Страница 12 из 65
Язык, впитанный тобой с первых мгновений появления на свет, является для тебя естественным, то есть, твоим родным языком. Все же другие языки, которые ты выучишь в течение жизни, а также – славянские, будут искусственными языками.
Но мы, разговаривая каждый на своём, не знали языка собеседника. Наш разговор основывался на выхватывании похожих слов из контекста монолога, но далеко не все совпадающие по звучанию слова в этих двух языках, имеют то же значение – иногда их смысл прямо противоположен.
Он спросил меня, и вопрос был конкретно следующего содержания:
– Что делает красивая русская женщина в городе Варшаве?
Что ответить на столь прямой вопрос почти незнакомому человеку? Не могла же я рассказать о сумасбродной идее – оставить обжитое место, прожив почти половину своей жизни, и броситься в водоворот приключений за рубежом исключительно из огромного чувства любознательности и самоутверждения! Что в душе я являюсь авантюристкой, что, оставив всё, я возложила на алтарь судьбы покой и безмятежное существование, выбрав мытарства, опасность и подверженность риску. Кто же поверит в этот бред? Но я и не собиралась никого ни в чём убеждать, поэтому ответила пространно и неопределённо:
– Ты знаешь о том, что все славяне – братья? Наши языкисвидетельствуют об этом! Великий славянский народ был разделён границами. Междоусобицы, распри, несогласия правителей. В результате – оторванность и изоляция, а славянский язык претерпел изменения, которые мы сейчас наблюдаем. Но не претерпел изменений наш славянский генный код, носителем которого является каждая клеточка нашего тела и крови. Так какая же разница, где я живу – в Росси или в Польше? Я могу жить везде, где захочу – это выбор каждого человека, это то, что называется свободой!
– Да, но язык настолько изменился, что превратился в два ино-странных, и мы с трудом понимаем друг друга! А я не полиглот, к сожалению, и способностью к изучению языков не обладаю. Я уже не в том возрасте, чтобы начинать что-то изучать.
Он был лет на семь старше меня. Сейчас, когда я пишу эти строки, минуло двенадцать лет, то есть, я сейчас на пять лет старше него тогда, а я за эти годы в совершенстве овладела польским и ещё в придачу неплохо выучила шведский. Мне хотелось парировать, что никогда не поздно начать что-то изучать, и когда вот таким образом человек ставит на себе печать старости, он просто перестаёт развиваться, давая возможность процессу старения быстрее овладеть им, но я ответила:
– Каждый волен в своём выборе, а вот я выучу польский ибуду свободно говорить на нём! Только не знаю, как будет с моим акцентом – так трудно научиться произносить ваши шипящие слова!
Последнюю фразу он не понял: это выходило за рамки понимания и схожести языков. Он задумчиво смотрел на прохожих в сторону освещённого рекламным светом тротуара, а когда повернул голову, я увидела моментально овладевшую им усталость – его лицо осунулось мгновенно и выглядело очень утомлённым.
Мы уже покончили с ужином. Его бокал опустел, мой был почти полон. Я спросила, не устал ли он после рабочего дня и не хочет ли идти домой, но он только отрицательно покачал головой и предложил мне выпить по чашечке кофе, который должен поставить его на ноги. От кофе я отказалась, тогда он знаком подозвал официанта и заказал один кофе и, не спрашивая моего согласия, два десерта.
– Да, день у меня был трудный, – признался он, – президентпотребовал полный годовой отчёт о проделанной работе, и это было связано с некоторым нервным напряжением.
И добавил:
– Я горжусь, что по долгу службы встречаюсь с этим вели-ким человеком, для меня это огромное счастье, но зарплата могла бы быть и больше!
Принесли кофе и десерт.
– Что ты делаешь на Рождество? – спросил он.
– А вот этого я не знаю, а ты?
– Я еду в Гданьск, к сестре. Гданьск – это портовый город наберегу Балтийского моря, собственно, это тройной город: Сопот, Гданьск, Гдыня. У нас существует старая традиция – вся семья каждый год собирается у рождественского стола.
– Какая прекрасная традиция! – воскликнула я восхищённо.
– Да, приятно собираться всем родственникам хотя бы раз вгоду за праздничным столом! Есть повод увидеться, поговорить о жизни, поделиться, выслушать советы, но не следовать им, а продолжать жить методом проб и ошибок...
– Но нужно ли следовать советам?
– Нужно, но... невозможно! – улыбнувшись, откровенно при-знался он.
Кофе не помог, мой кавалер выглядел ещё более опустошённым. Но, мне казалось, изнуряющим для него был разговор на двух языках, требующий максимума концентрации, собранности и ещё более – догадливости и интуиции.
Он предложил проводить меня, но я отказалась. Поблагодарив за то, что я поужинала с ним, он поцеловал мою руку. Едва различимый силуэт его поникшей фигуры на остановке поглотила темнота – трамвай набирал скорость.
* * *
...Я езжу по Москве и не перестаю удивляться лихости и дерзости столичных «водил» – постоянно имею с ними конфликты на дорогах и удивляюсь, почему... Я не делаю ничего, что бы противоречило правилам дорожного движения!
Вот, например, сегодня – один чуть не раздавил меня огромным ЗИЛом, но я так и не поняла, что его так взбесило. Он даже покраснел от злости, высунувшись из окна, обливая меня «русским четырёхэтажным», на чём свет стоит, не обращая ни малейшего внимания на то, что своим поведением создаёт пробку на дороге и сам является предметом эмоционального возмущения и негодования многих водителей.
Карта Москвы помогает мне без проблем ориентироваться по запутанным улицам и переулкам на машине – кручусь в Останкино, на Московской Товарной Бирже превращаю большой объём русских рублей в несколько пачек «зелёных», посещаю знакомых, но, к сожалению, на сей раз не имею времени сходить в театр – нужно спешить назад, домой. Все дела сделаны, и я собираюсь в обратный путь.
Когда Анна Ивановна видит сумму денег, оставленную мной, её глаза начинают блестеть, а лицо рдеет от удовольствия, но она с притворным испугом переспрашивает, не ошиблась ли я.
– Нет, всё правильно, примите это как благодарность и не беспокойтесь – я хорошо заработала! – лгу я.
Ранним утром прощаюсь с Володькой и Анной Ивановной, обещая приехать как можно скорее, и выезжаю в дорогу.
Совершаю тот же самый путь в обратном порядке, но теперь пункт выезда является целью.
Выезжаю на Рязанское шоссе, позади – Люберцы, а впереди – двое суток бесконечной езды.
Панически боюсь автомагистрали между Самарой и Тольятти; прежде чем остановиться у безлюдной бензозаправочной станции, озираюсь по сторонам.
За Самарой сбиваюсь с пути, не заметив в темноте глубокой ночи указатель объезда, и чуть не срываюсь с обрыва, но вовремя замечаю конец дороги, останавливаюсь – кругом ни души, и чёрная темень. «Вот здесь я могу стать лёгкой добычей для тех, кто охотился за мной так безрезультатно четыре дня тому назад, – думаю я, опустив голову на руль. – Но, слава Богу, мои прежние преследователи об этом не знают». Выхожу из машины размять ноги и выпрямить спину.
«Для чего Бог создал ночь? Наверное, для контраста. Сама ночь не страшна – страшны вещи, происходящие под её покровом. Злые силы, чья мощь возрастает под чёрным плащом её, беспрепятственно чинят свои тёмные делишки, но их могущество ослабевает с приходом рассвета...», – философствую я, вслушиваясь в оглушительную тишину и всматриваясь в чёрную даль, чтобы определить дорогу.
Преодолев уральский хребет, объехав окружными трассами Челябинск, Троицк, Троицкую ГЭС, чувствую себя дома.
День клонится к вечеру, когда впереди начинают виднеться и приближаться со скоростью восемьдесят километров в час знакомые очертания родного города. Меня переполняет великая радость, эйфория и гордость за победу над страхом и над собой. «Теперь я смело могу готовиться к кругосветному путешествию на автомобиле в полном одиночестве!» – мечтаю я, ликуя от удовольствия.
Наконец я дома! Наслаждаюсь душевной тишиной, развалясь в кресле, затем выкладываю из дорожной сумки на журнальный стол пачки американских зелёных купюр и с сожалением думаю о том, что завтра придётся с ними расстаться – погасить кредит брата в банке, спасая его шкуру от кредиторов.