Когда приходит Рождество

Из головы все не выходила сцена, в которой Трэвис и Дженнифер в постели. С помощью мысленного взора он видел, как они учатся быть любовниками. Из-за всех этих разговоров о Шарлотте с психотерапевтом он почувствовал себя одиноким. Не совсем ясно, питало ли одиночество его меланхолию, но это одиночество, тем не менее, серьезно его мучало. И когда он думал о влюбленном в Дженнифер Трэвисе, он тоже начинал немного в нее влюбляться, чувствами он был там, на месте Трэвиса, в объятиях Дженнифер.

Можно без преувеличения сказать – и это не будет звучать слишком романтично или идеализированно, – что тем летом Дженнифер вернула Большой дом к жизни. Их любовь это сделала.

– Это было заметно по самой Лиле, – рассказывала Мэй. – Все же очевидно! Из серьезной маленькой заучки она превратилась в настоящую болтушку. Ла-ла-ла! – Мэй изобразила рот рукой, открывала и закрывала его. – Ее вообще не заткнешь. Она постоянно хотела рассказывать все на свете. Это было так мило и забавно.

Дженнифер украшала дом, убиралась, готовила для Трэвиса и Лилы. Мэй насмешливо описывала, с каким благоговением и почтением Трэвис относился ко всему этому домоводству, как будто это было чудо какое-то, а не обычное дело, которым хотела бы заниматься женщина, лишь бы только не жить – ей и ребенку, – как озлобившийся медведь в пещере.

– Она ставила вазу с цветами на обеденный стол, а Трэвис сидел и смотрел на нее так, словно она, как по волшебству, появилась из ниоткуда, – продолжала Мэй.

Мэй говорила о благоговении Трэвиса перед этими женскими жестами с насмешкой, но Уинтер не разделял ее эмоций. Он слишком долго жил один.

Подозревал ли Трэвис, что Дженнифер не та, за кого себя выдает? Подозревал ли он, что человека по имени Дженнифер Дин вообще не существовало? Уинтер не хотел спрашивать Мэй об этом, потому что сам не был уверен, что есть правда. И ему совсем не хотелось причинять ей еще боли, вычеркивая из ее жизни женщину, которая столько для нее значила. Но Мэй стала догадываться сама.

– Она никогда не рассказывала о своем прошлом. Его это беспокоило. Сначала ему было все равно, но потом он правда забеспокоился. Дженнифер говорила, что она состояла в неудачных отношениях и не хочет затрагивать эту тему. Но она вообще ничего ему не рассказывала: ни про свое детство, ни про то, что с ней стряслось до того, как она приехала в Свит-Хэйвен. И спустя время до него дошло. Потому что он не просто хотел быть с ней – он хотел узнать ее. И он так много хотел ей рассказать! Он так долго был замкнут, и теперь хотел излить ей душу.

Трэвис так и сделал. Он понял, что не может сам себе помочь. Во время прогулок, когда они катались верхом на Полуночи или лежали в тишине после любовных утех, он изливал ей всю горечь, что травила его сердце. Он уехал на войну, чтобы служить своей стране, и что эта страна сделала? Он начал говорить об этом, и его уже было не остановить. Его галерея мерзавцев была огромной, всеохватывающей комнатой, целиком заполненной, что даже не осталось стоячих мест. Всевозможные политики, банкиры, миллиардеры и нерадивые журналисты – все предали Трэвиса. Они разрушили экономику, но выручили своих богатеньких друзей, а вот мелкий бизнес, как у его отца, загнулся. Отсталые от жизни ненавистники отвергли его сестру. А радикалы развратили ее своей яростью и идиотскими теориями! Ой, а что касается его жены, так это самое отвратительное, это озлобило его сильнее, чем что-либо еще. Его жена, его Патриция… Она просто хотела приносить в мир добро и воспитывать своего ребенка, и почему-то никто, ни одна душа не заметила, что ей овладели наркотики, которые начали медленно ее убивать.

– Дженнифер давала ему возможность высказываться на эту тему снова и снова, – говорила Мэй Уинтеру. – Она же была хорошим слушателем. Просто замечательным! Но спустя время даже он заметил, что это общение было односторонним. Как я и сказала, она ничего ему не рассказывала. И из-за этого он чувствовал себя отчужденным, складывалось ощущение, что она никогда не подпустит его ближе.

Отчужденный. Уинтер мысленно прокручивал это слово, пока ехал по скользкому от снега шоссе. Да, отчужденный, но не подозревающий. Не с самого начала.

Затем наступил день, когда они отправились на пляж. Именно тогда, по словам Мэй, все стало меняться.

Последний день лета, последний день перед работой, на которую Дженнифер должна вернуться, чтобы подготовиться к новому учебному году. Солнце еще не встало, а уже было тепло. Они спустились к воде с первыми лучами солнца, пока еще не собралась толпа. Там были не только они втроем, не только Трэвис, Дженнифер и Лила. К ним присоединилась Гвен, ее мама Эстер, а еще ее муж Стив. Это само по себе уже говорило о том, какие колоссальные изменения произошли с появлением Дженнифер. Трэвис и сейчас мог бы это делать, мог бы проводить время в компании друзей. Плюсом было еще то, что и Стив – бывший рейнджер. Разумеется, а как же иначе, это ведь Свит-Хэйвен! Но это означало, что Стив и Трэвис могли о чем-то умалчивать между собой, и Трэвису это, по большому счету, нравилось.

Хороший был денек. Дети строили песчаные замки, болтали. Трэвис и Дженнифер дурачились в воде. Стив и Эстер улыбались друг другу и держались за руки, наблюдая за ними. С каждым часом людей становилось все больше, и в конце концов почти весь пляж стали занимать полотенца, а зонтики не пропускали почти ни одного луча солнца.

Где-то в полдень Дженнифер встала и натянула брюки поверх купальника. Она сказала, что отлучится в туалет. Он находился в бетонном бункере на вершине холма, возле пляжной парковки. Трэвис лежал на полотенце и смотрел, как она пробирается через толпу. И Стив сказал ему такую чисто мужскую фразу, которую говорят в подобные моменты, что-то типа: “Повезло же тебе, мужик!”

Трэвис кивнул. Он чувствовал, что ему впрямь повезло. И даже если он что-то чувствовал или подозревал, все равно не говорил об этом. Трэвис, Эстер и Стив просто лежали в тишине, смотрели на резвящихся у воды детей. Прошло пятнадцать минут. Двадцать. Двадцать пять.

– Куда же она пропала? – спросил Трэвис.

– Может, ей позвонили? – предположила Эстер.

Трэвис приподнял голову и указал подбородком на телефон Дженнифер. Он лежал на полотенце возле ее одежды – блузки и шарфика, которые она надевала поверх купальника. Так что нет, никто ей не звонил.

Трэвис поднялся, отряхнул руки от песка. Надел шлепанцы. Натянул футболку. Нахлобучил черную бейсболку как можно ниже.

– Присмотрите пока за Лилой, хорошо? – попросил он.

– Он не беспокоился, ничего такого, – рассказывала Мэй. – У него просто было такое чувство, какое обычно бывает, когда кто-то надолго уходит. Просто нужно проверить, все ли там с ним в порядке, ну вы понимаете.

Пробираться через толпу было нелегко. Пять минут он проходил бочком между полотенец, наклоняясь под зонтиками, и вот наконец добрался до места, где сквозь мелкий песок начинал прорастать тростник. Здесь, возле бетонной дорожки, которая вела к парковке, было намного меньше людей. Идти стало легче. Вскоре он забрался на невысокую дюну и увидел туалет.

Трэвис подошел чуть ближе к этому сооружению. И заметил какое-то движение вдали. Он посмотрел в сторону стоянки за туалетом.

Там стояла Дженнифер. И какой-то мужчина.

Они были у дальней обочины. Теснились между черным джипом и фонарным столбом. Трэвис стоял где-то в сотне метров от них, а то и больше. И он просто не мог рассмотреть этого мужчину. Но он ясно видел, что он был большой, высокий, толстый и устрашающий. Он стоял довольно близко к Дженнифер. Хватал ее за руки, нависая над ней, а она пыталась отпрянуть. Этот насильственный жест выглядел довольно интимно. Она пыталась отпрянуть не потому, что он незнакомец – напротив, она хорошо его знала.

Трэвис мигом сбросил шлепанцы и побежал к ним. Разные мысли, как помехи при плохом подключении, то и дело вспыхивали в его голове. Должно быть, это и есть те самые “неудачные отношения”. И это тот самый мужчина, о котором она не хотела говорить, мужчина, от которого она и сбежала в Свит-Хэйвен!