Страница 11 из 76
— Куда это ты? Дождь уже вовсю… Иди сюда.
И Женя… пошла.
Не потому, что боялась растаять. Просто когда кто-то взрослый приводил какие-то аргументы, Женьке автоматически хотелось с ними согласиться. А под дождём действительно ходить нельзя — можно и простыть.
Она пошла по направлению к беседке. По мере приближения лазурная краска переставала казаться ровной, а сама конструкция беседки ажурной. То тут, то там проступали облупившиеся плеши, а кривизна деревяшек отдавала общей небрежностью.
Лев стоял, упираясь локтем в беседочный угол выше головы. Ноги его образовывали диагональ с телом, скрестившись стопами к нижнем углу. Лев надёжно перекрывал вход в беседку, одновременно демонстрируя весьма атлетичную фигуру — он-то со спортом дружил и вообще учился на физрука. Хоть в «Юннате» и не особо стремился к педагогической работе.
Женька остановилась, не доходя пары шагов до порога беседки. Дождь уже рисковал перерасти в ливень. Разочарованно подумала, что уже в любом случае не догонит Максима. И подняла на Льва взгляд со следами раздражения.
Тот, не спуская с лица лёгкой улыбки, окинул её взглядом сверху вниз. А когда встретился глазами, его брови заметно дёрнулись вверх.
Он оттолкнул себя от деревянной конструкции, становясь ровно. Женя ожидала, что он сейчас сделает шаг назад — всё-таки не мокнуть же перед беседкой до конца дождя. Но Лев вдруг протянул ей свою большую раскрытую ладонь с очень чётко очерченными линиями судьбы.
В первую секунду она не поняла, что Лев хочет у неё забрать. А потом в голове всплыл образ.
Что-то вроде книжного Петербурга с его вечными дождями и туманами. Большая карета, в дверях которой появляется дама в бархатном платье и муфточкой на уровне груди. У кареты стоит джентльмен в высокой шляпе цилиндром и, протянув руку, ждёт, пока дама её примет.
В таких сценах — на картинах, в книгах или кино — Женьке всегда виделось что-то возвышенное. И ей нравилось наблюдать подобное даже в «современной аранжировке». Когда мужчина подаёт руку женщине, помогая.
И жаль, что с мамой обычно такого не прокатывало — она имела способность выскочить из машины первой, иногда даже в процессе парковки и унестись куда-нибудь, оставляя семейство самим решать мелкие вопросы типа нормального закрывания дверей. А вот со Светой такое получалось часто. И папа галантно подавал ей ладонь.
А теперь ладонь подавали Женьке. Лев. Она на секунду уставилась на неё — бугристую и на вид тяжёлую. С длинными пальцами, каждый из которых напоминал рукоятку отвёртки. А потом будто кто-то в голове начал её подгонять — что стоит сейчас Женя как дура, мокнет и вообще по всем параметрам напоминает остолопа. Так что её ладонь сама собой дёрнулась вверх и торопливо легла в предложенную руку.
Отвёрточные пальцы в мгновение ока обхватили её, и ладонь потерялась среди смуглого оттенка чужой кожи. Женьку потянули вперёд, и она по инерции зашагнула на низкую ступеньку — беседка стояла на небольшом фундаменте.
Лев, двинувшись спиной вперёд, исчез внутри, утягивая за собой внутрь беседки и Женьку. Там она быстро огляделась — ничего необычного, только скамейка вдоль многоугольной стены и круглый столик в середине, на который облокотился Лев.
Руку её он уже выпустил, и Женя почувствовала, как разлепляются пальцы.
— Ты Снегурочка, что ли? — с лёгкой ухмылкой спросил Лев, уже не стесняясь оглядывая Женьку.
— Что? — не поняла та, мельком косясь глазами вниз в попытке понять, о чём говорит чужой вожатый.
— Она вроде под дождём весенним таять собиралась, — уточнил Лев, и Женя припомнила кадры из старого мультика.
— А… нет, — смущённо засмеялась она, не зная, что ещё ответить. И просто посмотрела на него.
Женя ещё не знала, но взгляд в подобных ситуациях у неё получился какой-то быстрый и воздушный, прямо из-под стрелок ресниц. Если бы кто-то попросил его повторить, то девушка ни за что не поняла бы, о чём они. И изобразила бы, скорее всего, что-нибудь жалкое. А вот если не думая, спонтанно…
Лев как-то протяжно хмыкнул, и Женька не поняла, с чем это связано. И тупо посмотрела в дощатый пол.
Неизвестно почему, но при беседе со взрослыми на неё зачастую нападал ступор. Несмотря на то, что сама она уже почти взрослая. Начался этот ступор примерно лет в двенадцать, когда дети окончательно выходят из детского возраста. Тогда Женька и начала ловить на себе эти взгляды…
Обычно от мужчин сильно старше, но иногда и от старшеклассников. Когда чужие глаза выцепляют, будто спотыкаются об тебя в толпе. Вроде уже и скользит дальше, но что-то притягивает его обратно. Глаза становятся сосредоточенными и внимательными. Будто смотрят не столько на тебя, сколько насквозь. Прямо через одежду. И будто вокруг тебя и смотрящего начинает появляться прозрачный кокон, ненавязчиво отделяющий вас ото всех. Иногда мужчина начинал расплывчато улыбаться. Но чаще взгляд его становился злым. Будто он ненавидел и презирал Женьку. Или даже хотел её убить.
Женьку это ужасно пугало. Начинало стучать сердце и холодеть коленки. Даже после того, как зрительный контакт разрывается. У Женьки оставалось ощущение своей неправильности и смутной вины.
Именно тогда она стала побаиваться ходить куда-то одна. И стала повсюду таскать с собой Таньку, которая поначалу вредничала, но быстро привыкла. А вместе с Танькой то ли взгляды становились обычными, то ли Женька переставала быть такой трусихой.
А чем старше Женька становилась, тем реже уже натыкалась на эти колючие, как спицы, глаза. К её семнадцати всё это прекратилось. Да и за всю жизнь ничего опасного или угрожающего с Женькой ни раз не случилось. Но нет-нет, а отложившееся где-то опасение временами всплывало в совершенно обыденных ситуациях.
— Меня Лев зовут, — представился вожатый, хоть Женя и так знала его имя. — Да садись, чего стесняешься.
— Женя, — отозвалась та. — Я постою.
Лев пожал плечами. И сам поднялся на ноги. Сделал несколько шагов ко входу в беседку и привалился на неё плечом прямо около Женьки. Хорошо хоть смотрел уже не на неё, а на свежеющую, мокрую улицу. Женя тоже повернула голову.
Песчаные дорожки потемнели, приобретя глиняный оттенок. Трава неслышно жужжала, поднимаясь и уступая напору дождевой стены. Хорошо, хот бы не было ветра, и внутри беседки было сухо.
— Хорошо ты болеешь, Женя, — вдруг сказал Лев. — Плохо, не за меня. Значит, Сашок этот победит.
Женя налилась краской, не сразу сообразив, о чём ей говорят. А Лев, кажется, искося видел её зарозовевшее лицо. И, не сделав толком паузы, спросил:
— Пошли завтра на дискотеку?
Смысл сказанного опять не в полной мере дошёл до Женьки. Да, завтра вроде будет дискотека. И на неё можно пойти.
— Ну… пошли, — ответила она.
Лев развернулся, и на лице его была победная улыбка.
Вообще-то, лицо у него симпатичное — достаточно крупные и выраженные черты. Почему-то напоминающего лицо мушкетёра, хоть стереотипной бородки у него и не было. Но если бы была, ему бы пошло.
— Тогда до завтра, — подмигнул он и резким прыжком вылетел прямо под дождь. И, как ни в чём не бывало выпрямившись, зашагал прочь от беседки. Не оборачиваясь, будто он герой боевика, а за его спиной — масштабный взрыв.
А Женя, глядя на его широкую спину, с запозданием поняла, что идти на завтрашнюю дискотеку Лев предлагал с ним. И покраснела ещё сильнее. Так, что разом высохла.
***
Женя…
Звучит очень мягко и мелодично. И всё равно что-то ретивое и шумное проскальзывает в этих звуках. Наверное, всё дело в первом «ж», который даже по написанию похож на суетного жука.
А в Жене совершенно ничего от жука нет. И озорства тоже, которое подспудно предполагается у всех Жень и Саш, если они девочки.
Евгения… Ева…
Ей больше подошло бы Ева. По крайней мере, на слух Максима. Которому, к слову, медведь на ухо наступил.
Но сегодня предстоят соревнования не певческие, а спортивные. И у Максима с самого утра было хорошее предчувствие. Команда вроде бы «сыгралась» — да и у пионербола весьма простые правила, не то, что в каком-нибудь бейсболе: сколько на смотри в кино, всё равно ничего не понятно.