Страница 13 из 200
Добавил, отвечая на многочисленные вопросы: «Конечно, члены Исполнительной комиссии (избранной съездом — Ю. Ж. ) исполнили свой партийный долг... Во фракции междурайонцев, в которой десять человек, замечалось колебание, тов. Троцкий был за демонстрацию, большинство было солидарно с нами. Речь тов. Луначарского, в которой он выступил против нас, понравилась съезду, и он был избран в комиссию, которой поручалось выработать против нас резолюцию. Но когда Луначарский увидел, как обстоит дело, он вышел из этой комиссии. Подпись фракции объединенных социал-демократов под воззванием Совета есть политическая нестойкость.
У нас не было с Междурайонной организацией предварительного соглашения по вопросу демонстрации, и это было общей ошибкой и ЦК, и ПК. С нашей фракцией дело обстояло так: она обижалась, что петербургская организация не посоветовалась с ними по такому важному вопросу. Фракцией было заявлено единодушное требование отменить демонстрацию, которому ЦК и уступил. Сообщений частных или личных у нас не было. Дело шло в президиуме съезда. Гегечкори дал честное слово и ссылался на Чхеидзе как свидетеля, что ему достоверно известно о контрреволюционных выступлениях, приуроченных к нашей демонстрации, указал на генерала, которого метят в диктаторы и который опирается на иностранного контрреволюционера, уверял, что под Питером стоят спрятанные казачьи полки. Либер и Гоц из самых достоверных источников уверяли, что организованные черносотенцы решили войти в наши ряды, чтобы потом направить оружие против нас. Мы просили указать источники их сведений, они отказались, потому что дело находится в стадии контрразведки — она поставлена у них весьма недурно: за каждым из нас устроена такая контрразведка. Они сказали: важно то, что мы на официальном собрании заявляем вам о том, что нам известно, а вы можете с этим считаться или нет...
Мы заявили: из того, что вы нам заявили, как раз и вытекает, что демонстрация необходима, демонстрацию подсказал верный инстинкт рабочих. Почему вы не боретесь с контрреволюцией? Вы политически запутались. Мы требовали срока, на какой они нам запрещают демонстрацию. Они сначала не соглашались, потом определили в три дня. Теперь они хотят пойти дальше и запретить нам всякую демонстрацию»41.
После жарких и долгих прений Зиновьев понял: ему надо выступать снова. «Тов. Томский (член Петроградского комитета — Ю. Ж. )., — сказал он, — на вчерашнем заседании, в пятницу, заявил, что у партии в связи с демонстрацией два выхода: или ее убьют, или она сама себя убьет, и находит, что лучше пусть убьют. Такие речи не настраивали на демонстративный лад. Почему не выбрать третий путь?
Тов. Бокий (секретарь Петроградского комитета — Ю. Ж. ) говорит, что ЦК подпал под влияние фракции большевиков (на съезде — Ю. Ж. ), которая состоит из социал-демократов второго сорта. Это неосновательно. Во фракции лучшие люди нашей партии. Они не будут, конечно, посягать на автономию нашей (Петроградской — Ю. Ж. ) партийной организации, но их мнение мы обязаны были выслушать, и их голос имел и должен был иметь громадное влияние. Что же касается тов. Лациса, который видит ошибку в том, что вообще назначили демонстрацию, то тут виноват не один ЦК. Это решение приняли все питерские партийные организации».
И заключил: «Мы сделали разведку, нащупали пульс. Ошибки были не у одного ЦК... взаимные упреки между нами вполне уместны. Они укажут нам наши недостатки. Вы выиграли тем, что получили ясную картину политического момента»42.
Так, переходя в выступлении от происходившего на партийном совещании к перепалке на съезде, не скрывая изменение своего отношения к проведению демонстрации, своей прямотой и самокритичностью Зиновьев добился достижения цели, поставленной Лениным. Через день, 26 (13) июня, на продолжавшемся экстренном заседании Петроградского комитета все единогласно утвердили именно ту резолюцию, которую внес Григорий Евсеевич:
«1. Принять все меры пропаганды и агитации к тому, чтобы до воскресенья никаких уличных выступлений рабочих и солдат не состоялось.
2. Петербургский комитет предлагает всем районам добиться ухода рабочих — членов партии и сочувствующих ей, если таковые окажутся, из так называемого Временного революционного комитета (образован в середине июня анархистами-коммунистами и эсерами-максималистами — Ю. Ж. ), заседающего на даче Дурново и действующего под руководством анархистов».
Эту весьма важную резолюцию, выражавшую истинное отношение большевиков к тому, что происходило на даче Дурново, что было связано с запрещенной демонстрацией, уже на следующий день — 27 (14) июня — опубликовала «Правда». Сделала так для информации не только членов партии, но и делегатов съезда.
Ну а вечером 26 июня, вернувшись со съезда, Зиновьев выступил еще раз. Поспешил поделиться свежими впечатлениями.
«Выступали меньшевики, — рассказывал он, — и говорили: положим, большевики — скверные люди, но стрелять в них и обезоруживать их — дело не нас, а других. Сегодня Церетели уверяет, что его неверно толкуют, что он приходил за дружеским советом к съезду...
Судьба нам благоприятствовала сегодня и тем, что председателем был не лиса Чхеидзе, а осел Гегечкори, который по оплошности признал за нами право огласить нашу резолюцию к съезду. Впечатление получилось огромное... Отменой демонстрации мы добились перелома в настроении на съезде, добились такой речи Церетели, для которой не жалко было отменить десять демонстраций»43.
Большевистская резолюция об отказе от демонстрации вроде бы внесла в души всех политиков успокоение, а эйфория у Зиновьева от собственных успехов оказалась столь сильной, что он даже поверил меньшевику-интернационалисту Н. Н. Суханову, предсказывавшему падение коалиционного правительства не позднее чем дней через десять. Словом, забылись недавние распри, подчас доходившие до прямых оскорблений. Забылась и первопричина бурных волнений — судьба дачи Дурново. Но так продолжалось всего пять дней. Затем гражданский мир рухнул в одночасье, о чем и поведал 2 июля (16 июня) Церетели, выступая на утреннем заседании съезда.
В три часа ночи на 2 июля по распоряжению министра юстиции трудовика, то есть почти эсера П. Н. Переверзева и по приказу командующего войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанта П. Н. Половцева, дачу Дурново окружили войска — броневики, солдаты, казаки. Они должны были арестовать скрывавшихся в здании то ли одного, то ли семерых уголовников, освобожденных анархистами из тюрьмы «Кресты». Дачу Дурново быстро захватили, подвергли разгрому. Один из лидеров анархистов — Ш. А. Аснин — был убит. Несколько десятков человек арестовали и избили.
Сообщение о кровавых событиях взбудоражило делегатов съезда, раскололо их. Одобрили действия правительства только двое — Церетели и Чернов. Все же остальные, поднимавшиеся на трибуну, осуждали происшедшее, возмущались, говорили, что такого даже в дни царизма никогда не было. Так говорили делегаты-рабочие заводов «Феникс» — Валиков, «Эриксон» — Жуков, «Старый Парвиайнен» — Ефимов, «Промет» — Лоти, «Металлический» — Дмитриев, иные. И чуть ли не все задавали вопрос: а случайно ли в ту же ночь неизвестно кем и зачем из пересыльной тюрьмы и арестного дома выпустили 460 уголовников?
После того, как Гоц от имени фракций эсеров и меньшевиков предложил счесть «правильными решительные действия правительства», слово взял Зиновьев, для мотивирования своей, точнее, большевистской фракции резолюции. Но прежде прочитал заявление ЦК, принятое накануне, в полночь 1 июля (18 июня).
«Согласно постановлению Всероссийской конференции военных организаций наша партия, ее представители утром 18-го числа довели до сведения тов. Чхеидзе требование освобождения тов. Хаустова (большевика, поручика, бездоказательно обвиненного в измене контрразведкой и заключенного в “Кресты” — Ю. Ж. ). Тов. Чхеидзе ответил, что он примет все меры к освобождению тов. Хаустова. Согласно этому ответу и нашему решению соблюдать мирный характер демонстрации, наша организация никакого участия в освобождении тов. Хаустова не принимала и ее члены решительно отвергли предложение анархистов вместе с ними идти к “Крестам”.