

(Арриан)

Для художников позднего средневековья главным было проиллюстрировать и истолковать библейское слово, и это вполне соответствовало уровню знаний того времени. Ведь в ту пору в Европе очень мало знали о Ближнем Востоке и почти ничего — о его истории. Религиозные противоречия между христианством и исламом именно в это время привели к прямым столкновениям. Крестовые походы, привлекшие на Ближний Восток многочисленное европейское воинство, служили прежде всего делу расширения сфер влияния европейских властителей, ловко скрывавших это обстоятельство под маской «защиты святых мест». Но войска не достигли Месопотамии, ограничив область своего вторжения в основном районами Малой Азии, Сирии и Палестины. В конце концов военные походы не только не привели к расширению представлений о древних месопотамских поселениях, но, наоборот, вызвав недоверие и враждебность местных жителей-мусульман, усложнили доступ в обитаемые ими районы.

Первые путешественники в Месопотамии

Таким образом, в те времена о землях Аравии, расположенных далеко от побережья Средиземного моря, в Европу поступали лишь весьма скудные сведения. Однако и они показывают, что попадавшие в Месопотамию европейские путешественники неизменно пытались отыскать там известную по Библии Вавилонскую башню. Это стремление наталкивалось на многие препятствия. Прежде всего само путешествие было чрезвычайно трудным и изнурительным. Оно могло быть совершено только верхом на лошади или на осле либо пешком; в любом случае требовались крепкое здоровье и большая выносливость. К тому же путь проходил по местам далеко не спокойным. Чтобы попасть в Двуречье, следовало пересечь либо Малую Азию, либо сирийско-арабскую пустыню, то есть области, которые контролировались кочевыми племенами и народностями. К европейцам они относились с крайним недоверием, в особенности когда те проявляли чрезмерный интерес к определенным местам. Свою роль играл и религиозный антагонизм, стоивший жизни многим «неверным», то есть чужеземцам. Так что путешествие на Восток на протяжении столетий оставалось предприятием весьма опасным. К тому же местный климат с чрезвычайно жарким летом, резкими перепадами дневной и ночной температуры, продолжительными зимними дождями был очень вреден для здоровья путешественников, не говоря о непривычном питании и отсутствии элементарных гигиенических условий.

В самой Месопотамии, помимо крупных городов, мало что могло в ту пору заинтересовать путешественника. Знаменитые города древности давно пришли в упадок, затянулись песками и стали почти неразличимы. Между тем в некоторых топонимах этой поры продолжали жить старые названия, помогавшие ученым отождествить соответствующие населенные пункты с древними поселениями. К редким примерам такого рода принадлежит Вавилон, чье имя угадывалось в наименовании городища Бабиль. Воспоминание об этом крупном и важном городе так и не стерлось окончательно из памяти людей. Однако жителям деревень, расположенных на самом городище или вблизи него, даже в голову не приходило задуматься о роли и значении города, некогда стоявшего здесь. Лишь его название, передаваясь из поколения в поколение, позволило немногим путешественникам, достигшим Месопотамии, определить место древнего Вавилона. Опираясь на знания, почерпнутые из Библии, они прежде всего устремлялись на поиски следов, которые должны были остаться от такого мощного сооружения, каким представлялась им Вавилонская башня.

Первым путешественником, оставившим нам краткое описание развалин Вавилона, был испанец Веньямин из Туделы, живший в Наварре и между 1160 и 1173 годами совершивший путешествие на Восток. Его привело сюда помимо научного любопытства данное ему поручение пересчитать еврейские общины, осевшие в Двуречье. Так как довольно крупное поселение такого рода находилось вблизи Вавилона, то он побывал и здесь и увидел вместо города развалины. Веньямин из Туделы не мог, конечно, не попытаться отыскать Вавилонскую башню и, вероятно, принял за нее один из самых больших холмов — Бирс Нимруд. Описание путешествия, составленное Беньямином из Туделы, в свое время не получило никакого отклика. На протяжении нескольких веков оно продолжало оставаться единственным свидетельством очевидца. Лишь от XVI века дошли до нас дальнейшие письменные известия о путешествиях в Месопотамию. Это были большей частью случайные посещения дипломатов и купцов, но кое-кто из них оказался весьма наблюдательным и сумел хорошо описать увиденные им страны. Особенно следует выделить немецкого врача Леонхарда Раувольфа, посетившего Восток между 1573 и 1576 годами. Он, подобно многим путешественникам, пытался найти следы, которые должны были остаться от такого крупного сооружения, как Вавилонская башня; однако на месте, традиционно отводимом Вавилону, ему ничего не удалось обнаружить.

За Вавилонскую башню путешественники принимали в дальнейшем одно из двух крупных городищ, расположенных относительно недалеко друг от друга. На самом деле они представляют собой сохранившиеся поныне остатки башни в Акаркуфе западнее Багдада и руины Борсиппы, именуемой ныне Бирс Нимрудом, юго-западнее Вавилона. Под обоими холмами действительно погребены, как правильно поняли путешественники, остатки храмовых башен. Но и в том, и в другом случае речь может идти не о самой Вавилонской башне, а лишь о постройках, похожих на нее. Тем не менее, опираясь на таких античных авторов, как Геродот, Страбон и Арриан, чьи описания не всегда оказывались надежны и часто бывали неправильно поняты, путешественники увязывали соответствующие постройки с Вавилоном, что влекло за собой значительную переоценку возможных размеров города. Исходя, в частности, из справедливого утверждения Арриана, что башня, называемая им «храмом Бела», находится в центре Вавилона, приходилось чрезвычайно сильно преувеличивать площадь последнего, чтобы каким-то образом включить в его пределы либо Акаркуф, либо Борсиппу.

Острым наблюдателем оказался итальянский дворянин Пьетро делла Валле. На Восток его привело паломничество ко Гробу Господню, и он годами путешествовал по Египту, Сирии, Месопотамии и Ирану. Свои наблюдения делла Валле опубликовал в 1650–1653 годах в Риме, весьма образно и красочно рассказав о виденном и пережитом. В 1616 году он достиг Вавилона, где увидел колоссальную четырехугольную башню, чьи углы были обращены на четыре стороны света. Строительным материалом для башни послужили — и это автор счел «самой замечательной вещью, какую когда-либо видел», — высушенные на солнце кирпичи! Однако «то тут, то там попадались, в особенности в местах, одновременно служивших опорой, и кирпичи такой же величины, но обожженные в печи»{2}. Он измерил шагами периметр башни и сравнил полученный результат с размерами Вавилонской башни, приведенными античным историком Страбоном. Как мы теперь знаем, Пьетро делла Валле принял за остатки Башни городище Бабиль на северо-востоке Вавилона. Интерес к древности побудил делла Валле подобрать в Вавилоне, а позже и в Уре несколько кирпичей с надписями и отправить их в Европу. Эти подлинные свидетельства вместе с несколькими надписями, скопированными делла Валле в Персеполе, оказались, по-видимому, самыми первыми образцами таинственной древней клинописи, попавшими в Европу. Однако в то время они не получили достаточно широкой известности, к ним отнеслись исключительно как к курьезам. Тем не менее сам Пьетро делла Валле немало размышлял над этими письменными памятниками и даже высказал предположение, что незнакомое письмо следовало читать слева направо.