Страница 4 из 90
Постановка вопроса о природе человека в свою очередь позволила самим читателям и моим коллегам-антропологам расширить круг обсуждения и ввести в него “дедовщину” в армии, безмотивные преступления и многое другое. Кстати, и терроризм вписывается в ту же тему, ибо это шантаж, построенный на архаичных идеях “круговой поруки” и “кровной мести”. Ведь что такое “кровная месть”? Это кровавая месть абсолютно неповинным людям, однако причастным к объектам мести биологически, “по крови” — принадлежащим к тому же роду, народу, популяции. Здесь действует первобытный принцип, но расширенный: брат отвечает за брата, и двоюродный брат отвечает, и троюродный и вообще одноплеменник, сосед и однофамилец.
Проблемы эти — антропологические, они относятся к культурной и социальной антропологии — науке, которая в советское время была у нас если не под запретом (журналы с Запада приходили в библиотеки), то считалась буржуазной, и советским ученым заниматься ею не полагалось. Какая-то часть проблем признавалась возможной и у нас, укрываясь под именем этнографии.
В 1990 г. в журнале “Советская этнография” я опубликовал научную статью по затронутым в книге проблемам под названием “Этнография лагеря”. По статье развернулась дискуссия (В.Р.Кабо, Г.А.Левинтон, Я.И.Гилинский), которую в 2001–2005 гг. (уже обсуждая книгу) подхватили К.Л.Банников и А.Г.Козинцев. В итоге к настоящему времени, за два десятилетия, в литературе накопился ряд статей (учитывая и мои статьи), прямо относящихся к обсуждению моей книги.
Поскольку представить весь спектр идей, поднятых моей книгой, очень заманчиво, я с готовностью согласился на предложение приложить к новому изданию моей книги целый ряд статей, представляющих всю дискуссию по ней, и испросил у авторов разрешение это сделать. Я чрезвычайно признателен им за их согласие и в целом за внимание к моей книге. Правда, это предприятие несколько усложнит характер книги, ибо сам текст книги адресован широкому читателю, а статьи окажутся более трудными для чтения — рассчитанными на более подготовленного читателя, но они даны в приложениях, четко отделенных от основного текста.
Когда книга выходила в первоначальном виде, советская власть и КГБ еще существовали, и вместе с редакцией мы решили выпустить книгу под псевдонимом: я был еще отверженным, еще продолжались попытки организовать новое судебное преследование меня, а писал я о вещах, к которым нетрудно было привязаться (избиения заключенных, фальсификация обыска, обстановка в лагерях — благодарный повод для обвинения в “клевете на советскую власть”!). Однако я избрал очень прозрачный псевдоним — свое имя и отчество (Лев Самойлов), так что секрета ни для кого мое авторство не составляло, но для формального преследования по суду было некоторое препятствие: я не выступал как Лев Клейн и не называл настоящих фамилий ряда действующих лиц (слегка искажал их). Уже в немецком переводе (1991) моя книга вышла под моей фамилией. В русском издании 1993 г. я решил оставить псевдоним и не менять текста, чтобы сохранить первоначальную атмосферу и литературную преемственность, но пришло время открыто поставить свою фамилию. Прочие фамилии (особенно негативных фигур) я большей частью оставил без раскрытия: некоторые умерли, другие сильно постарели, а книга моя не имеет целей мести. Ее задачи другие, и фамилии здесь не важны.
Для тех, кто участвовал в событиях, и многих наблюдателей и так ясно, кто есть кто, а непричастным фамилии ничего не дадут. Мой бывший следователь Иосиф Иванович Стреминский узнал себя в следователе Иосифе Ивановиче Стрельском и опубликовал открытое письмо в журнале “Нева” о том, как его заставляли составлять мое дело. И был тотчас уволен из прокуратуры. Публикация его фамилии уже ничего не изменит. В других работах я раскрыл фамилии моих учеников Булкина и Лебедева (в книге они Белкин и Лазарев) — теперь им это ничем не грозит (тем более, что Г.С.Лебедев умер). Раскрыл и фамилию профессора, писавшего донос (не буду здесь повторять). Думаю, что фамилия академика Б.А.Рыбакова не нуждается в раскрытии. Настоящая фамилия партийного деятеля Хватенко опубликована в журнале “Советская археология” в докладе комиссии, разбиравшей мою жалобу на плагиат. Остальные пусть остаются неназванными.
Тогда, в 1982 г., один из моих следователей (у меня их сменилось четыре), в книге он выведен под именем Борового, посоветовал мне перед судом прекратить свое запирательство и признать всё, что мне вменяют. Что вы сопротивляетесь? — объяснял он. — Надеетесь вернуться чистеньким? “Но ведь вы никогда — понимаете? — ни-ко-гда не вернете себе прежнего положения в обществе и науке”. И он, и все мы не догадывались, что советская власть рухнет всего через десять лет. Более того, я выступил с докладом на всесоюзной конференции в Академии наук всего через три года, и зал приветствовал меня стоя. И печататься я начал еще до падения советской власти.
Но Боровой был прав в том смысле, что репрессивный аппарат оказался очень устойчивым и цепко держался за свои решения. В литературе часто пишут, что я был реабилитирован. Это неверно. Все мои жалобы оставались безрезультатными. Когда я показал заместителю городского прокурора письмо моего бывшего следователя Стреминского с признанием “госзаказа”, прокурор пожал плечами: “Это его личное мнение, к тому же он в прокуратуре уже не работает. А мы считаемся с мнением суда, а не отдельных личностей”. Ладно, мне уже не нужна реабилитация: отменен сам закон, на основании которого я был осужден. Но сразу после суда с меня были сняты (абсолютно незаконно) научная степень и звание. Они мне не возвращены. Просто в 1994 г. я защитил еще одну диссертацию, по которой степень доктора наук была мне присуждена единогласно даже без защиты кандидатской (которая была ведь отменена). Я опять начал преподавать в университетах и был избран профессором — сначала в Вене, потом, в 1996 г. в родном Санкт-Петербургском университете. В 2003 г. в юбилейной компании 300-летия города моим докладом открывался конгресс Европейской Ассоциации Археологов в Санкт-Петербурге — от имени России и Санкт-Петербурга я приветствовал всех гостей. В 2004 г. Университет выпустил сборник в мою честь.
Мне больше восьмидесяти, и мне кажется, что моя судьба может служить оптимистическим уроком для тех, кто повержен и отвержен. Такие бедствия человека имеют свойство проходить. Никогда не стоит падать духом, тем более, если сохранилось здоровье, мастерство в руках и ясность в голове.
Лагерных воспоминаний опубликовано много, есть немало потрясающих, есть и отлично написанные. Надеюсь, что моя книга не потеряется среди них. Именно потому, что главное в ней — не притеснения и социальные неурядицы (они, хочется верить, отойдут в прошлое), а проблема преступления и наказания (это, к сожалению, останется) и природа человека, ее архаичные черты и несогласованность с современной цивилизацией. А это проблема не только вечная, но и нерешенная. Если моя книга и дискуссия по ней продвинут нас хоть на шаг в понимании этой проблемы, то я буду считать, что трудился и дерзал не зря.
2009
Глава I. СТРАХ
Ты прав, ка-гэ-бэ надо бояться, — сказал дядя Сандро, подумав, — но учти, что там сейчас совсем другой марафет… Это раньше они все сами решали. Сейчас они могут задержать человека на два-три дня, а потом… Потом они спрашивают у партии… А человек из партии смотрит на карточки, которые у него лежат по его отрасли… И он им отвечает: “Это очень плохой человек, дайте ему пять лет. А этот человек тоже опасный, но не такой плохой. Дайте ему три года. А этот человек просто дурак! Пуганите его и отпустите…” — Да мне-то от этого не легче, как они там решают, — сказал я, — страшно, дядя Сандро… (Фазиль Искандер. Кутеж трех князей в зеленом дворике. — Нева. 1989, № 3. С. 59)