Хлеба кровавый замес

– Да, с ним, а с кем же? Это же он мне сообщил время начала движения хлеба… А ещё дал команду после блока сменить РОП на место по близости, где-нибудь недалеко от этого. Туда, где местность максимально открытая, и сложно организовать нападение. Тебя, Шаховской, это в первую очередь касается, – стал ставить задачи комбат. – Дай нужные распоряжения Пасько… и артиллеристам. Пусть те готовятся сменить позицию вместе с нами. И, Лёш, ты с Пасько пойдёшь на блок. Сам понимаешь: дело такое. Кто-то старший там должен присутствовать, – без лишних формальностей закончил это короткое совещание комбат.

Шаховской ответил автоматически:

– Есть, товарищ полковник.

А Тася совсем по-граждански и несколько по-женски:

– Ну, тогда я пойду? Дел, как-то сразу, много образовалось.

Комбат:

– Давай, прапорщик, готовься. Шаховской тебя заберёт.

Тася быстро ушла к своей санитарке, и в этот момент офицеры обратили внимание на целенаправленно двигающийся в их направлении БТР.

БТР быстро подъехал, и из него выскочил уже отметившийся в начале операции старослужащий из седьмой роты – Гаджиев, который заставлял молодых солдат дежурить за себя в патруле.

– Мой тут духа поймал, – гордо похвастал солдат.

– Что за дух?.. Гаджиев?.. Как тебя? Гаджиев, по-моему? Где ты его поймал? – стал уточнять начальник штаба.

Гаджиев был заметно польщён, что Шаховской его помнил: солдат в батальоне почти шестьсот человек, и всех помнить пофамильно невозможно.

– Да дехканин, старик местный. Ехал сюда на ишаке. А ротный приказал всех задерживать. Мы его взяли, а ротный, вот, потом вам доставить приказал, – отчитался как мог Гаджиев.

– Давай его сюда, – распорядился ему комбат и зычно прогремел: – Джураев, ко мне!

Гаджиев подвёл старика-дехканина. Следом появился и Джураев, так как БТР комбата был неподалёку.

Старик одет в видавший виды драный халат, выглядел жалко и бедно.

Он начал что-то лепетать, солдат его переводил… Старик догадался, что его речь будет услышана, и рядом человек, который его понимает, и доведёт его слова до всех присутствующих. Он стал говорить с перерывами в своей речи, осознав, что его переводят, и солдат тогда успевал за ним говорить не на самом впечатляющем русском языке, но смысл передавал точно:

– Он говорит, что он из ближайшего кишлака за горой, – начал перевод Джураев.

Комбат его перебил:

– Так, боец, в машину, – отправил он Гаджиева, – и ждёте здесь моей команды.

Гаджиев резво заспешил на броню машины, но внутрь не полез, а сидел сверху и «грел уши».

– Куда и зачем он шёл? Узнай у него это для начала. – Комбат продолжил общаться через своего переводчика.

– Он говорит, что сюда, к нам шёл, просить шёл. Он говорит, что они не виноваты в том, что по нам много стреляли вчера вечером. Это не они вчера воевали. Но по ним прилетали снаряды, и погибли люди в кишлаке. А они, их кишлак, не делали нам ничего плохого, не воевали с нами. Просит больше по ним не стрелять. Очень просит.

– Ну, положим, поверю, что это не они… А кто это был? Узнай, Джураев? Где они теперь, куда делись? – продолжал разбираться комбат.

– Он говорит, что это не их люди, что это какой-то чужой отряд. Людей много. Они сейчас все уже ушли в горы. Он так слышал, но сам не видел. Он боялся выходить из дома – они бы сделали ему плохо. Они не разрешали смотреть. Они недобрые люди, злые. Местных аксакалов совсем не уважают. Они чужие, – по мере того, как бубнил старик, его слова, как мог, переводил солдат.

– Значит, не стрелять просит… Ну, так мы и не стреляли… Может, другой кто-то? Сарабосы, к примеру? Есть тут рядом где-нибудь сарабосы?.. Ладно… Место кишлака он может на карте показать?

– Нет. Он читать вообще не умеет, – солдат-таджик продолжил выполнять свои «внештатные обязанности».

– А рукой показать может? И как далеко находится их кишлак?

Старик сказал и показал направление. На картах быстро вычислился среднего размера кишлак, мазанок на пятьдесят, в трёх километрах по прямой, сразу за внешним кольцом горной системы, внутри которой, собственно, и оказалась седьмая рота со штабом батальона.

Комбат распорядился:

– Так, ладно. Дайте ему что-нибудь поесть с собой, и вывезите его на дорогу. Или где там ишак его?

Солдаты из машины комбата и из БТРа Гаджиева сразу зашебуршились по своим сусекам и стали доставать какие-то съестные припасы. Получилось вполне значительное количество, и среди всего этого добра оказалась даже одна залежалая армейская буханка.

Армейский хлеб солдаты ели не особо охотно, потому что на такой высоте плоскогорья он пропекался плохо и внутри больше напоминал вязкое тесто.

Продукты, которые могли бы пригодиться и были разрешены афганцам в пищу: тушёнку, консервы, чай, галеты – всё это собрали к машине с Гаджиевым, на которой старика нужно было вывезти обратно на дорогу.

Но тут раздался голос Шаховского – Шаховской вспомнил что-то, и сам от неожиданно возникшего воспоминания спросил достаточно громко и резко:

– Джураев, спроси его, а труп он заберёт с собой?

Все стали смотреть в сторону Шаховского, и даже перестали суетиться по «продуктово-пайковым» делам. Солдат перевёл.

– Какой труп? – спросил афганец с недоумением и очень осторожно, чтобы никак себя не проявить, не навлечь беды, и его реакцию не расценили бы каким-либо опасным для него образом.

Война есть война, и она всех делает осторожными. Тем более, когда не понять по прошлому опыту жизни – кто свой, а кто чужой, кто плохой, а кто хороший.

– Он давно тут лежит? – продолжил уяснять для себя это неожиданное событие дехканин.

– Вчера погиб, вечером поздно. Один из тех, кто на нас напал. Его присыпали, чтобы дикие звери не погрызли. Заберёте? – переспросил Алексей. – Его бы надо похоронить по вашим обычаям, предать земле как положено. Что он здесь будет как зверь валяться?..

– Заберу, раз на то воля Аллаха, – ответил старик.

Шаховской:

– Гаджиев, тебе сейчас Джураев покажет, где он прикопан, вы его достанете и довезёте на дорогу до того места… где там его ишак? Короче, до ишака до этого довезёте. И там поможете старику на ишака всё навьючить… И труп не забудьте отправить!..

– Есть, товарищ капитан, – с характерным акцентом ответил Гаджиев.

Неожиданно старик снова стал говорить, ни к кому определённо не обращаясь:

– Он говорит, что они не воевали, их мужчины не воевали, но те пришедшие чужие люди забрали ночью ишаков и их мужчин и возили всю ночь ракеты. Ишаков уже вернули.

Комбат цедит крайне озабоченно:

– Если друг попал в беду, я его похороню… Вот, Шаховской, сунулся ты со своим трупом!.. Давно хоть ишаков вернули?

– Старик говорит, что после утреннего намаза. Значит, солнце уже взошло. Это совсем недавно, – пояснил боец-таджик.

– Так… Час от часу не легче… Эрэсы это уже очень серьёзно, там в каждом боевая часть около двадцати килограмм… Шандарахнет так, что мало не покажется… А навозили, наверно, много, раз почти всю ночь возили… – Комбат искривился злой гримасой. Продолжил опрашивать: – Сколько их было-то, людей, ишаков?

– Старик говорит, что с десяток ишаков из кишлака забрали вместе с их хозяевами. Они были погонщиками.

Шаховской, более других повидавший ишаков в караванах, сразу им сообщил, что ишак может легко нести три-четыре эрэса. Жалеть чужую скотину душманы не будут, поэтому нужно ориентироваться, что за одну ходку по четыре ракеты каждый ишак возьмёт, и как минимум одну ходку до места пуска они сделают.

Значит, на позиции находилось уже около сорока штук эрэсов… Это будет очень тяжёлый по количеству взрывчатки залп, учитывая, что укрытий тут нет. А осколки от эрэсов даже и боевая техника не выдерживает. Её броня для таких мощных зарядов лишь название. Всё прошьёт осколками, и моторное отделение тоже.

– Старик, – спросил комбат, – а по кому они стрелять-то собрались? – он ещё тешил себя надеждой, что эта вся духовская подготовка не по их душу.