Страница 35 из 200
И снова — никакого «массового террора». М. С. Урицкий, комиссар внутренних дел Северной области и глава местного ЧК, не посчитал (скорее всего, по согласованию с Зиновьевым) нужным массовые аресты.
29 августа, в 10 часов утра у подъезда дома 6 по Дворцовой площади, где находился комиссариат внутренних дел и петроградская ЧК, был убит подъехавший на работу Урицкий. На этот раз преступника удалось задержать. Им оказался двадцатидвухлетний студент Политехнического института Канегиссер. Якобы террорист-одиночка.
Возможно, и тогда бы петроградская ЧК не пошла на крайние меры, если бы в тот же день в Москве не было совершено покушение на Ленина. 2 сентября ВЦИК принял постановление: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне отвечают массовым террором против буржуазии и ее агентов». А тремя днями позже СНК РСФСР постановил, что все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежат расстрелу113.
Только тогда петроградская официальная газета «Северная коммуна» сообщила о расстреле 512 человек и начала публиковать список заложников. Среди последних оказались великие князья Дмитрий Константинович, Николай Михайлович, Георгий Михайлович, Павел Алексеевич, Гавриил Константинович, два министра Временного правительства — Верховский и Пальчинский, банкиры Манус, Жданов, князь Шаховской...
Двумя месяцами позже, 8 ноября 1918 года, такие чрезвычайные меры были отменены постановлением VI Всероссийского съезда Советов — «О революционной законности».
Глава 5
Мировая война продолжалась вот уже четыре с половиной года. И действительно мировая — сражения шли в Европе и на Ближнем Востоке, в Африке и на Тихом океане. Кровопролитнейшая — потери убитыми и умершими от ран, ранеными и искалеченными, пленными и пропавшими без вести оказались огромными. Для Германии составили 7 млн человек, Франции — 4, 6 млн, Великобритании — 3 млн. Солдаты обеих коалиций больше не хотели воевать, гибнуть. Но первыми дрогнули Центральные державы.
Болгария
22 сентября 1918 года отступавшие болгарские части подняли мятеж. 27 сентября в городке Радимир, что в 30 км от Софии, провозгласили республику с президентом А. Стамболийским, лидером Болгарского земледельческого народного союза — партии, придерживавшейся левых взглядов. 29 сентября правительство царя Фердинанда подписало в Салониках перемирие, а 3 октября сумело подавить мятеж.
Австро-Венгрия
21 октября 1918 года в Вене было созвано Временное национальное собрание Австрии и четыре дня спустя в Будапеште Национальный совет Венгрии. 3 ноября Австро-Венгрия капитулировала. 11 ноября император Карл I отрекся от престола. 7 ноября Словения и Хорватия объявили о создании вместе с Сербией и Черногорией Югославского государства. 12 ноября провозгласила себя республикой Австрия, 14 ноября — Чехословакия, 16 ноября — Венгрия.
Германия
3 ноября 1918 года в Киле, на базе германского военно-морского флота, восстали матросы и двинулись на столицу. 9 ноября к ним присоединился берлинский гарнизон и они совместно образовали Совет солдатских, матросских и рабочих депутатов. На следующий день император Вильгельм II бежал из страны и власть перешла к Совету народных уполномоченных, включившему трех представителей социал-демократической партии, трех — независимой социал-демократической партии. Карл Либкнехт, освобожденный из тюрьмы еще 24 октября, отклонил предложение войти в Совет нарочных уполномоченных от Союза «Спартак» — левой фракции независимой социал-демократии. 11 ноября Германия подписала в Компьене перемирие.
Мировая война завершилась. Завершилась распадом Австро-Венгрии, мятежом в Болгарии и Германии. Но были ли те события началом мировой революции?
1.
Советская Россия все еще пребывала в жесточайших тисках блокады и непризнания. Потому-то телеграммы, сообщавшие европейские новости, изрядно запаздывали либо, напротив, чудеснейшим образом предвосхищали события. Только потому «Правда» и другие газеты Москвы и Петрограда вышли 1 ноября с кричащими заголовками, вынесенными на первые полосы: «Революция в Венгрии», «Провозглашена республика в Болгарии».
Спеша обрадовать членов Петросовета многообещающей информацией, ее оценкой и прогнозами, Зиновьев выступил перед ними в тот же день. Но начал с иного — с еще не происшедшего, но вполне бесспорного. «Товарищи, — поделился он искренней радостью. — Теперь уже ни один человек в мире не сможет сказать, что в данный момент существуют монархии в Австрии и Германии. Скорее можно сказать, что монархии в Австрии и Германии больше не существуют».
Начав, строго придерживаясь фактов, Григорий Евсеевич все же не смог не выдать желаемое за действительное. Правда, очень осторожно. «Не надо заблуждаться, — сдерживал он сам себя, — в Австрии и Германии происходит сейчас только февральская революция, и то осложненная целым рядом националистических моментов. Там (в Будапеште — Ю. Ж. ) присягают национальному венгерскому знамени, но и это большой шаг вперед. Да, там (теперь, судя по всему, Зиновьев имел в виду уже всю распадавшуюся Австро-Венгрию — Ю. Ж. ) происходит февральская революция, да еще со всеми осложнениями национальной борьбы и грязи. Но, тем не менее, то, что происходит там, имеет громадное, решающее значение...
Сейчас в Австрии и Германии рабочие, крестьяне и часть, вероятно, солдат переживает первый месяц или, вероятно, первую неделю, какая у нас была в феврале. Может быть, там сочиняют приказ № 1 какие-нибудь австрийские керенские с вождями рабочих. За одно можно ручаться, что если нам потребовалось восемь месяцев на то, чтобы понять, что тогда делать, то им — гораздо меньше времени, потому что мы дали прекрасную дорогу и на своей спине перенесли целый (груз) уроков, который учтут рабочие и солдаты всего мира».
И патетически заключил: «Вчера в Австрии и Германии произошла буржуазная революция. Мы же восклицаем “Да здравствует социалистическая революция в Австрии и Германии! ”»114.
Спустя неделю Зиновьев, уже в Перми, куда он прибыл вместе с товарищем по работе в Петрограде М. М. Лашевичем, назначенным командующим 3-й армией, снова говорил о начинающейся мировой революции. Только теперь о событиях не в Австрии и Германии, а в Болгарии. Так еще и не узнав о подавлении солдатского мятежа месяц назад.
«История, — рассуждал Григорий Евсеевич, — идет иногда неожиданными путями. Казалось бы, первой должна была восстать страна с наибольшим развитием капитализма, с наиболее развитыми общественными противоречиями. Случилось не так. Вслед за нами восстала маленькая Болгария». Правда, тут же поспешил не придавать тому слишком большого значения. «Сама по себе, — продолжил он, — болгарская революция и даже революция общебалканская ничего не решают». И все же слишком оптимистично пообещал: «Борьба там продолжается, борьба идет, разрастается все больше и больше. Советы там существуют. Не далее, как сегодня мы получили известие, что Советы там продолжают существовать и что революция перебросилась в Сербию и Румынию».
Столь своеобразный, весьма далекий от реальности прогноз потребовался Зиновьеву не только для того, чтобы лишний раз вдохновить красноармейцев, внушив им мысль о том, что они не одни — с ними и охваченная пламенем революции Европа. Рассказал Григорий Евсеевич о Болгарии еще и для того, чтобы, коснувшись марксистской теории, снова и снова опровергать взгляды меньшевиков, так и не принявших Октябрь по идейным соображениям.
«Урок болгарской революции, — объяснял он, — для нас чрезвычайно значителен. Он разрешает, между прочим, один спор, который, впрочем, уже и без того разрешен судьбою. Спор о том, может ли отсталая болгарская крестьянская страна сделать социалистическую революцию. Вы помните, что основное возражение наших противников, которых можно назвать добросовестными противниками, свелось к одному. Они говорили: мы — социалисты, а вы гробите социализм тем, что забегаете вперед. Страна как Россия, страна с недостаточно развитым капитализмом не может, говорили они, сделать социалистическую революцию. Она должна вариться в буржуазном котле несколько десятилетий, прежде чем перейти к социализму.