Лапландия. Карелия. Россия

Мы приехали в Маанселькэ, или Маасесиид. Это назва­ние, очевидно, финское так же, как и названия многих дру­гих местностей на восточном, западном и южном берегах Белого моря и даже в самой Лапландии. Это подтверждает, по-видимому, предположение Шёгрена, что карелы заселя­ли некогда весь Кольский округ до самого Северного океа­на. Шёгрен основывает свое предположение не столько на финских названиях местностей, сколько на очевидном вли­янии финского языка на русско-лопарский и на древнем предании о Валите, или В а р е н т е, знаменитом влас­тителе Карелы, или Кексгольма, и даннике Новгорода, за­воевавшем Лапландию, или Мурманскую землю, и прину­дившем лопарей платить дань Новгороду. Какую бы важ­ность ни придавали этому преданию, о котором упоминает русский посол в договоре о границах между Россией и Да­нией, во всяком случае оно не доказывает еще, чтобы Рус­ская пограничная Лапландия была заселена карелами. Если в этом темном вопросе позволительно высказывать свое мне­ние, то мое заключается в нижеследующем.

Частью по изустным сказаниям, частью и по письмен­ным памятникам очевидно, что в древние времена финны, и по преимуществу карельского племени, часто делали на­беги на Лапландию не для того, чтобы там селиться, а един­ственно для добычи. Иногда при этом происходили, и до­вольно значительные, сражения, в которых лопари, разу­меется, по их собственным сказаниям, одерживали победу. Один из таковых набегов породил, вероятно, и предание о Варенте. В то же время и предания лопарей и финнов, и свидетельства исторические, и существующие современные отношения дают право полагать, что в смутные времена и неурожайные годы некоторые финские семейства перехо­дили в Лапландию с мирной целью селиться. Попадали они на место, занятие которого лишало лопарей их наследствен­ного права на леса, на рыбные ловли и т.п. Дело решалось обыкновенно небольшой стычкой, отсюда многие местнос­ти в Северной Финляндии и называются Риитасаари (спор­ный остров), Тораярви (спорное озеро) и т.д. Там же, где занятие это не касалось интересов коренных жителей, фин­ны водворялись и жили себе преспокойно, хотя лопари и смотрели на это все-таки довольно неприязненно. Увенчи­вались усилия первых переселенцев успехом, слух об этом приманивал новых, и таким образом, по преданию, образо­валось в Лапландии не одно финское поселение. Для при­мера назову поселения в Энаре, Альтене, Пульмаке, Сеиде и Карасйоки. Конечно, все эти поселения образовались в позднейшие времена, но ведь таким точно образом могли образовываться колонии и во все времена. Немногие из них сохранили свой язык и народность, а в русской части Лап­ландии ни одна. Это доказывает, что число финских при­шельцев было невелико, вовсе не так значительно, как по­лагает Шёгрен, утверждая, что карелы вытеснили лопарей из всей южной и восточной части Кольского округа, заняли их земли и затем проникли еще далее на север. В таком случае упорный финский народный характер не был бы подавлен лопарями, которые и в умственном отношении стоят гораздо ниже финнов. Точно так же и предположе­ние, что и эти карелы, в свою очередь, были оттеснены к юго-востоку русскими и вследствие этого заселили восточ­ную часть Кеми-Лапландских стран, лишено всякого осно­вания и опровергается малочисленностью русских поселе­ний в пограничной Лапландии. Неоспоримо, однако ж, что народонаселение по рекам Кеми и Торнео состоит из смеси саволаксов, карелов и лопарей. Саволакский элемент пре­обладает на севере — в Кемитраске, Соданкиле, по Верхне­му Торнео и в Муониониске. Эта колонизация объяснется еще отчасти семейными преданиями, по которым племя это переходило сюда в различные времена из различных мест и по различным причинам, большей частью, однако ж, во вре­мена военные и в неурожайные годы. Карельское племя всего сильнее в Рованьеми, Кеми и по Нижнему Торнео. Пересе­ление карелов покрыто мраком. Мне кажется, впрочем, весь­ма вероятным, что они переходили сюда мало-помалу из нынешнего Кемьского уезда, что заселили прежде всего и гуще Рованьеми и что отсюда уже перебрались в Терволу, в Кеми и к Нижнему Торнео. По этому направлению совер­шали они всегда свои торговые путешествия, которые были, может быть, только обновленной формой их прежних стран­ствований и переходов внутри Финской области. Замеча­тельно, что близ Рованьеми карельская колонизация как бы обрезывается. В Кемитраске нет и следа какого-нибудь смешения с карелами, между тем как именно эта местность и представляла им самое лучшее убежище, если б они дей­ствительно были вытеснены из пограничной Русской Лап­ландии в Финляндию. Сродство же жителей Кеми, Торнео и Рованьеми с русскими карелами доказывается многим. Поразительны в этом отношении многие особенности язы­ка, между прочими — личные местоимения: mie, sie, гла­гольное окончание oitsen, окончание наречий на sta (вместо sti в Торнео) и многие слова, которых в другом месте не услышишь. Старинная народная одежда до того сходна у обоих народов, что несколько лет тому назад и я, и один мой знакомый приняли за русского карела-крестьянина из моей родины — Терволы. Точно так же сходны и многие из хозяйственных принадлежностей, например, сани, лодки, косы, шкапы и т.п.

Как ни сомнительно, по всему вышесказанному, пред­положение, что Русская пограничная Лапландия была не­когда заселена значительно, а южная ее часть даже и ис­ключительно карелами, смешение лопарского и карельско­го элементов заметно, однако ж, везде, особенно в южной части Кольского уезда. Оно проявляется не в одном языке, но и в телосложении, в чертах лица, в образе жизни, в нра­вах. Так, например, черты лица у лопарей Маанселькэ пра­вильные, они стройны и рослы и не имеют этого тонкого, пискливого голоса, по которому тотчас можно узнать на­стоящего лопаря. Живут они частью в курных избах, час­тью в карельских домах и несколько уже десятилетий не переменяют места, что решительно не в нравах лопарей. Язык их преисполнен карельскими словами и оборотами. Хотя и здесь мы не могли порядочно им заняться, потому что в каждой избе находили большее или меньшее число мурманцев, которые вели какой-то мелочный торг, но все-таки мы слышали лапландские речи, вследствие чего и ос­тались на несколько дней в этой деревне.

Не стану вычислять множества финских речений (финницизмов), записанных мною в Маанселькэ, скажу только мое мнение о свойстве русско-лапландского наречия вооб­ще, за исключием, впрочем, терского, которое совершенно неизвестно. Русско-лапландское не представляет в грамма­тическом отношении таких существенных отличий от про­чих лапландских речей, какие обыкновенно принимаются. Оно частью приближается к горно-лапландскому, частью к энарскому, а во многих местностях занимает середину между обоими. Особенность его заключается в небольших оттен­ках форм, по преимуществу же — в сокращении оконча­ний. Гласная буква на конце слов везде уступает место рус­ским ъ и ь. Обыкновенное в других наречиях удвоение со­гласных встречается здесь реже. Нет в нем и такого беско­нечного разнообразного видоизменения гласных букв, ка­кое замечается в прочих, особенно в энарском. Богатством форм оно не может сравниться с наречием пограничной Фин­ляндии, еще менее — с шведско-лапландским. Сами рус­ские лопари разделяют свой язык на три главных наречия, из которых одним говорят в селениях Петсинги, Муотка, Патсйоки, Синьель, Нуотозеро, Иокостров, Бабиа; другим — в селениях Семиостров, Левозеро, Воронеск, Кильдин, Маанселькэ; третьим — на Терском полуострове, между Свя­тым Носом и Понойем. Так как я не был во всех этих мес­тах, то и не могу ручаться за правильность этого разделе­ния, замечу только, что наречие лопарей Бабии скорее можно причислить к третьему отделу, более других смешанному с финским языком. Первое из этих главных наречий, по край­ней мере в тех местах, где мы его изучали, — среднее меж­ду горно-лапландским и энарским; второе отклоняется от них несколько более. Впрочем, все лапландские наречия довольно сходны, если только отделить от них чуждые эле­менты, которые каждое по-своему заимствованы из других языков. Дело в том, что лопари имели несчастье войти в близкие сношения с другими народами, когда их собствен­ный язык находился еще в младенчестве, вследствие этого он не только что принял бесконечное множество инозем­ных слов, но даже и в грамматическом отношении сложил­ся во многом по чужим образцам. На этом-то многосторон­нем чужом влиянии и основывается все различие лапланд­ских наречий. Так, в первом из вышеупомянутых русско-лапландских наречий заметно не только русское и финс­кое, но и норвежское влияние; во втором же — русское и карельское. В некоторых местах проявляется сильнее рус­ский элемент, в других же, особливо в аккальской погра­ничной Лапландии, — карельский. Для отыскания же пер­вобытного типа лапландского языка необходимо тщатель­ное сравнение каждого из его наречий с прочими, и при всякой разности беспристрастное исследование нельзя ли объяснить ее чужим влиянием — очистительный процесс, не лишний даже и для финского языка.