Лапландия. Карелия. Россия

Бессмертие составляет, впрочем, исключительную при­надлежность тадибеев, потому что вообще между самоеда­ми распространено безотрадное верование, что со смертью все кончается для человека. Хотя они и полагают, как ка­жется, что покойник продолжает еще несколько времени жить в могиле, и, вероятно, потому складывают подле него очаг, кладут ножик, топор, копье, деньги и другие жизнен­ные потребности и по временам режут даже на могиле его оленя; но как скоро труп сгнил, все убеждены уже, что для него все кончено. Одни тадибеи одарены бессмертием, по смерти они превращаются в так называемых итармов[56], ко­торые, судя по всему, что мне удалось о них узнать, совер­шенно тождественны с тадебциями Канинской тундры. Про них рассказывают, что они то отдыхают в могилах своих, то скитаются по земле, особенно по ночам, и, смотря по тому, каковы они были при жизни, делают добро или зло. Вообще же итармов боятся, и самоед не любит много разго­варивать о них».

Рассказы старухи самоедки заняли меня так, что я пре­спокойно выносил дождливую и бурную ночь под откры­тым осенним небом, между тем моя Мельпомена не раз вы­нимала из-за пазухи зеленую сткляницу и подкрепляла себя живительною влагою. Результатом этих повторительных подкреплений было то, что она заснула, наконец, у огня, а я возвратился в свою палатку, завернулся в олений мех и улегся на постель из кирпичей и оселков. В следующее утро (22 сентября) подул опять попутный ветер. Он дул из гус­той тучи, которая в то же время обливала нас сильным лив­нем. Погода была пасмурная, туман покрывал землю. Сквозь него виднелись огромные болота, и по ним кое-где склонив­шаяся сосна, пожелтевшая береза, медведь, поднятый кри­ком корабельщика, хищный орел, стороживший добычу. Грустное впечатление, производимое таковой картиной, уменьшалось несколько только тем, что, благодаря попут­ному ветру, мы плыли довольно быстро. К вечеру показа­лись вдали огоньки, разложенные на берегу ижемскими кре­стьянами, которые отправлялись на встречу к оленьим ста­дам своим и расположились тут на ночлег. Мы пристали к ним и вздумали устроить небольшую пирушку на пустын­ной Усе. Пригласив ижемцев на наш просторный каюк, мы уселись вокруг опрокинутой кадки, которая заменяла нам стол. Пока пили чай, зыряне сидели с важными, угрюмы­ми лицами, но как только пошла вкруговую бутылка конь­яку, флегматические физиономии их понемногу начали оживляться, и я тотчас же воспользовался этим случаем, чтобы завести речь о житье самоедов и об их отношениях к инородным поселенцам тундр. Вопрос чрезвычайно щекот­ливый, потому что самоеды обвиняют инородцев, особенно зырян, в разных неправдах, и убеждены, что в настоящее жалкое положение повергли их бессовестные притеснения именно этих поселенцев. Зыряне же почитают себя, напро­тив, благодетелями самоедов и всячески стараются оправ­дать свои действия. Я приведу здесь некоторые из этих оп­равданий и постараюсь с возможною точностью передать слышанное мною в беседе подле опрокинутой кадки. Вот что говорил старший из всего общества, ученый церковный староста:

«Я уповаю на Бога и верю, что ничто на свете не дела­ется без Его воли. Если, как известно, большая часть само­едских оленей перешла к зырянам, то и это, без всякого сомнения, произошло по воле Божьей. Конечно, и тут, как везде, было не без вмешательства лукавого; но и его делам попускает Бог и будет попускать всегда ради премудрых своих целей. Так как ты[57], чужеземец, татарской веры и не знаешь истинного света, то я и объясняю тебе примером, как с самого начала света Господь обращает на добро все злые дела дьявола. В Писании сказано, что Бог сотворил в первые шесть дней небо и землю, солнце, месяц и все звез­ды, человека, травы, животных и прочее. Дьяволу тотчас и захотелось как-нибудь поворотить создания Господа; он ис­портил человека, отравил многие травы, породил змей и других вредных животных, а из рыб — щуку и налима. Как только Ангелы заметили этих рыб, они поймали их, принесли к Богу и спросили: что с ними делать? Бог по­смотрел на рыб, увидал в их голове крест и благословил их так, что теперь они чисты и живут на пользу человека. Та­ким образом, что Бог благословит, того нечего хулить чело­веку, хотя бы лукавый и замешался тут. Божье благослове­ние очевидно над нашими оленьими стадами, потому что они умножаются и улучшаются с каждым годом и состав­ляют главное наше достояние. А если ты спросишь, ради чего же даровал нам Господь самоедских оленей, — мы и это растолкуем тебе. До прибытия поселенцев на тундры все самоедское племя жило в языческом мраке и нечестии. Они приносили жертвы простым древесным пням, и солнце благодати было еще скрыто от них непроницаемым тума­ном. О делах божественных они знали не больше собак и песцов, почти так же несведущи были они и в делах житей­ских. Не знали огнестрельного оружия, у них не было се­тей, никаких порядочных рыбачьих снарядов, не умели оберегать своих оленей, не имели никакого понятия о поря­дочном хозяйстве. Вот поэтому-то Бог и послал на тундры русских и зырян учить самоедов и божеским, и житейским делам. Он отдал вместе со стадами и самих самоедов к нам в ученье. Теперь они наши слуги; когда же кончат ученье, сделаются настоящими православными христианами, Гос­подь, наверное, взыщет и их своею благостью, потому что взыскивает всякого, кто уповает на Него».

Другой собеседник говорил следующее: «Есть послови­ца, что люди бывают всякие, и это как между христиана­ми, так и между язычниками. Так, есть много добрых и порядочных людей между самоедами, много плутов и мо­шенников и между зырянами, в особенности между бродя­щими по тундрам. Они предпочитают места пустынные, потому что там безнаказаннее могут злобствовать. Но воп­рос еще, кому они верят более: самоедам или самим зыря­нам. Жаловаться самоеды могут разве на прежние притес­нения, теперь же у них взять нечего, и кому вздумается попользоваться чужим добром, идет, разумеется, не к ним, а к нам. Так, у каждого из сидящих здесь пропадает еже­годно немало оленей, их крадут иногда и самоеды, но чаще свои же, зыряне. Мы нисколько не защищаем их, напро­тив, были бы очень рады, если бы их переловили и посту­пили с ними по закону. Очистят от них тундры — тепереш­ние раздоры зырян с самоедами прекратятся сами собою. Тогда самоеды сознаются, что мы приносим им не вред, а пользу».

«И то самое, что стада самоедов, — говорил третий, — перешли в наши руки, — польза всей страны. У самоедов олени всегда были совершенно бесплодным имуществом, по­тому что самоеды живут как-то навыворот. Богатый лежит себе лежмя в своем чуме, собирает к себе бедную родню свою, кормит ее, пока наконец не обнищает сам и не пойдет так же кормиться на счет другого[58]. У них нет, таким обра­зом, никакой возможности что-нибудь заработать. Мы же доставляем нашими стадами и работу, и хлеб сотням зырян и самоедов. Мы заставляем их выделывать шкуры, шить платье для нашего собственного потребления и для прода­жи, пасти наши стада, ловить рыбу и зверя. На оленях мы вывозим из Сибири муку, рыбу и другие потребности. Мы ездим на рынки, продаем выделанные кожи, оленьи шку­ры и волос, меховую одежду и проч, и возвращаемся в нашу бедную сторону с деньгами. Одним словом, мы умеем по­треблять оленей на общую пользу и только ими и можем существовать в этой дикой стране».

Других, новых мнений об этом предмете не было: приво­дили, разбирали только вышеприведенные и в конечном ре­зультате все решили единогласно: 1) что зыряне и русские поселенцы вообще много содействовали и содействуют обра­зованию и облагорожению самоедов; 2) что в настоящее вре­мя самоеды не терпят от поселенцев никаких важных обид, напротив, зарабатывают у них деньги, и 3) что зыряне без оленьих стад решительно не могут существовать в этих бес­плодных местах. Спросите об этом самих самоедов, и они скажут, что, конечно, между поселенцами есть честные люди, помогающие им как в божеских, так и в житейских делах, но что вообще они ненавидят этих чуждых им пришельцев, потому что они воровством и обманом присвоили себе их ста­да, отвели даже детей и сродственников их в некоего рода вавилонский плен, потому что они затрудняют их существо­вание на тундрах, потравляя своими многочисленными ста­дами весь олений мох, подрывают звериные ловы, надувают их в торговле, крадут у них оленей и проч. Поэтому все са­моеды, у которых еще есть какие-нибудь оленьи стада, ниче­го так не желают, как или совершенного удаления поселен­цев с тундр, или, по крайней мере, точного ограничения их каким-нибудь пределом, чтоб они не могли господствовать по всей самоедской стране.

56

В данном случае итарма (иттарма, итырма) употребляется автором в значении «дух умершего шамана», что не совсем точно. Иттарма обозначает в ненецком языке изображение умершего человека. Оно изготавливалось после смерти пожилых, уважаемых людей, в том числе шаманов. Иттарма представляла собой комплект миниатюрной одеж­ды, аналогичной обычной одежде с капюшоном. Внешне это напоми­нало фигурку человека. Изображение могло состоять из одной одеж­ды, либо внутри нее могла находиться деревянная основа из веток, металлическая литая фигурка человека 5—15 см в высоту или даже пучок волос, срезанных у родственников умершего в знак траура. Счи­талось, что в иттарме обитает душа умершего до того момента, когда она возродится в новорожденном потомке (обычно — внук или внучка). Поэтому за иттармой ухаживали, как за живым человеком, — корми­ли, поили, укладывали спать. После возрождения души иттарма ста­новилась ненужной, и ее клали в могилу умершего, выносили в лес или сжигали. Иттармы шаманов нередко оставляли в качестве се­мейных идолов и хранили в священной нарте, особенно если шаман был сильным и люди надеялись на его помощь и в дальнейшем. Дан­ные обычаи характерны для ненцев и северных ханты.

57

Он говорил это мне.

58

Приведенная здесь оценка быта ненцев со стороны коми-зырян основы­вается на существенных различиях в культуре этих народов и непони­мании особенностей образа жизни ненцев. Коми-зыряне к описываемо­му времени перешагнули в своем развитии ступень родового общества и полностью включились в товарно-денежные отношения. Оленеводство у них носило ярко выраженный товарный характер, продукция поступа­ла на рынок, большое внимание уделялось торговле. Хозяйство ненцев, напротив, носило натуральный характер. Основой его являлось удов­летворение собственных потребностей, ориентация на торговлю прак­тически отсутствовала. Большое значение продолжали играть у ненцев родовые отношения, которые предписывали помогать родне даже в ущерб себе. Такое отношение к хозяйству и имуществу было чуждо коми-зы­рянам и осуждалось ими. Таким образом, в данном случае «жить навы­ворот» означает жить не так, как коми-зыряне.