Повелитель

– Ну тебя понесло! – Вадим щелкнул крышкой пивной банки.

– Дурак ты! Ничего не понимаешь, – надулась Ася.

– Я тоже его фильмы люблю, – сказала Марина.

– А у вас с Ветровым как, вы вместе еще? – поинтересовалась Ася.

– Вместе. Мы на море ездили к его друзьям, жили где-то месяц под Сочи. Когда туда ехали, нас с поезда ссадили – за пьянку.

– Вы буянили, что ли?

– Нет, мы не вовремя встретились с начальником поезда. Всего две станции не доехали. Нас в милицейскую машину посадили, отвезли в отделение. Там заставляли дуть в трубочку, ходить по линии и так далее. Я боялась, что деньги украдут – вещи забрали. Но нет, все вернули потом. Только пришлось билеты покупать, чтобы доехать. А так все здорово – море, покой. Миша роман писать начал.

– А ты? – спросил Барсуков.

– А я ничего не написала вообще, мне было так хорошо…

– Сам-то что написал? – спросила Надя.

– А у меня новый сюжет, – он поправил воротник белой рубашки. – Я когда сегодня ехал сюда, на остановке видел замечательную картину – две машины врезались, уже ДПС работают, что-то там измеряют. «Волга» и «Фольксваген». Повреждены не сильно, так, царапины. Пока гаишники работали, водители познакомились. Женщина – водитель «Фолькса», мужчина за рулем «Волги». Когда документы оформили, начали разъезжаться, но «Фольксваген» не захотел заводиться. Мужчина из «Волги» увидел, что она не заводится, остановился, вышел, что-то понажимал в капоте – не помогло. Закончилось тем, что «Фольксваген» привязали к «Волге», так они и уехали. И я подумал, вот так какая-то житейская буря налетит, бросит людей друг к другу, и кто знает, что из этого выйдет. Может, они привязались навсегда? Думаю, это будет повесть… – Барсуков задумался.

– Опять сюжет, – сказала Надя, – а готовое у тебя есть что-то? На диплом-то хватит?

– Ой, Надь, не порть настроение, его и так нет, – пробурчал Петя Сипченко, – сегодня вот совсем не хочется думать о дипломе.

– Ладно, не будем, – согласилась она. – А я тоже летом не писала, зато вчера получилось стихотворение. Как я ему обрадовалась! Когда долго не пишешь, становится страшно, что это молчание навсегда и я больше ничего не напишу…

– Вот я тоже этого ужасно боюсь! – подхватила Марина. – И ведь нельзя себя заставить усилием воли. Вернее, заставить можно, но тогда получится плохой текст, лучше уж вообще не писать.

– Да, я прямо чувствую, как проваливаюсь в ледяную дыру ужаса, и настроение сразу портится, а потом раз – и приходит стихотворение. И это чудо, словно… – Надя замолчала, вглядываясь в пространство за фонтаном.

Чуть вдали, ближе к Тверскому бульвару, на одной из скамеек сидел Лялин. Поколебавшись несколько секунд, Надя пошла к нему.

– Надь, ты куда? – с плохо скрываемым разочарованием в голосе крикнул ей вслед Барсуков, но она не ответила.

Лялин заметил Надю примерно на полпути. В светлом сарафане, с распущенными волосами, отливавшими под солнцем золотом, с бутылкой пива в руке, светящейся под лучами, словно драгоценный кристалл, она напоминала царевну, вышедшую из сказки и перенесенную недобрыми силами в центр Москвы двадцать первого века.

– А почему вы босиком? – вместо приветствия спросил мастер, глядя на ее ступни, выглядывающие из-под светлой льняной юбки. – Мне, кстати, часто снятся кошмары, что я иду на какую-то важную конференцию, выхожу на сцену выступать и обнаруживаю себя босиком. А вы на самом деле…

– На самом деле это не так уж и страшно. Мы немного в фонтан забрались, вот и разулась. Да и асфальт приятный, теплый.

– А ведь еще не вечер, – заметил Андрей Мстиславович, глядя на бутылку в ее руке.

– Вы, я смотрю, тоже отмечаете, – быстро ответила она, глядя на его золотую фляжку в кожаном футляре под крокодила. – У вас там водка или коньяк?

– Ни то ни другое. Там мой фирменный коктейль. Сам делаю. Называется «Амбра».

– «Амбра»? Это ведь что-то с духами связанное?

– Я так сократил от амброзии. Чем-то похоже на арфу. Амбра-кадабра. Главное, не пить много. Хотите? Вы садитесь. Только стаканчика у меня нет.

– Хочу. – Надя села рядом и осторожно поднесла к губам золотое горлышко.

Напиток был крепким, обжигающим и в то же время приятно-терпким.

– Вкусно! – объявила она, возвращая фляжку. – А что в этой «Амбре»?

– О, этот секрет я унесу с собой в могилу. Шучу. Это текила, лаймовый сок, ликер и немного корицы.

Наде очень хотелось спросить, почему он пьет в одиночестве в этом сквере, но она не решалась. До них долетало ласковое журчание фонтана, а где-то совсем рядом посвистывала птица.

– Интересно, что за птица, – сказала она, – я в них совсем не разбираюсь, знаю утку, голубя, воробья, галку еще. А всех остальных называю скворушками, хотя это, наверное, не они. Может, это соловей?

– Нет, соловьи весной поют.

– Да, правда. А я никогда не слышала соловья.

– А к нам в дворик они прилетают. Из аудитории слышно. Ты, наверное, слышала, просто не знала, что это соловей.

– Вы мне покажете? Весной?

– Конечно, – ответил мастер и задумался. – Что у вас вообще хорошего?

– Я переехала. Только не знаю, хорошее это или плохое. В бабушкину квартиру, потому что она умерла.

Возможно, это было волшебным действием «Амбры», но совершенно неожиданно для себя Надя рассказала Андрею Мстиславовичу про похороны, переезд и ремонт. Мастер слушал не перебивая, лишь иногда отхлебывая из фляжки, перед тем предлагая выпить ей.

Когда она вернулась к своим Ильина, и Барсукова не было – они пошли за пивом к палатке возле метро.

– О чем говорили? Вы стихи, что ли, так долго обсуждали? – лукаво улыбнулась Марина.

– Не стихи. Просто пообщались. А вы почему не подошли?

– Побоялись вам помешать, – ответила Ася. – Вы такая красивая пара!

– Не придумывай.

Надя обернулась, чтобы еще раз посмотреть на Лялина. Лавочка, на которой они только что распивали «Амбру», была пуста.

10. Эволюция творчества

Осень стремительно разрасталась, наполняясь красками, словно природа готовилась не к временному умиранию, а новому расцвету. Несколько недель спустя после первого семинара, когда все по очереди читали свои стихи и делились последними новостями, промелькнули незаметно, и наконец наступил день, которого Надя ждала со страхом и нетерпением – ее обсуждение. За все лето она написала только одно стихотворение, которое и прочитала на первой творческой встрече. Но оно не вызвало оживленных откликов, да и ей самой, честно говоря, казалось каким-то вялым. Но ничего другого у нее не было. Вадим даже посоветовал ей по-хорошему потерять голову, чтобы дать эмоциональную свободу своим строкам.

– Чью голову потерять? – переспросил Лялин.

– Свою. А разве не понятно?

– Нет, не понятно. – Мастер улыбнулся. – А то она возьмет и мою голову потеряет…

От этих слов у Нади сердце застучало, словно колеса скорого поезда на стыках рельс, но виду она не подала, и сама себя успокоила: все это ей кажется. Но что удается укрыть от людей, невозможно спрятать в творчестве. В сентябре Эвтерпа, словно компенсируя поэтически бесплодное лето, не покидала ее ни на день. Наде приходилось записывать внезапно зазвучавшее стихотворение, где бы она ни была, на лекции, в метро или магазине – она останавливалась и доставала маленький блокнот. Однажды вдохновение настигло ее по дороге домой. Лил дождь, Надя торопилась – зонт, конечно, в тот день она не взяла. Почувствовав подступающие слова, Надя замедлила шаг, проверяя, быть может, она сумеет их запомнить и донести хотя бы до подъезда, чтобы там в укрытии записать эти строки. Но тут же, не доверяя памяти, остановилась, и, заслоняя буквы от льющейся с неба воды, начала выводить буквы. И в октябре новая подборка была готова. Обсуждение ее страшило, и не только из-за стихов. Наде стало казаться, что Андрей Мстиславович как-то иначе смотрит на нее во время семинаров. Причем когда она отвечала на его взгляд, мастер никогда не отводил глаза сразу. «Чтобы формулировать довольно тонкие вещи, необходимо точное слово. Душевное состояние, перенесенное на внешний предметный ряд – это художественная задача, для выполнения которой требуется определенный уровень, прежде всего владения языком. Помните, поэтическая самостоятельность идет рука об руку с точностью выражения. Но не стоит забывать о форме…» – говорил на одном из семинаров Лялин, и Надя слушала, глядя ему в глаза, и аудитория вместе с ней начинала уплывать в иное, счастливое измерение. Как бы она хотела говорить с ним на равных, путаясь в падежах и перевирая цитаты, употребляя неточные и неверные слова, и чтобы Андрею Мстиславовичу это казалось прекрасным. Сначала Надя пыталась себя убедить, что все это вздор, фантазия, чрезмерно разыгравшееся воображение, но однажды поймала себя на том, что ждет встречи с мастером. По средам ее сковывала хрустальная грусть, ведь в следующий раз она увидит его только во вторник. А однажды после семинара, когда Надя с подругами стояла на крыльце, Лялин, проходя мимо них, похлопал свою студентку по плечу: