Страница 1 из 16

Полуночное солнце

Кэмпбелл Рэмси Дж.

Рэмси Кэмпбелл;

Полуночное солнце

Посвящаю с любовью Крис и Лиз это зимнее чтение у камина

Ramsey Campbell

MIDNIGHT SUN

Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates

Перевод с английского: Елена Королева

Семена

Авторы [работающие в жанре хоррора], которые когда-то старались внушить благоговейный трепет, а вызывали страх, теперь стараются внушить страх, а вызывают лишь омерзение.

Глава первая

Он уже успел пересечь половину Англии и почти добрался до дома, прежде чем его заметили. Июньский день разгорался, и железнодорожные вагоны нагревались все жарче и все сильнее воняли куревом, а на пересадочных станциях толпилось все больше народу. В поезде, выехавшем из Нориджа, ему пришлось убеждать по-матерински заботливую женщину с мяукающей корзиной на коленях, что в Питерборо его встречают. Хуже всего было ожидание очередного поезда, и в Питерборо, и потом, почти пять часов спустя, в Лидсе: вокзалы превратились в пещеры, полные великанов, каждый из которых мог его схватить. Но стоило ему сесть в Лидсе на поезд до Старгрейва, как он решил, что теперь в безопасности. Ему и в голову не пришло, что чем ближе к дому, тем больше вероятность, что кто-нибудь его узнает.

У него в носу стоял затхлый запах вагона, а сердце стучало громко, словно колеса поезда. Он жалел, что не купил в дорогу еды, но после оплаты проезда из Нориджа от его сбережений осталось всего несколько пенни. Он с трудом сглотнул пересохшим горлом и принялся старательно дышать, пока не исчезло ощущение угрозы, порожденное влажной жарой раннего лета и поездом, который, раскачиваясь, несся через городскую окраину к вересковым пустошам Йоркшира. С каждой новой остановкой открытые всем ветрам холмы за домами как будто придвигались ближе и становились круче. Теперь пассажиры чаще выходили, чем входили, и когда за окном распахнулось поросшее вереском пространство, он и вовсе остался в вагоне один.

Небо становилось бледнее по мере того, как поезд приближался к нему. Склоны холмов, глянцевые от травы или ощетинившиеся английским утесником и вереском, подпирали голые известняковые кряжи, возносившиеся над рельсами. Зазубренные каменные стенки, напоминавшие ему хребты динозавров, разграничивали пастбища, по которым врассыпную бродили овцы. Ему показалось, что знакомые пейзажи приветствуют его. И это ощущение, и еще усталость от долгого пути, позволили ему погрузиться в дремоту и забыть, ради чего он возвращается домой.

Когда поезд подъехал к небольшой открытой платформе перед Старгрейвом, он заморгал, открывая глаза. Поезд с тяжким вздохом остановился, и на платформу торопливо поднялась женщина, одетая не по сезону тепло, в фиолетовое пальто, с платком на голове, и двинулась к ближайшей двери, подталкивая вперед одного из своих сыновей сумкой на колесиках и волоча за собой двух других, близнецов. Бен увидел ее лицо, освещавшееся красным огоньком каждый раз, когда она затягивалась опасно укоротившейся сигаретой, торчавшей из угла рта, и отпрянул назад, скрываясь из виду. Это была техничка из старгрейвской школы.

Может быть, она не успела его заметить. Он сполз по сиденью, когда у него за спиной с грохотом распахнулась дальняя дверь. Трое мальчишек, жизнерадостно галдя, ввалились в проход: близнецы тузили и пихали друг друга, младшенький вопил у них за спиной, чтобы подождали его, а их мамаша, вроде бы, была слишком сосредоточена на детях и удостоила одинокого пассажира лишь беглым взглядом.

– Прекратите немедленно, не то получите. Ну-ка, сели сюда! – скомандовала она и шлепнулась на сиденье через проход от Бена. – Сейчас же ко мне.

Она затушила окурок, но как только поезд тронулся, тут же закурила новую сигарету. Деревенские домики из песчаника сменились одиночными холмами, усеянными камнями и напоминавшими полуразрушенные постройки, и Бен постарался развернуться к окну всем телом. Он не столько боялся быть узнанным, сколько не сдержать эмоции, которые он подавлял целый день, приберегая до места назначения.

– Сидите смирно, вам говорю, – прикрикнула женщина, а затем Бен ощутил, как она перегнулась через проход, рассматривая его. – Ты что, голуба, один едешь? – спросила она.

Он попробовал притвориться, будто не слышит, но невольно еще сильнее развернулся к окну.

– Я с тобой разговариваю, голуба, – произнесла она, повышая голос. – Я же тебя знаю, правда? Ты не должен разъезжать в одиночку.

Близнецы зашушукались.

– Это он? – спросил один из них. – Он, да, мам? Тот мальчик, у которого и мама, и папа, и вообще все погибли на пустоши?

Бен зажмурился, чтобы подавить нахлынувшие чувства, и тогда женщина опустилась на сидение рядом с ним.

– Все в порядке, сынок, не нужно бояться, – зажурчала она так близко, что он ощутил на щеке жар от ее сигареты. – Я знаю, что ты сын Стерлингов. Откуда ты едешь? Очень плохо они поступили, те, кто должен был за тобой присматривать. Отпустить восьмилетнего ребенка одного.

Он испугался при мысли, что из-за него у тети будут неприятности. Та ведь так старалась, чтобы ему было хорошо – как она себе это представляла. Он закусил нижнюю губу, причмокнув так, что близнецы захихикали, и принялся мусолить ее, чтобы успокоиться.

– Не обращай на нас внимания, Бен, – продолжала женщина. – Поплачь. Вредно держать все в себе.

Зажмуриться еще сильнее он не смог, поэтому открыл глаза. Перед ними все плыло, как будто поток слез, который он силился сдержать, все-таки прорвался наружу. У него возникло ощущение, будто она украла его горе и выставила на всеобщее обозрение. Бену хотелось ударить по ее пухлому лицу, казавшемуся угрюмым от тревоги за него, по этому носу, ноздри которого раздувались и опадали при каждом вдохе и выдохе, по рябому двойному подбородку, из которого торчали жесткие рыжеватые волоски.

– Останешься пока с нами, – решила она, – и мы найдем того, кто о тебе позаботится, бедняжка.

Он мог бы сказать, что едет не в Старгрейв, а дальше, только она никогда особенно не прислушивалась к словам детей. И ему пришла мысль, настолько ясная, что он похолодел и ощутил пустоту в душе: остается лишь открыть дверь вагона и выпрыгнуть. По крайней мере, тогда он точно будет со своими родными. Он потянулся рукой за спину и нащупал ручку, ощутив, как подрагивает дверь. Ему достаточно лишь надавить на ручку и вывалиться из поезда спиной вперед. Когда дверь поддастся, он закроет глаза. Вагон качнуло, и его отбросило на ручку, он почувствовал, как она опустилась, а в следующий миг дверь громыхнула, женщина схватила его за руку и подтащила по сиденью к себе.

– Нельзя баловаться с вагонными дверями, сынок. Все вы, мальчишки, одинаковы.

Он едва не заплакал злыми слезами, не столько из-за того, что она помешала, сколько из-за того, что она причислила его к своим детям. Он бросился бы к двери, дождавшись, когда она отпустит его, и доказал бы, что она ему не указ, однако из-за возникшей задержки он понял, каково будет выпасть из поезда, и ему не хватило храбрости. Ее детей он почти не воспринимал – так, какое-то непрестанное недоброе копошение на противоположном сидении, – пока она не вцепилась в него еще крепче, пригрозив им свободной рукой: