Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 6



В восемь лет босой крестьянский мальчик прощается с родителями, с селом Плахино, и дальнейшее его детство протекает в Петербурге, в придворной певческой капелле»16.

Ведавший в ансамбле политической частью В.М. Филимонов, многое узнавший о семье Александровых из рассказов сослуживцев и по кадровым документам, писал, что Александр Васильевич «в течение многих лет руководил хорами в семинарии, в реальном училище, на земских курсах, в педагогическом университете в Твери, Петербурге, занимался хоровой деятельностью в ряде московских театров, в т. ч. работал с хором в Камерном театре у А.Я. Таирова, был консультантом по хоровой части в Музыкальном театре В.И. Немировича-Данченко»17.

По свидетельству биографа А.В. Александрова С.В. Глушкова, любимым детищем Александра Васильевича «стала первая в Твери музыкальная школа. Она размещалась совсем недалеко от дома – в здании мужской классической гимназии (ныне в нем находится медицинская академия). Школа просуществовала всего несколько лет – с 1915 по 1917 г. Она была учреждена при Московском отделении Русского музыкального общества и именовалась по имени создателя – “школа А.В. Александрова”. Он сам вел в ней класс хорового мастерства и сольного пения. Кроме этого, в ней были фортепианный, скрипичный и музыкально-теоретический классы. Учились в ней не только дети, но и взрослые, особенно на фортепианном отделении. Школа ставила перед собой весьма нелегкую задачу подготовки к поступлению в Московскую консерваторию, и, как утверждает [исследователь] Виктор Шиков, большинство выпускников успешно выдерживали вступительные экзамены. Однако сколько было в ней учеников, осталось неизвестным. Шиков указывает лишь на то, что в скрипичном классе, который вел студент Московской консерватории Гедеонов, обучалось восемь человек»18.

В.М. Филимонов в своих воспоминаниях акцентировал внимание на факте руководства А.В. Александровым «Московской государственной академической капеллой. Все это говорит о том, что Александр Васильевич являлся выдающимся хоровым дирижером. В гастрольных поездках по стране и за рубежом [СМИ] всегда подчеркивали, что Краснознаменный ансамбль прежде всего славится уникальным хором»19.

Б.А. Александров, вспоминая о работе отца, писал: «Репетиции Александра Васильевича – это интереснейший опыт вокально-хоровой академической школы. У него было особое отношение к звуку, к безупречной хоровой интонации. Объясняя, он часто пел сам, добиваясь от певцов точности звука, – не только его высоты, но и тембровой окраски. На форте и пиано, в любом темпе добивался ясного, округлого, звучного слова. Дикция ансамбля была гордостью отца»20.

Об учебе отца в Петербургской консерватории Б.А. Александров оставил несколько вариантов воспоминаний. Сравним два из них – официальные, опубликованные в советское время в литературной обработке, и неофициальные, хранящиеся ныне в ЦГА Москвы. В обоих случаях – констатация усердной работы. Но если опубликованный текст освещает сам процесс получения А.В. Александровым высшего музыкального образования, то в основе «неофициальной» мемуарной рукописи – исключительно субъективные ощущения от поставленных образовательных задач.

Из книги Б.А. Александрова «Песня зовет» мы узнаем, что вступительный экзамен (1900) принимал у его отца сам Н.А. Римский-Корсаков. Абитуриент сумел привлечь внимание классика «своими музыкальными данными и особенно слухом, безошибочно определяя аккорды, тональности, замысловатые сочетания звуков, называя все точно, не глядя в клавиатуру»21. Н.А. Римский-Корсаков, А.К. Лядов и А.К. Глазунов стали педагогами А.В. Александрова по Петербургской консерватории. «Занятия шли успешно, – констатировал Борис Александров, – но в 1902 г. он по состоянию здоровья вынужден был оставить учебу, переехав в Бологое, где занял должность регента местного собора. […] Несколько раз А.В. Александров пытался возобновить занятия в Петербургской консерватории, и однажды это ему удалось. Но расстояния, тревожная обстановка и события 1905 г., когда был уволен из консерватории Римский-Корсаков, а в знак протеста против произвола дирекции Русского музыкального общества консерваторию покинули многие прогрессивно настроенные профессора и студенты, заставили отца отказаться от мысли закончить Петербургскую консерваторию. Позже он завершил свое образование в Московской консерватории, закончив ее по двум факультетам – по классу сольного пения у профессора Умберто Мазетти и по классу сочинения – у профессора Сергея Никифоровича Василенко. За успешное окончание консерватории отец был награжден Большой серебряной медалью, представив в качестве дипломной работы одноактную оперу “Русалка” на сюжет драмы А.С. Пушкина»22.

Неопубликованные воспоминания практически ничего не содержат ни об учителях, ни об академии, зато многое рассказывают о личности А.В. Александрова. Как пишет его сын: «Юношей он [отец] учится в Петербургской консерватории, затем в Московской консерв[атории] и одновременно ведет педагогическую работу. Из города Твери [А.В. Александров] специально приезжает в Москву на уроки, причем систематически, в неделю несколько раз. Часто, не имея времени, решает музыкальные задачи в поезде. На обратном пути заезжает на ст[анцию] Ховрино, дает уроки и поздно возвращается обратно в город Тверь. Эти поездки его сильно измотали, появились признаки нервных заболеваний и даже [думы о необходимости] бросить учиться в консерватории. Эти трудные студенческие годы отец часто вспоминал»23. Несомненно, подобные задачи способствовали особо взыскательному отношению А.В. Александрова к трем своим сыновьям и многочисленным ансамблистам.



В период учебы Александр Васильевич слыл большим поклонником оперы. По свидетельству Бориса Александрова, «отец в то время любил больше оперный театр Зимина, как и вся тогдашняя студенческая молодежь. Главным кумиром их был бас [В.Н.] Трубин. Отец рассказывал, как они “зайцами” пробирались на галерку и успех решали именно они – галерка, т. е. студенческая молодежь. Оттуда летели цветы и тухлые селедки в исполнителей.

Вспоминал часто певцов: Дунаева, Петрову-Званцеву, Друзякину, Шевелёва, Лебедева и многих других, уже не говоря о гениальном Шаляпине и Собинове. В студенческий период своей жизни А[лександр] В[асильевич] устраивает оперные спектакли и концерты для тверской публики. Певцы приезжали хорошие. Из оперных спектаклей, которые я помню, были “Евгений Онегин”, “Фауст”, “Искатели жемчуга”.

А[лександр] В[асильевич] сам неоднократно выступал в концертах. Как певца А[лександра] В[асильевича] я помню плохо, мне было тогда мало лет. Смутно помню партию Ленского, которую он пел в концертном исполнении в сопровождении симфонического оркестра. Но вскоре верхние ноты у него пропали, и он бросает сольное пение. Причина потери голоса, как он говорил, была следующей: “Мне нужно было ставить голос на баритон, а проф[ессор] Мазетти находил, что у меня тенор”»24.

Помимо русских композиторов, А.В. Александров «очень любил [Э.] Грига и первые его [отца] сочинения были [написаны] под влиянием этого композитора. Помню хорошо его оперу “Русалка” и начало другой – “Смерть Ивана Грозного” на текст Ал[ексея] Толстого. Есть интересное письмо Ф.И. Шаляпина к отцу относительно написанной им оперы для него на этот сюжет»25.

По воспоминаниям Б.А. Александрова, «вся жизнь и работа А[лександра] В[асильевича] – [это] какое-то горение в искусстве. Я помню, когда его рабочая жизнь начиналась в 8 часов утра и кончалась в полночь. Не имея свободного времени, он прибегал на несколько минут домой, быстро обедал и так же быстро исчезал.

Приходил усталый ночью и еще ухитрялся играть на фортепиано и даже сочинять. […] Уже будучи известным человеком, отец так же много работал. Все концерты почти проводил сам, и даже когда здоровье резко ухудшилось, не мог работать меньше в силу своего творческого темперамента»26.

В музыкальном плане А.В. Александров был по-настоящему одарен. Однажды он удивил уже взрослых Бориса и Александра. По воспоминаниям старшего сына, «на один из наших вечеров отец принес вышедшую из печати мою sonate для скрипки и надписал нам всем на память. Затем, усадив меня играть ф[ортепьян] ную партию, [он] сам взял скрипку. Мы недоумевали, кто же будет играть, и страшно поразились, когда отец начал играть партию скрипки»27.