Полуночное солнце

Мальчики устроились по бокам от камина, спиной к огню, и Бену казалось, что прохладные изразцы не дают волнам жара схватить его. Мистер Миллиган рассказал о свистке, который вызывал призрака в саване, но когда призрак перегородил герою рассказа единственный выход из его спальни, оказалось, что в саване никого нет. Бен завороженно слушал, и ему казалось, он сидит у ног великанов с освещенными огнем лицами, чьи тени то сливаются, то расходятся, то переползают на потолок, куда их влечет подвижный сгусток еще более глубокой черноты. Когда мистер Миллиган договорил, позволив герою выскочить из комнаты, Бен услышал, как тетя тяжко вздохнула, не одобряя.

– Мальчики, это просто выдуманная кем-то история. Ничего такого в жизни не бывает, – сказала миссис Миллиган, чтобы успокоить ее.

– И так ясно. Зачем об этом говорить, – недовольно буркнул Доминик.

– Лично мне кажется, что такое вполне могла сочинить твоя мать, – сказала Бену тетя.

– А вы знаете какие-нибудь истории, Берил? – поинтересовалась миссис Миллиган.

– Если вы имеете в виду о сверхъестественном, таких историй полно в Библии.

– Теперь очередь Бена, – заявил Доминик.

Бен подумал, что Доминик, возможно, хочет таким образом усилить царившее в комнате напряжение, впрочем, ему было все равно. Его охватило необычайное волнение, словно рассказ мистера Миллигана разбудил спавшую внутри него историю.

– Я попробую, – сказал он.

– Нам уже скоро пора уходить, – вставила тетушка.

– В таком случае, Бен, занимай место рассказчика, – предложил мистер Миллиган, уступая ему свое потертое кресло.

Бен глядел на пламя, и ему казалось, что он сидит у костра, а темнота у него за спиной огромнее целого мира. История, которую он собирался поведать, чтобы узнать ее самому, вроде бы сконцентрировалась в нем, однако он не знал, с чего начать. Мистер Миллиган принес из соседней комнаты стул и уселся рядом с камином.

– Попробуй начать с «давным-давно», Бен.

– Давным-давно… – начал Бен и ощутил, как от этой фразы оживает сказка. – Давным-давно на краю самого холодного места на свете жил один мальчик. А было там так холодно, что лед не таял никогда, с тех пор как в мире вообще появился лед. Отец мальчика каждый день ходил на охоту, а мальчик с мамой поддерживали огонь в кострах, постоянно горевших с незапамятных времен, потому что если угасал хотя бы один костер, духи, обитавшие за пределами пламени, пытались спуститься с гор, где они жили среди льдов, и миновать защищенный кострами перевал, чтобы поработить весь остальной мир. Отец мальчика рассказывал ему, что однажды отец его отца, когда был маленьким мальчиком, едва не дал одному костру догореть и увидел, как приближаются духи. Их глаза были, как лед, который никогда не тает, а дыхание каждого было подобно снежной буре, а звук их шагов был такой, словно весь снег, лежавший до самого горизонта, заскрипел разом. От одного лишь взгляда на них его собственные глаза начали превращаться в лед. Но в тот раз отец прадеда выхватил пылающую головню из соседнего костра, отогнал духов и бросил головню в почти догоревший костер, после чего они никогда не позволяли пламени угасать.

Да, слушать тот рассказ было страшно, но все-таки мальчику хотелось бы увидеть хотя бы одного из этих духов, просто чтобы знать, как они выглядят. Рассмотреть вершины гор не удавалось из-за тумана и костров, кроме того, родители, замечая, что он всматривается в горы, каждый раз колотили его. А потом в один прекрасный день мать сказала, что скоро у нее будет ребенок, и ему придется поддерживать огонь самому до тех пор, пока ребенок не родится, и она заставила мальчика дать слово, что он не позволит ни одному костру догореть и не станет ни на минуту вглядываться в пространство позади них…

Его тетушка неловко заерзала на стуле, когда он заговорил о рождении ребенка, но рассказ продолжался: Бен не меньше Миллиганов жаждал узнать, чем все закончится.

– В тот день, когда мать отправилась к себе и легла в постель, мальчик поднялся до зари и принес дрова, которые они с отцом натаскали из леса заранее, а затем он развернулся к кострам спиной и оборачивался лишь время от времени, посмотреть, не нужно ли подкинуть еще дров. Он наблюдал, как его тень разворачивается вместе с движением солнца, и когда она сравнялась высотой с деревом, он услышал позади себя голос. Голос был похож на треск льда, брошенного в костер, – подобный звук часто слышали в той местности, однако мальчик понял, что это именно голос, потому что тот звал его по имени. И он побежал за дровами и подбросил их в костры, и он не глядел по сторонам, а только в огонь, пока его отец не вернулся с охоты. Однако он не рассказал отцу об услышанном, потому что боялся, что тот поколотит его, раз он позволил духу подойти так близко.

Ночью мальчик то и дело вскакивал проверить, не угасает ли какой-нибудь из костров, потому что и отец, и мать крепко заснули, утомленные ожиданием ребенка. А на следующий день мальчик снова поднялся до зари, чтобы поддерживать огонь. Он развел такие костры, что не мог подойти к ним ближе, чем на двадцать шагов, и не мог даже взглянуть на них. Поэтому он наблюдал, как его тень разворачивается на восток и становится даже длиннее, чем накануне, по мере того, как солнце движется на закат, а потом он услышал, как кто-то окликает его по имени из-за костров, и голос этот был похож на треск замерзающего потока. И он побежал в лес за дровами, и подкидывал их в огонь, пока пламя не сделалось таким жарким, что ему пришлось отойти на тридцать шагов, откуда он уже не слышал голос. Зато он чувствовал, как из-за стены пламени за ним следят ледяные глаза.

Мальчик мог бы рассказать обо всем отцу, потому что эти глаза были страшнее побоев, но, когда отец вернулся, неся на плечах оленя, у его матери начались роды. Она кричала всю ночь, и утром крики так и не затихли; поскольку мяса теперь хватило бы на целую неделю, отец остался с ней, и мальчику снова пришлось поддерживать огонь, хотя он совсем не спал накануне. И он развел такие высокие костры, что они могли бы растопить лед на горах, а потом наблюдал, как поворачивается его тень, и прислушивался к крикам матери, пока тень не сделалась такой громадной, что могла бы одним махом проглотить отца, ведь наступил самый короткий день в году, и солнце висело совсем низко. А как только солнце коснулось горизонта, мальчик услышал, как кто-то зовет его по имени голосом, похожим на грохот снежной лавины, и костры разгорелись так жарко, что он, как ни сопротивлялся, заснул.

Он проснулся только тогда, когда его затрясло от холода, и проснувшись, сразу же понял, что один из костров потух. Он кинулся в лес за дровами, однако от заготовленного запаса осталось всего одно полено, потому что все предыдущие дни он разводил такие огромные костры. Вернувшись с поленом обратно, он увидел, что костер не просто погас, но еще и покрылся слоем инея толщиной в палец.

И тогда он побежал к дому, чтобы рассказать обо всем маме и папе, но не услышал ни криков матери, ни пенья отца, утешавшего ее, – там было тихо, как в сугробе. Он заглянул в дом, и ему показалось, что там два белых медведя, которые сожрали его родителей, но на самом деле это и были его мама и папа, покрытые слоем инея, настигнувшего их, когда они пытались бежать. Единственным живым созданием в доме оказался младенец, белый, словно облачко. И мальчик вошел, чтобы забрать ребенка, но, когда тот открыл глаза, мальчик увидел, что они изо льда. Он уже хотел убить младенца поленом, когда тот заплакал, и его дыхание было подобно снежному урагану неистовой силы; ураган взрезал на мальчике кожу и заморозил хлынувшую кровь, и последнее, что он увидел в жизни, – мир, покрывающийся белым саваном. Вот рассказ о том, что бывает, когда лед выходит из темноты…

Голос Бена затих. После долгого рассказа голова шла кругом, и теперь, когда он закончил, стало немного неловко. Он заметил, что огонь в камине почти догорел. Тут мистер Миллиган пришел в себя и подкинул в камин угля из ведерка, оживляя пламя.