Нестандартный ход

Элиза подняла ром и пригубила, смачивая пересохшее горло. Снова отложила его и взглянула на собеседника:

— История повторилась со мной. Просто я характером не пошла в маму. Только внешностью. Не такая сговорчивая, бежать никуда не стану. И папа это знает, поэтому доверился тебе, практически человеку с улицы. Извини, я не обидеть хочу, а говорю, как есть. Сколько раз вы виделись? Два? Три? Пусть ты и производишь впечатление солидного интеллигентного мужчины, но этого мало…для такого шага…

— Само собой, Элиза, он осознает, что переезд ко мне — риск при любом раскладе. Но для него этот риск приемлемее, чем твое нахождение под носом Самвела.

— Да. Именно, — невесело усмехнулась. — Сколько проблем из-за смазливой внешности, Господи… Что тогда, что сейчас. В общем, все мы доставили ему немало тревог, теперь он действует по ситуации. Плюс его подкосила Ева. И, странно, но мне очень стыдно перед ним. Несправедливо страдать из-за тех, кого любишь.

— По-другому не бывает. Страдаешь как раз из-за тех, кого любишь. Кто дорог.

Разговор набирал неожиданный оборот некой доверительности. Тихий, неизменно ровный тон Разумовского не обманул ее, слова отозвались в девушке отчетливой дрожью, оставившей после себя налет тоски. Стойкое чувство, что тебя понимают, в твоей ситуации были, твои эмоции испытывали. Это не приступ эмпатии, это — результат собственного болезненного опыта. Пусть в отличие от нее самой Роман и говорил мало, не ставя цели откровенничать, Элиза была уверена, что они предполагают одну и ту же основу — жертвенность.

— Взять молодую жену и отправиться в Москву, то есть, в неизвестность, где была возможность затеряться в толпе. Бороться за своё существование с нуля, строить быт с кучей сложностей… Поступиться всем, что было значимым для тебя… Не могу представить, каково ему было. И свыкнуться с мыслью, что папа лишился всего…из-за совершенства мамы. Многие ошибочно видят во всей этой непростой ситуации тридцатилетней давности флер романтики. Как же глупо и поверхностно. На самом деле там ломалась чья-то жизнь. Чьи-то мечты и ожидания. Чудовищный расклад.

— Это называется «приоритет». Как мужчина и защитник Спартак Аресенович сделал свой выбор, прожил его, и не тебе об этом судить. Не надо бояться, что из-за дочери он вновь будет вынужден впасть в лишения. Не утрируй. Другой век, иные обстоятельства. Ты свою позицию обозначила: не уедешь и не сбежишь. Успокойся и дай ему разобраться.

Да, Роман в очередной раз неописуемо удивил девушку. Он впитал информацию, проанализировал и самостоятельно озвучил ее страхи, которые дрожали внутри невысказанной вслух вибрацией. Зрил глубже, прощупывая все слои. И дошел до того самого, о котором Элиза молчала.

Черт…

Она растерялась и не нашлась с ответом.

Проницательность Разумовского порядком напрягала…

А еще девушка с ужасом осознала, что, подпадая под необъяснимую магию момента, поделилась с ним практически всем сокровенным, о чем могли не знать даже самые близкие. И вот эта обнаженность вполне может обойтись ей очень дорого…

— Пора закругляться, — обронила безапелляционно и резче, чем собиралась. — Зачем переводить элитный алкоголь на человека, который не умеет его пить?

— Чтобы научить, например, — резонно парировал и легко взлетел на ноги.

О, Роман Аристархович не из тех, кому следует повторять дважды. Он все понял, принял и не стал комментировать. Поднял бутылку и бокалы и вежливо откланялся. А Элиза хмуро смотрела на его удаляющиеся босые ступни, размышляя, как это она дала такую слабину.

Нет, ну, реально, гипнозом обладает, что ли, этот мужчина?!

Привычно расстелив спальное место после вечерних ритуалов в ванной, девушка плюхнулась на диван и вперилась в огоньки за окном. Сегодняшний разговор не выходил из головы. Взять раскрыться чужаку, когда как сам он ничего о себе не сказал… Просто браво. Неслыханный аттракцион беспечности!..

* * *

Разумовский потягивал свой кофе, пока она крошечными глотками выпивала холодную воду со льдом. Девушка осталась стоять у холодильника, не рискнув присоединиться к нему у того самого маленького стола с креслами. До наступившего утра, в котором они внезапно оказались вдвоем на кухне впервые за прошедший месяц, Элиза контактировала с ним лишь на бытовые темы, да и то…очень поверхностно и пренебрежительно. Роман казался ей довольно отстраненным скрытным человеком, с которым у них попросту и не может быть общих тем, кроме тех же бытовых. Минувший вечер, окрашенный терпкими оттенками рома, данное мнение изменил, но не радикально. Она всего лишь пришла к выводу, что поддалась моменту, ведомая своей импульсивностью, чего больше не повторится.

Однозначно. И сейчас Элиза уверилась в этом.

Она вежливо попросила предупредить работников пропускного пункта, чтобы её беспрепятственно выпустили и впустили, потому что очень хочется погулять вдоль реки вот уже больше четырех недель, что наблюдает за раскинувшейся красотой из окна. В конце концов, ей надоело сидеть практически взаперти, будто это элитная тюрьма. На просьбу Разумовский снисходительно качнул головой, натуральным образом запретив покидать территорию жилого комплекса.

— Я всего лишь немного пройдусь и вернусь! — не сдержалась и повысила тон Элиза, чувствуя, словно ей в данную секунду наступают на горло, перекрывая кислород. — Это глупо! Думать, что меня могут искать по всему городу! Как будто сам Вин Дизель вручил им «Глаз Бога»[2]!

— Глупо — недооценивать агрессора, Элиза. Вероятность встретить мажора близ Воробьевых гор под самый конец весны, когда погода располагает, поверь, выше, чем тебе кажется.

— Я прогуляюсь и вернусь! — повторила, выдавливая слова.

— А, знаешь, что совсем глупо? Рисковать собой из-за взбалмошного характера. И отмахиваться от доводов разума. Можешь, конечно, попробовать, но я уже уведомил, чтобы тебя не выпускали без меня.

Задохнувшись своим возмущением, она просто захлопнула рот. Технически. Потому что физически у неё, может, язык и отнялся, но ментально девушка расчленила Романа вдоль и поперек силой мысли. Лихорадочно мечущийся по его лицу взгляд, полный жгучей ярости, красноречиво его об этом оповестил. В ответ мужчина обдал её спокойствием своих темных глаз, в которых читалась непреклонность.

И вот здесь Элиза окончательно убедилась в том, что эта квартира — не спасение, а клетка. В которую она пусть и залетела по собственной воле, но теперь прутья удерживали её насильно, отрезая пути к свободе. А для неё это подобно смерти — ограничение и лишения по чьей-то прихоти.

Круто развернувшись, девушка резкими напряженными шагами вылетела в коридор, обулась и дернула дверь, с огромным трудом отговорив себя хлопать ею — слишком дешевый жест. Лифт проигнорировала, бегом слетая по лестнице все тридцать семь этажей.

На улице полной грудью вдохнула горячий воздух, до лета оставалось всего каких-то четыре дня, но оно наступило досрочно примерно неделю назад. И как же красиво вокруг… А она…не может насладиться пейзажами в полной мере, вынужденная обходиться этой территорией.

Радость от раскинувшейся сочности сейчас омрачалась злостью, которую нужно выплеснуть. И ничего лучше движения в этом ей не поможет. Иначе наговорила бы сейчас Роману много чего интересного. Сердце будто обливалось кровью, пока девушка шагала вдоль добротных ворот, отделяющих её от прежней жизни. Она всерьез задумалась о побеге. По-идиотски. Инфантильно. Но задумалась. Взгляд метнулся к охранникам, обдавая тех недовольством, словно они в сговоре с Разумовским, потому что им велено не выпускать ее за пределы комплекса. И Элиза ни на секунду не сомневалась, что любая попытка будет пресечена. Даже смешно об этом помышлять, учитывая пропускную систему и амбалов, вид которых никак не вяжется с представлениями о милых пожилых консьержах элитарных домов. Кажется, это тоже кануло в Лету. Суровая действительность требует обновлений стереотипов.

Ей понадобилось около десяти полных кругов по всему периметру, чтобы более-менее остыть. Перестать обзывать Романа и смириться с тем, что не может диктовать свои правила — не то положение. И когда девушка поняла, что готова вернуться в квартиру, её буквально парализовало…от увиденного. Точь-в-точь как в том выражении — громом среди ясного неба. Не помня себя, после секундного замешательства Элиза стремительно приблизилась к дверям супермаркета, из которых с пакетом в руках вышел…Карен. Он притормозил в метре от входа, отвечая на телефонный звонок. И когда перед ним возникла бывшая свояченица, изобразил изумленную улыбку.