Страница 139 из 141
Итак, второе посольство было оскорблено, причем еще более нагло и обидно, чем первое. «Этот инцидент сделал войну неизбежной, — пишет Ларсен, — преднамеренное обдуманное оскорбление… было более обидно для римлян, чем взрыв чувств народных масс во время визита Ореста» (Larsen. Р. 493). Но никакой войны не состоялось. Прошли назначенные полгода, и явилось третье посольство — уже от Метелла, — с теми же мирными предложениями! Только, когда сами ахейцы начали войну, Метелл с войсками вступил в Грецию.
Некоторые думают, что теперь римляне ждали окончания войны в Африке, чтобы уж действовать наверняка. Но зачем? После падения Карфагена легионы из Африки переброшены не были. И вообще хватило двух легионов Метелла. Римские авторы считают, что он прекрасно закончил бы всю войну, если бы Муммий не стремился к лаврам, которые он похитил у Метелла — «Achaeos bis proelio fudit: triumphandos Mummio tradidit» (De vir. illustr. 61,2; ср.: Ibid. 60, 1). У Валерия Максима сказано, что Метелл в основном завершил Ахейскую войну, а Муммий лишь приложил руку в конце (VII, 5, 4).
Итак, единственный вывод — римляне совершенно не собирались воевать с ахейцами. Но в таком случае возникают два вопроса. Первое. Чем объяснить такое опоздание Ореста? Второе. В чем смысл его требований? Как ни странно, ответить на эти вопросы легче, чем на многие другие, связанные с Ахейской войной. Мы уже говорили об опоздании Ореста: ахейско-спартанский конфликт совпал с Третьей Пунической войной, когда из Африки шли вести одна хуже другой. Римлянам было не до Пелопоннеса.
Теперь о требованиях Ореста. Они действительно загадочны. Во-первых, ничего подобного никогда римляне не требовали раньше. Во-вторых, из текста Полибия совершенно очевидно, что требования эти тут же почему-то были оставлены римлянами. Юлий собирался говорить об одной только Спарте. Во всех своих речах Критолай опять-таки говорит об одной Спарте. Ни разу нет ни слова об угрозе отделения прочих городов. Похоже, что обе стороны как-то сразу забыли требования Ореста.
Современные ученые, начиная с Моммзена, не хотят этого замечать, потому что при этом действия римлян становятся совсем непонятны. Только что они потребовали отделения городов, а потом тут же забыли об этом. Поэтому вопреки указанию Полибия они утверждают, что римляне продолжали требовать отделения названных городов. Груэн приходит к выводу, что единственное приемлемое объяснение — то, которое предложено Полибием. Римляне в действительности не хотели отторгнуть от Союза названные города. Они собирались только припугнуть ахейцев. Как только они поняли, что способ этот не дает желаемых результатов, они отправили Секста с его миролюбивой миссией. Сами же города названы неслучайно. Как я уже говорила, это те самые города, которые ахейцы приобрели благодаря римлянам после Второй Македонской войны. Таким образом, смысл угрозы Ореста таков: если вы и дальше будете нарушать мир, то римляне отнимут свои подарки, и вы вернетесь в то состояние, в котором были до знакомства с ними. Замечу, что точная формулировка взята из Павсания. А он мог сильно сдвинуть акценты.
Хочу подчеркнуть еще один момент. Полибий с его великими связями, конечно, успел узнать все, что происходило в сенате. Сципион не был тогда в Риме. Но его брат был членом сената; ближайший друг — одним из 10 уполномоченных, другой — братом Метелла. Естественно, он был в курсе всех событий. Ни ему, ни он не стал бы лгать. Дошедший отрывок Полибия показывает, что он знал все подробности о заседаниях сената. Он описывает возвращение Ореста. Послы стали рассказывать, что с ними произошло, причем страшно преувеличили и убеждали отцов, что еле остались в живых. Сенат был в сильнейшей досаде (XXXVIII, 7, 1–2). Ясно, что он опирался на рассказ сенаторов-очевидцев. Поэтому его слова о целях Ореста заслуживают особого внимания. Однако обыкновенно от этого ясного указания Полибия отмахиваются следующим образом: говорят, что он просто повторяет римскую официальную точку зрения (Colin. Р. 618–619; ср.: Тарн. Указ. соч. С. 5 3). Иначе как легкомысленным такое утверждение назвать нельзя.
Первое. Полибий вовсе не всегда одобряет римлян. Есть много случаев, когда он без всякого стеснения и очень резко осуждал их внешнюю политику, например, когда сенат не отпускал содержавшегося заложником Деметрия Сирийского (XXXI, 12, 18); или при распрях карфагенян с Масиниссой — «карфагеняне всегда проигрывали у римлян не потому, что были неправы, а потому что такие решения были выгодны для судей» (XXXII, 2, 6) и т. д.
Второе. Может быть, Полибий и бывает иногда пристрастен к римлянам. Но нельзя забывать, что он пламенный патриот Ахейского союза (Larsen. P. XII–XIII). Поэтому во всех случаях споров между римлянами и ахейцами он всегда берет сторону ахейцев. Всякое вмешательство во внутренние дела союза он принимает в штыки и описывает с нескрываемым неодобрением (XXII,15; XXIII, 11; 17; XXXI, 8). Странно было бы, что он так возмущался малейшим посягательством римлян на права Ахайи, когда же они вовсе отняли у нее самостоятельность, то благодушно встал на их сторону. У нас нет никаких оснований, а значит, и прав обвинять великого историка в сознательной лжи. Наконец, самое главное. Если римляне официально потребовали от ахейцев роспуска союза, они не стали бы от этого отрекаться перед Полибием.
Исключительная уступчивость и миролюбие римлян объясняются, конечно, тем, что эллины имели очень сильных покровителей в сенате.
Но если римский империализм нимало не притеснял греков, из-за чего же началась война? Наиболее обоснованной является точка зрения Груэна. В своей интереснейшей статье он доказывает, что происшедшая трагедия есть трагедия ошибок (Op. cit. Р. 46–69). Обе стороны не поняли друг друга. И ни одна не хотела войны. Рим хотел только одного — спокойствия в Элладе и окончания очередного конфликта в Спарте. Он рассчитывал, что комбинация пугающих угроз и великодушных предложений сможет образумить ахейцев. Ахейские лидеры, со своей стороны, тоже не помышляли о войне с Римом. Они хотели только укротить Спарту. Более того, они не имели даже какой-либо вражды или недоброжелательства к Риму. Весной 146 г. Критолай объявил войну только Спарте. Неожиданное появление легионов было для ахейцев полным сюрпризом. Они уже привыкли безнаказанно оскорблять уполномоченных и были уверены, что римляне вынесут все. Так и было бы, если бы не специфические обстоятельства 146 г. Рим не мог терпеть пожара в Греции, когда собирался установить прочный порядок в Македонии. Результатом и были бедствия, незапланированные и неожиданные, ατυχια. Полибий же слишком ненавидит ахейских демократических лидеров. Отсюда пристрастное освещение событий.
Все выводы Груэна, касающиеся намерения римлян, кажутся мне неоспоримыми. Но я не могу согласиться, что ахейские лидеры не понимали, что делают.
Каковы доводы Груэна?
Первое. Ахейцы не имели никаких оснований жаловаться на римлян, ибо те всегда относились к ним с подчеркнутым уважением.
Второе. После оскорбления посольства Ореста тут же отправлено было посольство с оправданиями. Критолай был избран стратегом как раз в это время. Он сам настаивал на отправке посольства. Мог ли он быть недругом Рима?
Третье. Обыкновенно главное доказательство вражды Критолая к Риму и желания воевать с ним видят в его оскорбительном поведении с посольством Юлия. Но это оскорбление кажется несколько странным. Зачем было Критолаю прибегать к такому изысканному способу? Дело же было вовсе не в намеренном желании унизить римлян. Секст предлагал созвать собрание с участием спартанцев и решить их судьбу. Но страсти были так накалены, что Критолай опасался, что ахейцы набросятся на спартанцев и повторится эксцесс с Орестом. Он не хотел, чтобы римляне вторично сделались свидетелями вспышки народной ярости. Вот почему стратег и сорвал собрание.
Четвертое. Появление легионов в Греции вызвало растерянность и полную панику. Сам Критолай бежал, потеряв голову. Ясно, что он вовсе не ожидал войны и не готовился к ней.