Страница 172 из 200
1.
У советского руководства больше не оставалось сомнений, что война приближается к границам СССР. А потому оно срочно стало решать две неотложные задачи. Во-первых, модернизировать военную технику. Создавать и запускать в серийное производство новые образцы истребителей и бомбардировщиков, танков, артиллерии, стрелкового оружия, ускорять строительство боевых кораблей, одновременно переучивая армию.
Во-вторых, мотивировать кардинальную смену не только внешней политики, обусловленную достаточно ясной ситуацией в мире, но и внутренней. Полностью
исключив не то что пропаганду мировой революции, но даже любое обсуждение ее, особенно в партийной печати. Лишить нацистскую пропаганду столь сильного оружия, как «происки Коминтерна», вмешательство большевиков во внутренние дела европейских стран. И при этом сплачивать весь советский народ.
Решать вторую задачу оказалось намного проще, нежели первую.
Носителями, распространителями идеи мировой революции, которой страна жила чуть ли не двадцать лет, были бывшие оппозиционеры. Как «левые», так и «правые», но прежде всего «левые». Бесспорным идеологом и лидером последних оставался Троцкий, чьи единомышленники — убежденные, непреклонные, твердокаменные — не только оставались в СССР, но и появились во Франции и Испании, Великобритании и США, Мексике и Аргентине.
И пусть у Троцкого в Советском Союзе, несмотря на исключения из партии, ссылки, аресты, их оставалось всего несколько сот, может быть — тысяча-полторы, даже они, благодаря своей активности, могли оказать значительное влияние если не на все общество, то на партию безусловно. Особенно в складывающихся условиях сближения Москвы с Парижем и Прагой, к которым рано или поздно должен был присоединиться Лондон. Разве это не возрождение «буржуазной», «империалистической» Антанты? А проект новой конституции, суть которой недвусмысленно излагало постановление пленума ЦК, опубликованное в «Правде» 2 февраля 1936 года?
Ведь оно прямо указало: в новом варианте основного закона следует закрепить «дальнейшую демократизацию избирательной системы в смысле замены не вполне равных выборов равными, многоступенчатых — прямыми, открытых — закрытыми (т. е. тайными — Ю. Ж. )». Все это свидетельствовало об отказе от той самой системы, которая и называлась советской: с лишенцами — лишенными права голосовать и выдвигать свои кандидатуры нэпманами, кулаками, лицами чуждого социального происхождения; с преимуществами рабочих при выдвижении своих депутатов; с отказом от голосования простым поднятием руки на общих собраниях. Нет, несомненно, это и было тем самым, о чем Троцкий предупреждал десять лет назад — в августе 1926 года. Заявив на заседании ПБ: «Товарищ Сталин выдвигает свою кандидатуру на роль могильщика партии и революции»1.
Столь резкая, вызывающе враждебная оценка, быстро распространившаяся среди членов партии, стала очевидной десять лет спустя. В 1936 году, когда «Правда» опубликовала 5 марта интервью, данное Сталиным за четыре дня перед тем корреспонденту американского газетного объединения «Скриппс — Говард ньюспейперс» Рою Говарду. Которому генсек, сжигая за собой все мосты, заявил:
«Мы, марксисты, считаем, что революция произойдет и в других странах. Но произойдет она только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры этих стран. Экспорт революции — это чепуха... Утверждать, будто мы хотим произвести революцию в других странах, вмешиваясь в их жизнь, — это значит говорить то, чего нет и чего мы никогда не проповедовали».
1 РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 583, л. 42.
Развил мысль, перечеркивающую всю деятельность Коминтерна, смысл его существования, применительно к США:
«Американская демократия и советская система могут мирно сосуществовать и соревноваться. Но одна не может развиться в другую. Советская система не перерастет в американскую демократию, и наоборот. Мы можем мирно сосуществовать, если не будем придираться друг к другу по всяким мелочам».
И добавил более важное на тот момент для Советского Союза:
«Как уже объявлено, по новой конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными. Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия. Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба. Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая партия, но и всевозможные общественные организации. А таких у нас сотни...
Я предвижу весьма ожесточенную избирательную борьбу... миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычеркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры... Да, избирательная борьба будет оживленной... Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти».
Говоря так, публикуя интервью в советской печати — то есть раскрывая свои карты, Сталин отлично сознавал, что делает. Знал, что встретит сильное сопротивление, хотя и скрытное. Понимал: против его курса на демократизацию выступят радикалы — в армии, НКВД, аппарате Коминтерна. Все те, кто до той поры верно и честно служил делу мировой революции, истинной — старой по форме — советской власти. Боролся с их противниками честно и беззаветно. Генсек предвидел ожесточенную схватку с ними, только еще не представлял — как же добиться победы.
Не знал, но все же сказал о том. В Кремле, на выпуске окончивших военные академии Красной армии:
«Слишком много говорят у нас о заслугах руководителей, о заслугах вождей. Им приписывают все, почти все наши достижения. Это, конечно, неверно и неправильно». И раскрыл тут же сказанное:
«Не у всех наших товарищей хватило нервов, терпенья и выдержки... Были у нас товарищи, которые испугались трудностей и стали звать партию к отступлению. Они говорили: “Что нам ваша индустриализация и коллективизация?.. ” Эти товарищи не всегда ограничивались критикой и пассивным сопротивлением. Они угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального комитета. Более того, они угрожали кое-кому из нас пулями. Видимо, они рассчитывали запугать нас».
И Сталин честно предупредил латентную оппозицию: «Старый лозунг “Техника решает все”... должен быть теперь заменен новым... “Кадры решают все”»713.
Сталин не назвал имен, но все знали — речь идет о Троцком. Пять лет открыто критиковавшем генсека, обличая, унижая. Но Сталин продолжал наступать. «Правда» опубликовала 13 мая решение Конституционной комиссии ЦИК СССР, перечислившее главы проекта нового основного закона, и 12 июня — уже полный текст его, в котором отсутствовал имевшийся в прежнем первый раздел — «Декларация об образовании Союза Советских Социалистических республик». Гласивший:
«Государства мира раскололись на два лагеря — лагерь капитализма и лагерь социализма... Новое союзное государство... послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую социалистическую советскую республику»714.
Вполне ясный отказ от того, ради чего жил революционный СССР, не мог не вызвать не просто молчаливое неприятие, но протеста, да еще со ссылками на работы Ленина тех, кто боролся именно за такую страну, отстаивал ее независимость на полях сражений гражданской войны с белогвардейцами и интервентами. Тех, чьи радикальные настроения подогревались ввозившимися нелегально номерами «Бюллетеня оппозиции», издававшегося за рубежом Троцким.
Чтобы предотвратить открытое неприятие проекта новой Конституции в ходе всенародного ее обсуждения, следовало нанести упреждающий и сокрушительный удар по «левым». Для того привлечь Троцкого к ответственности. Судебной. Использовать для того любой, самый вздорный предлог. Даже надуманный. Дискредитировать его в глазах не только членов партии, но и всего советского народа. Однако поступить именно так было невозможно. Троцкий пребывал за рубежом. В безопасности. Следовательно, требовался иной кандидат для ритуального заклания.