Страница 12 из 21
К концу двенадцатого века в этих местах жили славяне, а финно-угры, которые тогда назывались «чудью белоглазой» или «чудью заволочской» (то есть жившей за волоком), частью смешались со славянами, частью забрались в совсем уж непроходимые лесные дебри, а некоторые и вовсе превратились в старичков-лесовичков, водяных, русалок, леших и кикимор, которых здесь и сейчас полно из-за многочисленных болот. Существует еще и легенда, по которой последняя чудская знать, не желающая идти в рабство, выкопала глубокий погреб, забралась в него и обрушила на себя землю. По верованиям туземцев, душа раба и на том свете будет рабой. Ради свободы в загробной жизни они и лишили себя той, что у них была. Все это, конечно, красивая легенда, совершенно не объясняющая существование огромного количества кикимор, леших и русалок, населяющих со времен Средневековья леса, реки и болота здешних мест.
О первых десятилетиях существования поселения не известно примерно ничего, кроме того, что эти места приглянулись новгородским боярам и ростово-суздальским князьям – и те и другие захотели сделать из них, выражаясь современным языком, свою налоговую базу. Новгородцы были проворнее, если не сказать пронырливее. Они приходили в Поважье торговыми гостями и скупщиками пушнины у туземцев. Устраивали свои погосты со складами внутри, завозили на эти склады товары, дюжих охранников, укрепляли эти склады так, что они превращались в осадные дворы, и… В 1315 году важский староста Азика «с братией», которую звали Ровда, Игнатец и Харагинец, продали новгородскому посаднику Василию Матвеевичу Едемскому Шенкурский погост и земли вокруг него за десять рублей серебром и двадцать тысяч беличьих шкурок. «А что Шенкурского погоста и земли, и воды, и лесы лешнии, и реки и лешнии реки, и мхи, и озера, и соколья гнезда, где ни есть Шенкурского погоста, то все Василью собе и своим детям в веки». Тот, кто нарушит этот договор, называвшийся «рядной записью», должен был уплатить штраф в размере двадцати гривен золота и посаднику, и новгородскому князю. Десять рублей серебром староста с братией пересчитали быстро, а вот двадцать тысяч белок считали и пересчитывали до утра.
Внук Василия Матвеевича, Василий Степанович, через сто лет переехал в эти места, постригся в монахи и основал Иоанно-Богословский монастырь. Еще через сто лет он был приобщен к лику святых под именем Варлаама Важского. То есть сначала-то он почти всю жизнь прожил в Новгороде посадником, а на старости лет разделил все свое – и, надо сказать, немалое – добро между десятью детьми, но часть все же оставил себе. На эти деньги он в семнадцати верстах от Шенкурска построил укрепленную усадьбу на берегу речки Пинежки. Неподалеку от усадьбы возник монастырь, в который Василий Степанович18 и удалился уже в самом конце своей бурной жизни, перед этим пожертвовав монастырю часть земельных владений. Как раз на том месте, где инок Варлаам молился, после его смерти забил родник, потом над родником поставили колодец, потом во время одного из разливов Ваги в середине шестнадцатого века гроб с телом Варлаама вскрылся, и тогдашний игумен с братией обнаружили, что мощи Варлаама нетленны, потом пошли исцеления… Или они уже были до того… Короче говоря, через самое короткое время после вскрытия гроба и освидетельствования мощей Варлаам был причислен к лику святых.
За четырнадцатый век Шенкурский погост умудрился так подрасти, что в конце века в Устюжском летописце он назван Великим. Наверное, потому, что устюжский летописец из своей Устюжны дальше какого-нибудь Весьегонска, которого тогда и на свете не было, не выезжал ни разу. В четырнадцатом веке в Шенкурске по грамоте новгородского архиепископа была построена деревянная церковь во имя архистратига Михаила.
После битвы на реке Шелони, в которой московские войска наголову разбили новгородское ополчение, земли в Поважье вместе с Шенкурским погостом перешли под руку московского великого князя. Впервые Шенкурск назван городком в жалованной грамоте Ивана Грозного в 1553 году. Не погостом, а городком. Это значит, что в Шенкурске была крепость. Понятно, что деревянная, понятно, что маленькая, но крепость. Жалованная грамота была дана городовому приказчику Ивану Васильеву, сыну Федора Едемского, который и стал управлять Шенкурском вместо проворовавшихся царских наместников, обиравших местное население так, что ходоки из Важского уезда явились в Москву и подали царю челобитную, в которой предложили свою кандидатуру на пост городского головы. Царь взял… и согласился.
Через восемь лет Шенкурск, названный городом Вагой, в числе двадцати северных городов был записан Грозным в опричнину. Если взглянуть на список этих северных городов, в котором были Вологда, Великий Устюг, Тотьма, Сольвычегодск, то сразу становится понятно – бедных в него не записывали. После смерти Грозного Вага, она же Шенкурск, к тому времени уже записанная в земщину, попала в еще один список. Борис Годунов, предварительно выяснив, «сколько с Ваги каких денежных доходов до Борисова владенья платили», записал ее в приданое своей дочери Ксении, которая вот-вот должна была выйти замуж за датского принца Иоанна Шлезвиг-Гольштейнского, но… не вышла, и Вага так и осталась за царем.
Посреди Смуты, в феврале 1613 года, крестьяне Шенкурского и Ледского станов собрали в дорогу Овдокима Олферьева Бурунова и велели «итти ему к Москве… и бить челом боярам и воеводам по той челобитной о всяких наших мирских нуждах и без указа с Москвы не сойти». Это все равно что в феврале 1918 года идти ходоком к Ленину по огромной заледеневшей стране, ежечасно подвергаясь опасности быть схваченным то поляками, то казаками, то литовцами, то красными, то белыми, то быть съеденным в дремучем лесу волками, пряча под худым армяком челобитную, в которой неуклюжими крестьянскими буквами написано: «Покорнейше просим Советскую власть защитить нас от полного разорения и выдать нашим делегатам бумагу с пояснением, что можно с нас требовать и что нельзя, дабы мы могли в случае чего предъявить ее местным властям, а также чтобы наши делегаты могли оправдаться, что они все делали в соответствии с этим наказом», – но это уже двадцатый век, хотя крестьяне все те же – из той же губернии, но соседнего с Шенкурским Вельского уезда. Без указа с Москвы не сойти… Между этими двумя челобитными была еще одна – безотказного Овдокима Бурунова в 1621 году снова отправили с челобитной в столицу. Видимо, толку от первого похода было мало, и боярам с воеводами веры уже не было, а потому земляки Бурунова велели ему бить челом или царю лично, или патриарху Филарету, а «опричь государя и святейшего патриарха Филарета мирских наших челобитных в иных приказах не подавать нигде». Как живой стоит у меня перед глазами вернувшийся домой и до смерти уставший, обносившийся и оголодавший Бурунов. Снимает он шапку, показывает мужикам разбитое чело с огромным, уже желто-багровым синяком и говорит в сердцах: «…Хоть убейте меня, хоть на части разрежьте, но чтобы я еще хоть раз делегатом…»
Не надо, однако, думать, что жители Важского уезда умели только посылать ходоков с челобитными в Москву и, повторяя «Суди его бог!», разводить безнадежно руками. Из сорока шести человек, сосланных в Сибирь на вечное поселение после подавления разинского восстания, треть была дворцовыми крестьянами Важского уезда.
В том же 1621 году запись о Шенкурской крепости появляется в дозорных важских писцовых книгах, и это не просто упоминание о том, что она существует, а ее описание. Город был огражден частоколом и рвом, имел четыре воротные и десять глухих башен. На башнях были установлены три полуторные пищали и две скорострельные пушки, предназначенные для стрельбы с крепостной стены, а кроме того, мушкеты, порох, свинец, ядра железные, свинцовые и дюжина стрельцов, вооруженных казенными пищалями. На гостином дворе было уже без малого три десятка лавок с сидельцами и кабак, а на воеводском – съезжая изба и тюрьма. Кроме соборной церкви выстроили еще две, а к ним восемь келий и пять дворов священнослужителей. Посад насчитывал пятьдесят девять дворов. Это был уже не эмбрион города, не погост, а настоящий город с шумной толчеей у торговых лавок, с кривыми грязными переулками, с лаем цепных псов, с пьяными драками стрельцов у дверей кабака, колокольным звоном по праздникам и набатом во время непременных пожаров.
18
Интересно, что в Новгородской летописи Василий Степанович Едемский упомянут под именем Василия Шенкурского.