Полуночное солнце

Она неуклюже сбежала по лестнице, включив свет. Должно быть, она обнаружила пустую кровать, пока он был поглощен изучением книги и даже не услышал, как она встала. Когда она тяжело ввалилась в комнату, лихорадочно нашаривая выключатель, он вскочил на ноги.

– Тетя, я не мог заснуть. Я всего лишь хотел…

Он не знал, что еще сказать, впрочем, она, видимо, не слушала: с посеревшим лицом она уставилась на книгу у него в руках, словно та была красноречивее всех его слов. Он поставил книгу на полку рядом со сборником из библиотеки приключений и двинулся к двери, и тетушка отступила в сторону, словно тюремная надзирательница.

Терзаясь угрызениями совести, что снова расстроил ее, он не смог заснуть до самого рассвета, однако она, явившись утром будить его в школу, улыбалась, словно новый день перечеркнул все ночные события. Ему сразу стало лучше, раз ей хорошо. Если она так переживает из-за того, что он читает эту книгу, он дождется, пока тетушки не будет дома.

Однако этим же вечером, когда он прокрался в гостиную, чтобы тайком взглянуть на портрет шамана с барабаном, оказалось, что в шкафу стоят только тома библиотеки приключений. Он побежал в кухню, где тетушка нарезала овощи.

– Тетя, где моя книга?

Она поглядела на него без особого интереса, что нисколько его не обмануло.

– Знаешь, Бен, я как-то не подумала. Заходила женщина, просила книги на благотворительность, и мне не захотелось отпускать ее с пустыми руками. Но это ведь неважно, у тебя же есть фотография, которую я тебе дала. А то была всего лишь старая книга.

Глава четвертая

Следующие недели тетушка пыталась загладить свою вину перед Беном. По субботам, когда они отправлялись за покупками, она показывала ему самые старые части Нориджа с мощеными булыжником улочками, где стоявшие в полном беспорядке дома, казалось, вот-вот скатятся с холма. По воскресеньям после церкви она часто возила его на побережье, где на каменистых пляжах пыталась играть с ним в футбол или гуляла вместе с ним вдоль утесов, чьи обращенные к морю бока осыпались под ветром мелким песком. Как-то она отправилась с ним к самой высокой точке побережья, на заметно выдающийся холм в Шерингеме, возносившийся на несколько сотен футов над морем. Бен созерцал травянистую равнину, почти такую же ровную, как море, и мечтал, чтобы завтра уже наступило, потому что он придумал, как ему достать копию книги. Отец одного из его одноклассников держал книжный магазин.

Мальчика звали Домиником, а больше Бен не знал о нем почти ничего. Кажется, у того не было близких друзей, во всяком случае, в их число точно не входили ни Питер, ни Фрэнсис, ни Кристофер, позволившие Бену играть вместе с ними в их игры. Питер с Фрэнсисом колотили друг друга по несколько раз на дню и корчили друг другу рожи на уроках, пытаясь рассмешить одноклассников и навлечь на тех наказание. От чего Кристофер спас Бена в первый день в школе, когда замаскировал приступом фальшивого кашля его смех, а Фрэнсис на следующий день раскусил шоколадный батончик на две части и предложил Бену кусочек поменьше, блестящий от слюны. Бен проглотил подношение вместе с чувством брезгливости, и с этого момента считалось, что они вчетвером друзья. Но Бен не позволит этому обстоятельству помешать знакомству с Домиником.

В понедельник тетушка как обычно отвела его в школу, хотя в Старгрейве он благополучно добирался до школы сам. Она сказала: «Старайся», и когда он попытался ускользнуть от нее в ворота, шлепнула его по заду – ей казалось, что подобный жест смутит его меньше, чем поцелуй на глазах у одноклассников. Июльское солнце нагревало макушку и отражалось от приоткрытых окон школы, пока он махал тетушке вслед, а когда она скрылась из виду, Бен прошел через вымощенный булыжником двор, запруженный учениками.

Доминик стоял перед входом для мальчиков и мурлыкал что-то себе под нос, сунув руки в карманы мешковатых шортов и уставившись на свои ботинки, которые выстукивали ритм его мелодии, какого-то приджазованного церковного гимна, от которого у него даже сползли носки. Лицо у него было как будто только что растерто махровым полотенцем, короткий широкий нос и крупный рот терялись на фоне высокого лба, над которым стояли торчком медно-рыжие волосы, напомнившие Бену зачищенный провод. До Бена вдруг дошло, что Питер, Фрэнсис и Кристофер наблюдают за ним, и он выпалил единственный пришедший на ум вопрос:

– Тебя Доминик зовут?

Доминик глядел на свои ноги, переставшие отбивать ритм.

– Хочешь поиздеваться?

– Нет, а с чего бы?

– Просто подумал, что ты мог бы. – Доминик наклонился, чтобы подтянуть носки. – Ты мог бы сказать «Никидом» или «Нодиким». Хотя, мое любимое «Модиник». Похоже на название какого-то лекарства. – Он распрямился и поглядел куда-то мимо Бена, словно ему не нравилось то, что он видит перед собой. – В таком случае, чего ты хочешь?

– Твой отец продает книги, верно?

– А твой кормит червей.

Бен разинул рот, не зная, что на это ответить.

– Когда мы в классе рассказывали, чем занимаются наши родители, мистер Болгер освободил тебя от задания, – продолжал Доминик, – но мне интересно, что бы ты ответил.

Бен закусил губу и понял, что, хоть он и пытается сдержать свои чувства, это вовсе не горе. И вдруг эти чувства выплеснулись из него так бурно, что ему пришлось утереть рот:

– Наверное, я бы сказал, что они лежат в могиле.

На лице Доминика отразилось такое потрясение, что Бен зашелся от смеха. На этот раз было почти не больно, почти отпустило.

– И что бы сказал на это мистер Болгер, – в радостном предвкушении продолжил Доминик.

– Он бы сказал… – тут Бен заговорил, понизив голос: – «Да как ты смеешь осквернять мою классную комнату подобными выражениями, ма-альчик?»

Доминик засмеялся, по крайней мере, закивал головой, растянув губы, что означало веселость.

– Так что ты там говорил насчет книг? Ни разу не видел никого из вашей шайки в нашем магазине.

– Я не в шайке, – возразил Бен и обернулся, чтобы проследить за взглядом Доминика.

Питер и остальные стояли у него за спиной: физиономии надутые, глядят угрожающе.

– Над нами ржете? – спросил Питер у Доминика.

– Только над учителем, – ответил Бен. – Мы разговариваем. Это личное.

– Тогда, может, пойдете в девчачий туалет? – предложил Фрэнсис, всплеснув руками.

– Да о чем тебе с ним говорить? – угрюмо поинтересовался у Бена Кристофер. – Он считает себя лучше всех только потому, что его отец – тупой лавочник.

– Он не тупой, он книгами торгует. Это ты тупой, если так думаешь. Мой прадед когда-то писал книги.

– Ах, простите, ваша светлость, – хмыкнул Питер, низко кланяясь.

– Ваши светлости, – подхватил Фрэнсис и повторил погромче, словно призывая всех оценить его остроумие.

Кристофер нагнул голову, как будто собирался боднуть Бена.

– Смотри, кого ты тупым называешь.

– А я смотрю.

Кристофер толкнул Бена, прижав к стене, а потом, когда в двери появилась учительница, с важным видом удалился в сопровождении своих прихвостней.

– И что же писал твой прадед? – спросил Доминик.

– Собирал старинные легенды и все, что не было записано раньше. И я хотел, чтобы ты спросил у своего отца, издают ли еще одну из таких книг. Эдвард Стерлинг, «О полуночном солнце».

– Что, моему отцу отложить ее для тебя, если у него есть?

– Лучше сначала скажи мне, сколько она будет стоить, – ответил Бен, но тут учительница дунула в свисток, требуя, чтобы все построились, и он закрыл рот, чтобы она не услышала, как он болтает после свистка, и не отправила его к директору, мистеру О’Тулу.

Когда его класс зашел в здание, ботинки Бена, купленные ему теткой к новому учебному году, по-мышиному запищали по линолеуму, и он увидел, как стоявший в коридоре директор наклонил голову— этим жестом он все время напоминал Бену оскалившуюся лошадь. Пока класс маршировал к месту назначения, Бену казалось, что жара, запах вымытого пола и тошнотворно зеленая краска со стен сплетаются внутри него в единое целое. В голове так сильно пульсировало, что он с трудом расслышал, что говорит ему мистер О’Тул: