Страница 177 из 200
Связи центра
«Я не буду здесь касаться известного вопроса об установке Каменевым связи с Бухариным. Хочу только показать, что наиболее рьяным сторонником, вернее, энтузиастом нашего плана прямого, органичного слияния с “правыми” был участник организации Сокольников... Я был наиболее близок с Томским... С Бухариным поддерживал связь Карев. С Углановым поддерживал связь Шаров (начальник управления наркомата местной промышленности РСФСР — Ю. Ж. ). С Рыковым был связан Каменев...
Я должен остановиться еще на двух известных мне двурушниках-троцкистах. Путне (комкор, в гражданскую войну командир бригады, дивизии на Восточном фронте, затем командир дивизии в советско-польскую войну; в 1923 году участник троцкистской оппозиции; в 1927-1936 годах военный атташе в Японии, Финляндии, Германии, Великобритании — Ю. Ж. ) и Ромме (корреспондент ТАСС во Франции —Ю. Ж. )...
Я действительно вплоть до конца 1934 года сохранял связь с рядом зиновьевцев в аппарате Коминтерна. Правильнее было бы оказать, что я имел группу своих агентов в Коминтерне. В эту группу входили Мадьяр, Вуйович, Будзинская (жена Вуйовича — Ю. Ж. ), Герцберг и Эмель...
Герцберг и Эмель, первый до 1931 или 1932 года, а второй позднее, поддерживал связь с группой Рут Фишер и Маслова... Вуйович был связан с группой Хайнса Наймана (возглавлял левую фракцию в КПГ — Ю. Ж. ) и с Дорио (член ИККИ, вышел из компартии и основал полуфашистскую Народную партию Франции — Ю. Ж. ). Мадьяр был связан с немецкими троцкистами»735.
Тем самым, Зиновьев всего лишь обобщил, привел в некую систему все, о чем он сам говорил не раз, говорили другие. Новым стало лишь признание существования подпольного центра, его установка на террор, организацию убийства Кирова и намерения совершить теракт против Сталина. И все это — без каких бы то ни было доказательств, голословно. Тем не менее, Молчанов и Люшков, а вслед за ними Ягода и Ежов восприняли такое «признательное показание» вполне удовлетворенно. Оно их вполне устраивало, так как для них давно уже восторжествовал принцип, позже приписанный А. Я. Вышинскому: «признание — царица доказательств».
Следствие же к концу июля могло опереться только на три действительно бесспорных факта. Первый — блок, заключенный Зиновьевым и Троцким в 1927 году. Второй — убийство Кирова. Третий — призыв Троцкого, опубликованный им в собственном «Бюллетене оппозиции» еще в 1932 году:
«Сталин привел вас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность посредством свободной критики сверху донизу пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина — убрать Сталина»736.
За четыре года слово «убрать», подразумевавшее согласно контексту, только «снять с поста генсека», трансформировалось в «убить», а обращение Троцкого в «Бюллетене» превратилось в его «письмо», якобы тайно доставленное в СССР для «объединенного центра» как директива, подлежащая безусловному выполнению. «Письмо», существование которого было подтверждено Зиновьевым.
Теперь оставалось решить вопрос о том, каким станет заключительный аккорд следствия — кого следует сделать главным обвиняемым. И вот в этом вопросе и обнаружилось разногласие.
Начиная с высылки Троцкого за рубеж, на Лубянке посчитали борьбу с троцкистами и их лидером наиболее перспективным направлением по многим причинам. Ведь она позволяла перенести работу за границу, заняться командованием Красной армии, сохранявшей в своих рядах слишком много тех, кто относился с пиететом к тому, кто для них оставался их вождем в годы гражданской войны. Наконец, и Зиновьев признал Троцкого своим идейным руководителем.
Потому-то НКВД к апрелю 1936 года уже арестовал 508 троцкистов. Два с половиной месяца спустя Ягода вместе с А. Я. Вышинским, в марте 1935 года сменившим И. А. Акулова на посту прокурора СССР, подготовили список, включивший фамилии 82 наиболее известных, наиболее активных, так и не «разоружившихся» — то есть не раскаявшихся сторонников Троцкого, которых следует немедленно судить и на основании закона от 1 декабря 1934 года приговорить к высшей мере наказания737. Помогало такому намерению и то, что среди арестованных в летние месяцы 1936 года преобладали те, кого легко можно было причислить именно к троцкистам.
Противоположного взгляда придерживался Ежов. Вскоре после выстрела в Смольном, 1 февраля 1935 года, избранный секретарем ЦК и, вместе с тем, куратором НКВД. Стремясь сразу же проявить себя на новом посту, он попытался сделать, в отличие от Агранова и Ягоды, ответственными за убийство Кирова не троцкистов, а зиновьевцев, троцкистов же изобразить только их приспешниками. Благо, для того особых усилий не требовалось: протоколы допросов у него имелись, и потому Ежов уже 17 мая 1935 года завершил необычную для него работу — трактат «От фракционности к открытой контрреволюции». Послал свое творение Сталину, надеясь выслужиться. Надеясь получить одобрение генсека и возможность издать книгу, которая до некоторой степени уравняла бы его с Ягодой, чего, однако, так и не произошло.
И все же Ежову удалось настоять на переориентации результатов следствия так, как ему давно хотелось. Позднее, на февральско-мартовском 1937 года пленуме ЦК, он, к тому времени не только секретарь ЦК, но и нарком внутренних дел вместо Ягоды, демонстративно отдал все лавры такой победы генсеку. «Товарищ Сталин, — заявил Ежов, — как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: “Ищите убийц среди зиновьевцев”»738. Сталин не отверг, но и не подтвердил слова Ежова, который то ли случайно, то ли преднамеренно не назвал дату столь важной беседы.
Действительно, в 1935 и 1936 годах Ежов и Косарев на самом деле одновременно побывали у Сталина. В 1935 году 19 марта: Ежов в 14. 50 до 19. 50, Косарев с 16. 00 до 17. 50. А в 1936 году дважды. 29 февраля: Ежов с 18. 15 до 21. 00, Косарев с 18. 45 до 20. 05; 26 марта: Ежов с 16. 15 до 20. 10, Косарев с 16. 45 до 17. 00739.
И все же слова Ежова вызывают серьезное сомнение, даже порождают недоверие по достаточно веским причинам.
Первая. И в марте 1935 года, и в феврале, марте 1936-го отсутствовала нужда в поиске виновников убийства Кирова среди зиновьевцев. Они, включая самого Зиновьева, уже отбывали по суду продолжительные по тем временам сроки тюремного заключения. И именно за причастность к трагическому событию в Смольном.
Вторая. Почему Сталин якобы поручил расследование не профессионалам — руководителям НКВД, а дилетантам, людям, далеким от такого рода деятельности? Ежову — за 12 лет сменившему 10 чисто партийных должностей: секретарь
Марийского обкома, Семипалатинского губкома, заведующий отделом Киргизского обкома, секретарь Казахстанского крайкома, заместитель заведующего Учетно-распределительным отдела ЦК, заместитель наркома земледелия СССР, заведующий Организационно-распределительного отдела ЦК, председатель Комиссии партийного контроля при ЦК. Косареву — находившемуся с семнадцати лет только на комсомольской работе: заведующий отделом ЦК ВЛКСМ, первый секретарь Московского комитета ВЛКСМ, генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ.
Может быть, Ежов, выступая на пленуме, просто прикрылся именем Сталина? Взял его в свои союзники?
Пока Ежов и Ягода неофициально решали вопрос о доле ответственности зиновьевцев и троцкистов, сам Зиновьев неожиданно попытался снять с себя хотя бы часть вины — за организацию террора. Через три недели после «чистосердечных признаний», 18 августа в записке на имя Люшкова сообщил данные, иначе трактовавшие деятельность и его самого, и «центра».
«В связи с предъявленными мне следствием, — писал Зиновьев, — вопросами прошу добавить к моим предыдущим показаниям следующее.
1. Летом 1932 года троцкистская часть объединенного троцкистско-зиновьевского центра (Смирнов, Мрачковский) особенно энергично настаивала на немедленном переходе к террору, в первую очередь против Сталина. Они решительно настаивали на том, что директива Троцкого на этот счет вполне своевременна и верна. И. Н. Смирнов лично со мною два раза говорил об этом, убедительно и горячо отстаивал эту директиву Троцкого. Я об этом рассказывал Каменеву и Евдокимову еще до нашего совещания в Ильинском летом 1932 года.