Хлеба кровавый замес

Чтобы устранить эту уязвимость, при подобном масштабном событии, учитывая специфику движения в условиях засадной войны, необходимо было применять манёвренные группы прикрытия, которые на самых опасных направлениях выставляли временные блоки, а по сути – рубежи обороны. Чем сейчас и занимался весь их батальон, и, в частности, рота Пасько.

Движение грузовых машин шло в среднем равномерном темпе. За баранками сидели опытные водители. На боковых дверях машин были приоткрыты окна, и личные бронежилеты висели перекинутыми через оконные проёмы, обеспечивая бронирование кабины, так как штатная конструкция его не предусматривала. И такая изобретательность неплохо защищала от пуль и осколков. Во всяком случае, шальных и рикошетов.

Машина за машиной… машина за машиной… одна за другой… десять, пятьдесят, сто машин… Много… «Сколько ещё?» – мелькнула мысль у Алексея. Несмотря на скоротечный и тяжёлый бой, на трагедию сегодняшнего утра, он всё равно в душе был рад, что столько полезного груза, что много хлеба дойдёт до этих многострадальных афганцев.

Впереди по ходу движения, в направлении опорного пункта теперь восьмой[26] роты батальона, той, что стояла отдельно от штаба батальона и седьмой роты впереди по направлению к конечному пункту, а может быть, дальше того места – эхо в горах не позволяло точно определить расстояние – что-то забахало взрывами, и послышались звуки стрельбы. Что вызывало естественное опасение, но не более, потому как периодически по опасным местам, по выявленным целям могла отработать своя авиация или отстреляться вертушки. Это было привычно, если вообще можно что-то назвать привычным на войне.

Частота радиостанции 300-го была выставлена на выделенную волну батальона, и в шлемофоне Алексея раздался голос комбата – встревоженный и глухой:

– «Кама», я – «Иртыш», приём!

– Я – «Кама», на приёме.

– Лёша, я снимаю Пасько с блока. Рота вся должна немедленно вернуться! Жду на дороге возле опорника. Сколько вам нужно времени? Пасько говорит – двадцать минут.

– Да. Примерно столько, если мешать двигаться не будут.

– Жду, срочно ко мне! Тут всё объясню.

Шаховской вылез на броню, увидел, что грузовые машины стали замедляться и останавливаются справа на дороге по ходу движения: что-то впереди не позволяло её продолжать. Так как грузовые машины останавливались на обочине, то одна полоса освободилась для движения роты Пасько. Машины седьмой роты начали сниматься с мест и выезжать на дорогу. Шаховской дал Жене команду, и 300-й выдвинулся и встал первым, направляющим, обозначив голову колонны, за которой все стали пристраиваться.

Через несколько минут в наушниках прозвучал голос Пасько:

– Лёш, я последний, всех снял, колонну замкнул, можно начинать движение.

– Саш, стрельбу услышал?

– Да.

– Тебя комбат  неспроста снял с блока… Думаю, скоро что-то будет… Пусть ленты добьют…

Взводные отозвались, что услышали, и их люди займутся этим.

Колонна на ходких «восьмидесятых» БТРах, в которых установлены камазовские движки, двигалась вперёд и быстро достигла своего ротного опорного пункта, но съезжать с дороги на равнину не стала. Там уже стоял 302-й комбата, сидевшего сверху на броне и в ожидании беспокойно курившего сигарету быстрыми глубокими затяжками.

Какофония войны не прекращалась. Стало очевидно, что это не огонь нашей авиации – слишком долго длилась вся эта стрельба и продолжались разрывы. Офицеры успели полазить в рациях на своей технике по выделенным каналам связи и понять, что война завертелась в их восьмой роте. Естественно, все детали этого знал комбат, который получал доклад от ротного и оперативную сводку от «Гранита».

Комбат, заметив их приближение, дал команду оставить машины на дороге, а сам спрыгнул вниз. Шаховской подъехал и немедленно спустился. Тут же, минутой позже, подрулил Пасько. Офицеры собрались возле БТРа комбата. Все ждали его слов.

Тянуть было нельзя, однако что-то его держало. Но вот, наконец, вздохнув глубоко, он произнёс:

– На блоке восьмой роты духи долбят хлебную колонну. В восьмой роте есть потери… Накат на неё очень сильный… Это плохо. Хорошо то, что позиция духов по одну сторону дороги и находится вблизи от неё. Там есть равнинный подход к ним… Мы с тобой, Саш, атакуем их с тыла… Сейчас на подлёте вертушки, они поддержат.

Смурной Пасько процедил:

– Понял.

Комбат:

– Лёш, ты здесь, с тобой приданные артиллеристы и наши миномётчики. Организуйте огневую поддержку восьмой, цели сообщим. Здесь останется Тася с ранеными. Должна готовиться к приёму «трёхсотых». Зампотех останется. Давай, Лёш, на связи. Ты за старшего. Если опять вчерашнее здесь повторится, то ты, я уверен, сможешь… Я погнал… Поехали, Саш… – Он очень тягостно вздохнул. И неожиданно перекрестился. – Меня тут не жди. Сами на новое место будете перемещаться по моей команде. А я уже на новое место подрулю вместе с Пасько. Предупреди артиллеристов, что будем сегодня менять позицию, пусть будут наготове.

Он сделал паузу и спросил:

– Всем всё понятно? Тогда вперёд. По машинам!

Колонна седьмой роты стала набирать ход и вскоре скрылась за изгибами горной дороги.

Шаховской съехал с трассы и продвинулся метров на триста – четыреста, мимо позиций артиллеристов до своего прежнего места стоянки. Пока БТР медленно ехал, он видел вопрошающие и озабоченные лица артиллеристов, для которых он был тем человеком, от которого зависит их жизнь в этот момент существования.

Время близилось к дневному намазу.

Шаховской увидел летучку и подраненный утром БТР седьмой роты, который притянул зампотех. Он уже им и занимался. Недалеко стоял БТР 301-й, который был из их штатного взвода связи и был закреплён за Крикуновым. Его восстановление после подрыва было уже закончено.

Рядом с санитаркой стояла Тася и также выжидательно-вопрошающе смотрела на Шаховского.

300-й занял своё место. Шаховской вызвал командира артиллерийской батареи и ждал его.

Подошедшая Тася не решилась его отвлекать, однако он в двух словах пояснил ей всю текущую ситуацию.

Прибыл командир батареи, получил от Алексея задачу. Сверил с ним на картах позицию их восьмой роты, которая подверглась нападению. И без лишних слов убыл к себе исполнять поручение Шаховского.

Не было зампотеха. Видимо, в общих чертах он уже знал ситуацию от комбата и понимал, что должен сделать свою работу как можно скорее.

Прошло уже полчаса, как Шаховской увидел комбата, получил его распоряжения и вернулся на освоенное место на этом опорном пункте…

В воздухе раздался омерзительно-пронзительный знакомый свист…

Так свистят эрэсы на подлёте. Ещё несколько секунд, и раздался мощный взрыв на позиции.

Свист превратился в непрерывный хор мерзких верещалок, как будто истошно визжит выживший из ума многоголовый дракон. Он визжит на истеричной ноте, одной общей для всех его шибанутых голов. Так слышны ракеты на подлёте перед взрывом.

Разрывы пошли один за другим и слились в единый громогласный звук большой бедовой войны. Они были так часты и сильны, что всё вокруг стремительно заволокло дымом и пылью, и всё происходящее укутало устойчивой, непробиваемой для взгляда, пеленой… Даже солнце было укутано за плотной мглой.

Взрывов большой мощности было около двадцати, но все последствия этого обстрела сразу увидеть было невозможно, хотя экипаж Шаховского понимал, что помощь может теперь точно кому-то потребоваться. Взрывы пока прекратились.

– Женя, остаёшься на связи! Остальные – проверить, что у зампотеха и слесарей, они возле подбитого БТРа работали, – скомандовал своим Шаховской.

А сам быстро рванул к санитарке Таси – там были раненые. Они могли нуждаться в помощи. А возможно, и она сама… Нужно было переместить раненых под защиту брони.

Когда Шаховской подскочил к Тасиной «шишиге», Тася хладнокровно делала свою работу – солдат утром был ранен, а сейчас начал истерить, вторично подвергшись смертельной опасности. Тася наивно прикрывала его своим телом.