Лексикон

– Сухой док, – прошептал он и, вытянув из кармана маленькую серебряную фляжку с бегущими спаниэлями, глотнул бренди. – Опять сухой док, черт бы меня побрал! Призраки, воздушный корабль, исполинский рыцарь… Похоже, я нашел средоточие всех лондонских загадок и тайн!

***

Ласка теперь виделась с Озорником нечасто. Девушка чувствовала себя уязвлённой; с другой стороны – а что он мог сказать ей; он, отец её будущего ребёнка? В тех странных отношениях, что установились меж ними, была и сопричастность тайне, и товарищество, и восхищение, и даже вспыхнувшая однажды взаимная страсть… Всё было, кроме любви. Я могу представить его управляющим боевой машиной, подумала Ласка, плетущим интриги или взывающим к запредельным силам; в конце концов, я всё это видела своими глазами… Но вот в роли отца, баюкающего на руках младенца, главы семьи… Нет, картинка не складывается. А может, я зря переживаю? Девять месяцев – долгий срок (осталось уже меньше восьми, тут же подсказал ей внутренний голос; время бежит, Маленькая Ласка), всё может измениться… В конце концов, надо ещё дожить до этого!

Озорник проводил дни в обществе капитана и его присных: где лестью, где хитростью, но чаще всего – убеждением, он подталкивал их к осуществлению задуманного. Стерлинг, авантюрист в душе, склонен был поддаться на уговоры; но первый помощник Гибсон, по натуре косный и подозрительный тип, противился любому неоправданному, с его точки зрения, риску. Наконец, стороны пришли к компромиссу; и в тот же день «Буканьер» был продан. Вырученные деньги капитан намеревался обратить в товар. Оружие, продовольствие, уголь и детали машин – всё это планировалось закупить в больших количествах и разными путями переправить в Новый Свет: таким образом Уильям Стерлинг намеревался заложить фундамент своего будущего королевства. Решение это далось нелегко: до сих пор именно воздушный корабль являлся основой его благосостояния. Но выручить средства за рыцарскую машину, как предполагалось ранее, теперь было невозможно: история с разрушенным домом наделала немало переполоха. Закупками ведал Гибсон: он действовал совершенно легально и должен был присоединиться к заговорщикам позже, уже в Новом Свете.

– В общем, мы пришли к некоему соглашению относительно наших планов, – сказал как-то девушке Озорник. – Удар предполагается нанести по самому главному для Империи, по венам и артериям этого монстра – по коммуникациям. Надо разрушить их! Если это удастся, с тюрьмой народов будет покончено. Но для этого Лексикон должен… Как бы сказать… Подкормиться от внешнего источника. Помнишь, что я говорил тебе об энергетических колодцах? К сожалению, большинство «точек силы» уничтожено Дадли Фоксом; те, что остались – труднодостижимы… А наши любезные хозяева чертовски недоверчивы: похоже, мне придётся-таки устроить им наглядную демонстрацию! А это неминуемо приведёт сюда моих врагов.

– Но теперь-то на нашей стороне вся команда Стерлинга, включая паровых призраков – разве не так? – спросила Ласка.

– Верно… То-то будет потеха! Я лишь боюсь, как бы капитан не отказался в последний момент от нашей грандиозной затеи.

– Думаешь, струсит?

– Он не из пугливых, но… Альбионцу, который рискнёт выступить против Империи, нужно многое сломать в себе самом!

Единственным в их маленькой компании, сохранявшим поистине олимпийское спокойствие, был Потап. Раны его, благодаря чудесной плесени пиктов, зажили быстро и без осложнений; а ежедневный физический труд оказался лучшим лекарством от хандры душевной. Медведя, благодаря его силе, использовали как грузчика и разнорабочего: могучий зверь, казалось, вовсе не ведает усталости. Грузы прибывали ежедневно: уголь, продовольствие, запасы воды, механизмы… «Паровая Душа Стерлинга» готовится к отплытию – хотя каким образом капитан собирался спускать своё судно на воду, для Ласки оставалось загадкой.

Девушка с некоторым смущением заметила, что Потап старается опекать её – неназойливо, почти незаметно; но была ли причиной тому беременность – Ласка не знала. Он стоял неподалёку, когда девушка призналась Озорнику, и вполне мог услышать – у медведей чуткие уши…

– Скажи, как тебя занесло на Альбион? – спросила его однажды вечером Ласка.

Потап сидел на палубе, прислонившись спиной к трубе, и задумчиво пощипывал когтем струны мандолины.

– А! Долга история…

– Так мы вроде не торопимся никуда… – Ласка присела напротив и подпёрла подбородок кулачком.

– На жалезе-то не сиди, простудишься! Эвон, брезенту хоть подстели.

– Ты-то сидишь!

– Сравнила… – махнул лапой Потап. – У меня там знашь кака шерсть; хучь в сугробе ночуй! А и ночевал, бывало…

– Откуда же ты родом?

– Тырышкинские мы… Есть под Архангельском така деревенька. Эх… Хорошие места, глухие! Батяня мой зверя пушного промышлял, знатный добытчик был; а я вот по армейской части вышел…

– Ты что же, в рекрутский набор попал?

– Эва, хватила… Рекрутчина – она для людей только; не знашь разве! Медведям тут послабленье, как инородцам. Я с малых лет непоседой рос: мир хотелось посмотреть, погеройствовать… Ума с гулькин нос, силушки немеряно – молодой был, глупый… Ну, и записался в добровольческий полк. На Кавказе до унтера дослужился; потом, как Крымская кампания началась, нас туда перекинули. И вот заявляется как-то в расположение части полковник Хасбулатов… В пыли весь, усталой – а выправка така, что наши офицерики рядом с ним бледно смотрелись… Орёл, одно слово! Кто, мол, в пластуны желат? Служба, грит, опасная; зато и вольности куда как больше, да день за полтора идёт… Ну, собралось нас дюжины две душ – людей да медведёв, один другого отчаянней… Эх! Из того набора, почитай, только я один в живых и остался. А дальше пошла потеха… Днём в горах али в виноградниках укрываемся, по ночам – рейды; неделями так. Да только удалью одной не много навоюешь, супротив имперских-то пушек… Сколь не бились, а земли крымской отстоять не сумели, стала она под басурманами. Потом Московии мир вышел, а мне – отставка… Пробовал по-новому жить, да вкривь как-то выходило… Чем только не занимался! И караваны, что на азиатчину идут, охранял, и лямку тянул на Волге; крючничал там же... А душа болит, покою не знат… Домой съездил, в родные места – думал, полечат меня, ан только хуже сделалось. Не отпускат война-злодейка; по ночам снится всякое… Извёлся я весь. Сижу как-то в трактире, штоф уже на грудь принял – и тут будто сказился! Нешто, думаю, до Альбиону податься, найти там ворога из тех, супротив кого воевал, да и перегрызть ему глотку! Всё лучше, чем водовку с тоски жрать… Как добрался – сам диву даюсь… Языка-то ихнего ни в зуб ногой! Болбочут кругом не пойми что, а я только и знаю, что «страйк граунд, шит» да «шот ап, ор ай килл ю». Чуть снова не запил. А дальше, сама знашь. Нашел меня этот твой… Сама-то как с ним очутилась?

Ласка глубоко вздохнула – и принялась рассказывать о жизни в Крепости; о том, как сперва потеряла мать, потом отца, о гарнизоне, который стал для неё родной семьёй, о встрече с Озорником и битве на перевале – и, наконец, о том, что привело их на Альбион. Под конец девушка охрипла и замолчала.

– Ну, дела… – молвил Потап. – Империю завалить взялись, ишь ты… Дело славное, что и говорить… Неужто и впрямь может выйти?

– Моему другу удалось повернуть время вспять, – напомнила Ласка. – Ты и сам видел... Такое не в человеческих силах, вообще ни в чьих… И всё-таки он сделал это! И он верит, что мир можно изменить… А я верю ему.

– Значится, эвон как… – медведь вздохнул и заворочался, устраиваясь поудобнее. – Что ж, может, и не зря я за тридевять земель отправился. Ежели и впрямь у вас получится…

– У нас! – поправила Ласка.

– Ага… У нас, – согласился Потап.

***

Джек Мюррей с любопытством озирался. Нет, конечно, он догадывался, что под зданием лондонской штаб-квартиры Центрально-Европейской ложи имеются подвалы; но ему и в голову не приходило, насколько они обширны! Низкие каменные своды давили на психику – стоило только вспомнить, какая громада расположена над ними. Компания, в которой оказался молодой журналист, также не способствовала душевному равновесию: Легри и его костолом, да ещё и фрау Мантойфель в придачу! Немного успокаивало лишь присутствие Сильвио. По уши увязнув в таинственных делах и событиях, связанных с Инкогнито, Джек только сейчас в полной мере осознал, насколько велики ставки в нынешней игре. Имена, которыми с такой лёгкостью перебрасывались Легри и Фальконе, вызывали благоговейный трепет: то были высшие должностные лица Империи, аристократы и министры, члены Палаты лордов… А его партнёры рассуждали о них, словно о шахматных фигурах, выстраивая различные комбинации и прикидывая, насколько то или иное сочетание способствует достижению цели. Эмма Мантойфель сохраняла равнодушие сфинкса.