Страница 171 из 200
Почему же советская пресса столь скупо подавала вроде бы важное событие? Лишь потому, во-первых, что еще не была отработана технология пропаганды политических процессов — она расцветет в 1937 и 1938 годах. А во-вторых, ведь речь пока шла «всего лишь» о былых разногласиях между большинством ЦК и уже бывшими оппозиционерами, искусственно соединенными с выстрелом Николаева. К тому же партийное руководстве не хотело огласки «дела», явно шитого белыми нитками. Вот освещение процесса и свели к минимуму. Даже не издали типографски, пусть и самым минимальным тиражом, стенограммы процесса.
Вместо нее — всего лишь два машинописных экземпляра, один из которых предназначался Сталину708.
Для всех, даже для членов ЦК, стало известным самое важное. Дело слушалось без участия прокуратуры и защитников. Обвинение основывалось на статьях Уголовного кодекса РСФСР. На статье 17: «Меры социальной защиты судебно-исполнительного характера подлежат применению одинаково как в отношении лиц, совершивших преступление — исполнителей, так и их соучастников — подстрекателей и их пособников». Статье 58: «Совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации, влекут за собой меры социальной защиты» — «высшую меру социальной защиты — расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства... и изгнанием из пределов СССР навсегда». Статье 58-11: «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе (контрреволюционные преступления — Ю. Ж. ) преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой меры соцзащиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы»709.
Никто за пределами зала, где проходил процесс, не услышал Зиновьева. Сначала — его признания.
Ульрих: «Признаете ли вы себя виновным в том, что в течение ряда лет, вплоть до декабря 1934 года, состояли руководителем подпольной контрреволюционной организации? »
Зиновьев: «Я признаю себя виновным и надеюсь, что буду в будущем иметь возможность для объяснения. Разрешите еще два слова по поводу того, что в конце обвинительного акта говорится, что я не признаю себя виноватым. Я следствию в заявлении 13 января рассказал о своей вине».
Ульрих: «Я могу объяснить, что заявление у нас имеется, мы с ним ознакомились. Это заявление мы считаем дополнительным материалом».
Зиновьев: «Я хотел бы в данный момент или другие моменты просить его зачитать»710.
Остались никем, кроме членов суда, не услышанными и показания, данные Зиновьевым на процессе.
Ульрих: «Подсудимый Зиновьев, что вы можете сказать по поводу предъявленных вам обвинений? »
Зиновьев: «Я вполне сознаю и признаю, что являюсь главным виновником этого дела... Свою задачу в этой стадии я вижу в том, что до конца и чистосердечно и искренне перед судом рабочего класса раскаиваюсь в том, что я понял как ошибку преступление, и рассказать это так, чтобы оно не только кончило раз и навсегда с данной группой, и в связи с этим делом принесло бы некоторую пользу».
Правда, тут же Григорий Евсеевич пытается и отстраниться от происходящего. Заявляет: «громадное большинство из сидящих на скамье подсудимых я не знаю». Но вслед за тем говорит то, что от него ждут:
«Я не мыслил иначе — как же это я без кружка своих, без того, чтобы знать все по линии Коминтерна и по линии других работ, больше всего — в Ленинграде... Был ли это центр? Конечно, он был». Однако оговаривается — «Он был до 1929 года, как всякая организация, со всеми полагающимися атрибутами».
Поясняет: «Мы выглядывали, высматривали, но отсутствовали готовые действия. В это время и мои настроения были самые антипартийные. В это время и мои замечания, словечки и так далее, против партийного руководства, в частности, против товарища Сталина, были самыми откровенными. Это вытекает из обстановки, и я не могу этого отрицать. Это действительно было...
Если центр был, платформы не было. Была мысль о том, что надо сохранить связи, кадры... Конечно, подхватывали всякую так называемую новость — на простом человеческом языке — контрреволюционные слушки, сплетни, передавали это дальше... Теперь относительно состава. До 1929 года он был яркий — Каменев, Евдокимов, Шаров, Харитонов, Лашевич, Федоров. Затем он несколько редеет. Они не рассматриваются как члены центра, как центра организационной силы, как центр, который рассматривал себя с политической точки зрения, но он, по существу дела, выполнял функции центра».
Рассказывая о своих прегрешениях, Зиновьев назвал немало людей, которых следовало расценивать как таких же, как и он, контрреволюционеров. Объяснил такое поведение: «Подчинение должно включать в себя прежде всего выдачу организационных связей органам государственной власти... Причем слово “выдача” не пахнет в плохом смысле, к которому привыкли в дореволюционное время»711.
Но что бы ни говорил Зиновьев, пытаясь хоть как-нибудь обелить себя, доказать — ни он сам, ни его московские единомышленники не имеют ни малейшего отношения к ленинградским бывшим «зиновьевцам» и, тем более, к убийству Кирова, добиться ничего не смог. Приговор, вынесенный 17 января, гласил:
«Зиновьева как главного организатора и наиболее активного руководителя подпольной контрреволюционной группы “московский центр” приговорить к тюремному заключению на 10 лет». Он понес самое суровое наказание. Остальные 18 человек «центра» получили меньшие сроки. Еще 49 человек, о которых ни в обвинительном заключении, ни в ходе суда не было и слова, отправились в концлагеря на срок от 4 до 5 лет, а еще 29 столь же безвестных «зиновьевцев» — в ссылку, которая должна была продлиться от 2 до 5 лет712.
Глава 25
С января 1935 года мир стал стремительно скатываться к новой глобальной войне.
В Европе непосредственную угрозу представляла не скрывавшая своих агрессивных намерений Германия. Прежде всего, решившая восстановить, насколько возможно, свои довоенные границы. 13 января 1935 года был проведен плебисцит в Саарской области, находившейся, согласно Версальскому договору, под управлением Лиги наций, но по воле населения вернувшейся в состав рейха. 7 марта немецкие войска вышли на старые западные рубежи — заняли Рейнскую демилитаризированную зону, призванную, согласно Версальскому договору, служить надежной гарантией от внезапного германского вторжения во Францию.
Следующим шагом оказалось возрождение былой немецкой мощи. 16 марта Берлин восстановил всеобщую воинскую обязанность, объявив об увеличении армии до 36 дивизий. 18 июня ему удалось подписать с Лондоном Морское соглашение, позволявшее начать строительство военно-морского флота.
Возможность нападения с Запада — не следует забывать, что основной целью нацизма, указанной Гитлером в «Майн кампф», являлся Соседский Союз, — вынудила Москву пойти на сближение с также опасавшимися Германии Парижем и Прагой, подписав с ними соответственно 2 и 16 мая договоры о взаимопомощи в случае ничем не спровоцированной агрессии.
В Азии расширяла, пренебрегая суверенитетом Китая, свою территорию Япония. Помимо оккупированной еще в 1931 году Маньчжурии, превращенной в марионеточное государство Маньчжоу-Го во главе с последним китайским императором Пу-и, к середине 1935 года японские войска захватили Внутреннюю Монголию, провинции Чахар и Уэбей, приблизившись к Пекину.
Новую угрозу Москва компенсировала подписанием 12 марта 1936 года советско-монгольского протокола о взаимопомощи.
В Африке к 1 июня 1936 года войска фашистской Италии полностью заняли Абиссинию (Эфиопию), включив ее в колониальную империю Муссолини.