Страница 4 из 19
— Вот оно как: «не умею»… Сядь вечерком за стол и подумай. И тема добрая есть — держатель резца. Втулки новые пошли, внутри как бочка. Надо придумать фигурный держатель.
— О, это же сложно!
— А что легко дается? Мозговать надо. Как же иначе. Ну ладно, пошли — мать обедать собрала. Домашние пироги…
Юрка застеснялся и хотел было уйти, но не тут-то было — Протас Нилыч схватил его за рукав:
— Старшие говорят, значит иди, нечего артачиться.
Старик уселся за стол, протер вилку салфеткой, а острие ножа по привычке проверил пальцем:
— Вот инструмент выпускают — пастилы не отрежешь. А ведь тоже сталь портят. Ну, бери пирог. Да смелее, смелее, вот так…
Себе положил кусок пирога, поднял корку, попробовал рыбу — хороша! Попробовал и замешкался: «За пирогом-то и нищие выпивали. Налить бы, но… Скажет: «Нас ругаете, а сами»… «Ладно уж…» И нехотя начал есть.
— Мать, где ты там?
— Иду, иду. — Наталья Ивановна, вытирая жилистые, в морщинках руки о фартук, села и устало вздохнула: — Боюсь, не подгорело бы. Кушай, сынок, кушай, на нас не гляди. Тебе еще в кость расти, кушай.
Нилыч жевал лениво. Жена это сразу заметила.
— Отец, налил бы, сегодня же выходной.
— Им только налей!
— Да уж, небось… И своему до солдатчины не давал, все мальчишкой считал, и тут… Не знал вкуса водки, так и ушел на фронт… — Она прикрыла лицо фартуком и вышла из комнаты.
Нилычу не по себе стало. Сколько раз говорил: не вспоминай. Правда, сам-то все время вспоминал, только ей вида не показывал. Единственный сын!
Буркнул вслух:
— Не худому учил. Трезвость молодым нелегко дается. Только вот не довелось ему…
Помолчал, прислушиваясь к возне на кухне, а потом вдруг склонился к гостю, зашептал:
— Подожди-ка, Юрик, подожди, мы сейчас… — и бойко шмыгнул в угловую комнату. Через минуту вышел с бутылкой портвейна.
— Вот вчера из-за соседа купил, а он не пришел. Мы за его здоровье.
Юрка начал было отказываться, но Нилыч руку поднял, оборвал его:
— Не бастуй, много не дам, а эту выпей. Да и вино-то квас… Вчера вон как нализался.
— Так это — ребята…
— Не оправдывайся, знаю вашего брата. Не успеет снять бляху «РУ», а уже к киоску, в ресторан. Напьется такой и давай: «Я — рабочий!» — Нилыч встал, стукнул ножками стула об пол: — И ты вчера тоже — «Я рабочий».
— Мать, что там еще — давай. «Рабочий». А как шпильку товарищу выточить, так… — Блеснул глазами на Юрку, снова сел. — Ты не ему сделал зло, а себе, мне, государству. «Рабочий»…
Юрка убрал руки под стол и до боли мял их, ругая себя: «Так тебе и надо, не будешь умничать. Все на мастера сваливал — «пусть время знают»… А если дело требует? Дело, государство… И этот седой человек за тебя работал…»
В комнату вошла Наталья Ивановна, неся сладкий пирог и эмалированный чайник с компотом. Посмотрела на Юрку, потом на мужа, урезонила:
— Да что ты на парня! Ешь, сынок, не гляди на него.
— А я… — запнулся и невпопад сказал: — Он на меня не сердится, это он…
— «Не сердится», — протянул Нилыч. — Ишь, какой догадливый. Вот надеру как следует, — и он схватил Юрку за ухо.
Юрка встрепенулся, блеснув глазами, но тут же через силу улыбнулся, промолвил:
— А я не боюсь.
— Не боишься? Сукин ты сын, понимаешь. Дай руку. Но, смотри. Хочешь иметь друга, сам будь другом. А главное — званием нашим дорожи. Вот такими рабочими руками весь мир кормится. В древности ими человек огонь добывал, а теперь ракеты к Солнцу пускает. Понимаешь? Рабочий — создатель всего, господин Земли. Если это всем сердцем поймешь, тогда и честь рабочую оберегать будешь.
— Отец, да хватит тебе точить-то его!
— Я не точу, мы по-дружески. Вчера у нас неладно вышло, я тоже маленько… Вот мы и объясняемся. Ссору легко начать, да нелегко кончить… Так вот, давай, Юра, договоримся…
— Не надо, Протас Нилыч, не надо, — перебил его Юрка, — я все понимаю.
— Ладно, ладно, верю. Только смотри… Еще налить? Не надо? Ну и правильно. Я еще маленькую. Для аппетита.
4
Протас Нилыч подышал на обледеневшее стекло, протер пятнышко с пятачок и через него увидел Юрку. Он с валенками под мышкой удалялся к себе.
Несмотря на мороз, Юрка шел нараспашку, кепка еле держалась на макушке. Уши рдели. Шел он размашисто, быстро, хотя дорога была ухабистая: со степи на улицу надуло много снега, перемешанного с пахотной землей; он окаменел огромными косами, похожими на застывшие морские волны. Через них люди протоптали дорожки. Шагая к белокаменному городу, Юрка то опускался в лощину, то снова поднимался на самый гребень…
Нилыч смотрел вслед Юрке, не мигая. Ему хотелось сейчас быть рядом с этим парнем, идти за ним, оберегать его, чтобы он нигде больше не споткнулся, чтобы никто не омрачил его радость.
Когда Юрий повернул к трамваю и скрылся за углом, Протас Нилыч улыбнулся:
«Эх, сынки, сынки!.. Радовать человеческое сердце так же важно, как лечить… Производственную норму выполнить всякий сможет, а вот человека воспитать!.. Если бы каждый кадровик воспитал хоть одного молодого рабочего. Одного! Это же миллионы!.. Вот бы предложить такое…»
А Юрка, крепко прижимая валенки, щурясь от холода и ветра, спешил в общежитие. Бежалось ему легко. На душе было светло, будто только что повстречался с отцом.
ДВА ЖЕЛАНИЯ
1
Первый горновой Олег Бабурин сдал смену и направился в душевую, на ходу вытирая с лица пот. Шел, как всегда, неторопливо, вразвалку.
Проходя мимо открытой двери будки газовщика, горновой услыхал:
— Олег, вызывают срочно в цехком!
Его сердце встрепенулось, замерло на какое-то мгновенье и снова заколотилось — сильно, тревожно…
Но как ни в чем не бывало энергично повернулся и вошел в будку — так скромно доменщики называют зал управления, штаб домны.
Газовщик сидел у круглого железного стола, отполированного руками суконных спецовок, с кем-то разговаривал по телефону. Кроме него, в будке никого не было. «Один. Это хорошо, — обрадовался горновой. — Сейчас переспрошу и по глазам узнаю». Но газовщик даже не поднял головы, повторил сказанное и снова начал кричать в трубку:
— Але, диспетчер, ковши когда подадут? Ковши, говорю! Скоро выпуск… Вам все не слышно…
«Глаза прячет, — подумал Олег, уходя от газовщика. — Значит, ему стыдно за меня. Теперь ясно — разыскала». Уверен был в этом потому, что совсем недавно в трамвае встретил старшину-сверхсрочника из своей части. Тот на Сахалине познакомился с молодой учительницей, поженились, и теперь вот приехали в гости к ее родителям. Старшина был под хмельком, на прощанье хлопнул по плечу, улыбнулся: «А о тебе там помнят… Она молчит, а тесть все еще скрипит зубами…»
«Гордая, искать не будет…» — всегда успокаивал себя Олег. А вот про ее отца он как-то… забыл. Старшина напомнил. После этого Олег все время чувствовал себя так, будто за его спиной вот-вот пламя взметнется…
2
Шел он в цеховой комитет и уж в который раз ругал себя, проклинал тот день… «Не подумал… поспешил… а теперь на всю жизнь…»
Когда его вызвали в военкомат, пожелал на флот. Направили. На маленьком, юрком судне сновали между Сахалином и Курилами. Бывало и трудно — не дрейфил. Однажды в шторм поломало винт. Взбугренное море долго играло катером, а когда вдоволь наигралось — швырнуло его на камни, торчавшие далеко от берега. Барахтались в волнах. Но Олег держался на воде, как пробковый. Командира спас, выволок его вместе с сумкой, в которой были очень ценные документы. Наградили за это, чаще других отпускали на берег.
В рыбацком поселке познакомился с девушкой. Решили пожениться. Приходил, как в свой дом. Чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.