Лексикон

– Вас убьют… – вздохнул Джек. – Да послушайте вы! Я же пытаюсь помочь! Я видел, на что вы способны; но все ваши умения не спасут от пули, пущенной метким стрелком – а дело к тому и идёт!

Осокин вдруг сдвинул повязку, и Джек невольно отшатнулся при виде того, что мерцало бледно-зелёным светом в черной глазнице.

– А мне не привыкать, – жутковато улыбнулся Озорник, вставая. – Так-то, мистер Мюррей… Капитан, я закончил. Теперь он ваш.

Журналист открыл было рот, но тут Стерлинг приподнял протез и повернул торчащий из него рычаг. Механическая конечность вдруг раздвинулась, удлинилась, с шипением выпустив сжатый воздух; металлические пальцы сомкнулись на горле журналиста и припечатали его к стенке. Один из призраков протянул руку и коснулся его щеки. Джек захрипел и судорожно задёргался в стальной хватке капитана.

– Это на случай, если ты захочешь поиграть в героя, – ухмыльнулся Стерлинг. – Молчать, как пленный московит, не получится. В твоих интересах быть красноречивым, сынок. А сейчас я хочу знать всё о вашей эскадре.

– Кх-хакой эскадре?! – прохрипел Мюррей.

– О той, что прячется за горизонтом. О той, с чьих кораблей взлетают эти проклятые тарахтелки, – любезно пояснил Стерлинг. – Количество и типы судов, вооружение, максимальную скорость – и каким, черт возьми, образом вам удаётся нас находить посреди Атлантики… Вот всё это ты мне сейчас и расскажешь.

***

Легри рвал и метал: выходка Джека привела его в настоящее неистовство. Доводы Сильвио он не желал слушать, а его самого заключил под арест – для чего пришлось даже прибегнуть к помощи Имеющего Зуб: потоки отборной брани в конце концов вывели из себя обычно снисходительного Фальконе. После этого француз заперся в своей каюте и в течение нескольких часов не подавал признаков жизни, игнорируя стук в дверь и вопросы. Он погрузился в царство навеянных морфием грёз: только здесь его измученная постоянным страхом душа могла обрести отдохновение. Это было, словно в далёком детстве: прыжок с пирса в море… Вот тёплые воды Лионского залива смыкаются над головой маленького Огюста, а он погружается всё глубже, навстречу прохладным струям течений. В ушах нарастает писк, он сильнее и сильнее, кажется, будто голова сейчас лопнет – надо резко сглотнуть, тогда давление чудесным образом выравнивается … И вот, наконец, дно: танцующие на песке голубоватые блики, камни, словно головы сказочных великанов – космы водорослей колышутся, и меж ними снуют стайки мелких рыб, а шипастые крабы выглядывают из тёмных щелей, таращат бусины глаз… Ещё несколько быстрых гребков – и он касается ладонью донной поверхности, зачерпывает горсть мелких камешков и застывает, съёжившись: незваный гость в царстве безмолвия… Но вот удушье становится невыносимым, и он с силой отталкивается, ракетой устремляясь вверх, унося в крепко сжатом кулаке зримое доказательство своего кратковременного визита – на зависть другим мальчишкам, шумной и загорелой марсельской шпане, «на слабо» подначивающей друг друга повторить его путешествие…

Придя в себя, Легри некоторое время лежал, бездумно уставившись в потолок – а потом вдруг негромко рассмеялся. Проблемы, созданные его компаньонами, внезапно разрешились сами собой. Проклятый идиот отправился прямиком в пасть льва? Что ж, тем хуже для него; это никоим образом не должно повлиять на принимаемые решения… В случае удачи ему спишут все грехи; да, собственно говоря, о каких грехах речь? Планы Мюррея и Фальконе слишком смахивают на предательство; в противном случае эти двое просто обязаны были поставить его в известность, разве не так? В конце концов, он всё ещё Карающий Меч Братства, и может поступить с отступниками так, как сочтет нужным. Мальчишка-журналист, скорее всего, уже мёртв; что касается Сильвио, достаточно короткого распоряжения… Имеющий Зуб войдёт в его каюту – а пятью минутами позже командор Мак Дули узнает, что один из гостей повесился, или принял яд, или застрелился… Что может быть проще! Хм… Нет, с этим всё-таки спешить не стоит. Убийство старшего в иерархии Братства, совершенное без высочайшего на то одобрения, может иметь весьма плачевные последствия… Он просто сделает то, что должен, и представит патрону подробнейший доклад, не забыв обрисовать поступки компаньонов в определённом свете – а там пускай высшее масонство решает судьбу Фальконе, как сочтет нужным…

Легри вскочил с кровати, наспех привел в порядок одежду и направился прямиком к командору. Мак Дули молча выслушал француза, пожал плечами – и отдал приказ. Ему не было дела до свар внутри этой маленькой странной компании; будучи человеком военным, он предпочитал ясные и чёткие указания – а поскольку полномочия Легри были подтверждены эфирной телеграммой Адмиралтейства, то… Спустя пятнадцать минут борт «Немезис» покинула бомбардировочная группа. Переделанные аэропланы сопровождало ещё четыре машины: войдя в заданный квадрат, они развернулись широкой цепью, так, чтобы оставаться в пределах видимости соседей. Направление и примерная скорость цели были известны; если только они не догадаются изменить курс или уйти под воду…

Они не догадались. Броненосец шел в надводном положении, на всех парах, словно бросая вызов стае воздушных охотников. Штурманы бомбардировщиков ввернули запалы в гнёзда бомб, пилоты набрали высоту, чтобы спикировать на жертву сверху, из облаков, сведя к минимуму возможный риск. Три «Стимфлая», три захода, три шанса поразить цель – достаточно будет одного попадания, чтобы разворотить стальную спину левиафана, вскрыть его, словно жестянку с сардинами, изрешетить магистрали, наполнив нутро какофонией искорёженного металла, дыма, агонизирующей плоти и всепоглощающего адского пламени.

***

Капитан Стерлинг оторвался от окуляра подзорной трубы.

– Ваш ход, мистер Озорник, – хрипло бросил он.

Аэропланы теперь уже можно было различить невооруженным глазом – черные точки на фоне облаков. Если верить словам этого Мюррея (а не верить ему причин не было, старый разбойник умел быть убедительным), три птички несут в своём брюхе начиненные взрывчаткой яйца… По меньшей мере три; может быть, они успели переделать ещё несколько… Озорник сдвинул на лоб повязку и, не глядя, протянул руку назад. Лексикон был у боцмана, тот помедлил мгновение, прежде чем передать его. Озорник ощущал страх О'Рейли почти физически: для суеверного ирландца происходящее было дьявольским мороком… Стерлинг реагировал проще: старому негодяю по большому счету было плевать, кто и что служит его замыслам – но и он ощущал некое беспокойство. Что ж, тому, кто решил прокатиться верхом на драконе, не стоит рассчитывать на душевное равновесие… Книга послушно отозвалась на его прикосновение, обретая свой истинный облик: неуловимые метаморфозы прекратились, ладонь оттянул увесистый переплёт цвета побывавшей в огне стали. Он открыл первую страницу, прекрасно помня, как это было в прошлый раз – и всё равно оказался неподготовленным: маленькая букашка по имени Лев Осокин вдруг потеряла всякое значение, а он обрел свои подлинные размеры… Его истинное «я» стремительно расширилось, зрение моментально охватило всё вокруг: водные просторы до горизонта, глубины до самого дна… Нет, величины и порядки, структуру, представляющую собой частный случай макроструктуры… Материальный мир сбросил лживую личину, став конгломератом безличных сил и объектов. Пучки векторов разбегались во всех направлениях, надо лишь найти максимально простое и изящное решение…

Небеса полыхали изумрудным огнём. Три… Нет, уже четыре Знака разворачивали среди облаков лучи и плоскости немыслимой головоломки. Океан гудел, подобно исполинскому бронзовому гонгу; вибрации проходили сквозь корпус судна, заставляя тело мучительно сжиматься и вызывая ломоту в зубах, словно от глотка ледяной родниковой воды. Волны вдруг разорвали мириады всплесков: ошалелые рыбы выскакивали из воды целыми косяками, несколько судорожно трепыхающихся серебристых тушек рухнули прямо к ногам Ласки – а она всё не могла оторвать взгляд от своего компаньона… Нет, не Осокин стоял сейчас на палубе броненосца, повелевая ветрам и хлябям; тёмный силуэт был всего лишь ширмой, занавеской, скрывающей маховики и зубчатые колёса вселенского механизма… «И вот с этим… Вот с этим я жила рядом? Спала?! Зачала от него ребёнка?!» – поднявшаяся в душе волна страха и омерзения напугала Ласку едва ли не больше творившегося вокруг.