Два желания

Петр Иванович Гагарин, известный читателю по книге «За голубым Сибирским морем», в своем новом сборнике представил следующие рассказы: «Снова с отцом», «Два желания», «Поверили», Флаги на домнах». В них он рассказывает о трудовых буднях металлургов, о любви, дружбе. Поднимает вопросы морально-этического плана и по-своему их разрешает. Рассказы читаются легко и с интересом.

Два желания

СНОВА С ОТЦОМ

ДВА ЖЕЛАНИЯ

ПОВЕРИЛИ!..

В ПУТИ

ФЛАГИ НА ДОМНАХ

notes

1

Два желания

СНОВА С ОТЦОМ

1

Юра Губанов — высокий, худощавый парень, с густыми черными волосами, нависшими над лбом, — тщательно собрал медную стружку, ссыпал ее в железную коробку, похожую на противень, сдал в кладовую и стал убирать инструмент, мысленно рассуждая: «Во как мы сегодня — почти две нормы! Классно!..»

В токарное отделение вбежал Андрейка Петухов — молодой слесарь. Он был в два раза меньше Губанова ростом, рыжий, с глазами-щелками. Юра недолюбливал Андрейку за то, что он уж очень боевой, говорливый и въедливый.

Андрейка вбежал и остановился, словно с перепугу: моторы не гудели; токари, закончив смену, радостно переговаривались, смеялись, старательно чистили, обтирали станки, смазывали их. Андрейка столкнул кепку на самый затылок, начал упрашивать:

— Братцы, я и забыл, что сегодня суббота. Шпилька порвалась, пресс стоит. Ну, кто сжалится? Плевое дело.

— Плевое, так зачем сюда идешь? — съехидничал Юра. — Сам сделай.

— Ну ладно… Выточи, — обратился он к Губанову.

Но тот даже головы не повернул, все так же укладывал резцы и ключи в ящик, протирая их тряпкой. Он вообще был немножко угрюм и молчалив, а уж с этим рыжим…

— Юрик, ну выточи, ведь делов-то…

— Отстань, смена кончилась, все токаря домой, а ты тут…

— Не токаря, а токари.

— Ну, уматывай, грамотяга.

— Что значит «уматывай»? Опять грубишь на производстве! Вот в «Крокодиле» разделаем — будешь знать.

— Разделывай, ты на это спец… — Юра еще что-то хотел сказать Андрейке, но тот уже отошел к соседнему станку и стал просить другого токаря:

— Протас Нилыч, выручите. Мастер у начальника цеха, вторая смена еще не пришла, а тут вот…

— Что «тут вот»? — рассердился Протас Нилыч. Инструмент был у него уже убран, станок вычищен, смазан. Да и суббота! Сосед его ждал… — Так что у тебя? — спросил он более миролюбиво.

— Шпилька…

— Вижу, не слепой. — Взял обе половинки злосчастной шпильки, повертел их в руках, словно пытаясь убедиться, действительно ли шпилька сломалась, про себя раздумывал: «Сделать — значит, все начинай сначала, отказаться… Но я же не Юрка!»

Швырнул тряпку на тумбочку, буркнул:

— Давай сделаю, я ведь помоложе его. Видишь, парень изработался…

Юра исподлобья посмотрел на Нилыча: «Ишь, какой добряк выискался…»

Андрейка обрадованно суетился около Нилыча и все повторял:

— И чего она порвалась, проклятая?

— А с чего она проклятая? Металл устал — и все. У него тоже свой век. Соображай, ты ведь уже слесарь! — Протас Нилыч шутя щелкнул Андрейку в лоб, улыбнулся и полез в шкаф за инструментом, приговаривая:

— Сделаем новую. Стриженая девка не успеет косы заплести…

Он неторопливо, но расчетливо и потому быстро зажал в патрон стальной прутик, установил резец и нажал на кнопку «пуск». Мотор взвизгнул, кулачки патрона мелькнули и слились в один круг. Нилыч смело подвел резец; стружка, дымя и синея, живой спиралью потекла под станок.

Андрейка теперь уже приутих; облокотясь на заднюю бабку, смотрел то на стружку, то на Нилыча, лицо которого опять стало серьезным, сосредоточенным. Рыжие с проседью усы еще больше ощетинились.

«Наверное, на меня рассердился, — думал Андрейка. — Я виноват, что ли? Это же не себе. О прессе заботишься, а тут…»

А Нилыч все молчал и молчал. Он думал о Юрке. «Отвернулся, вытер руки — и будь здоров. В наше время такому подзатыльников бы надавали и — за дверь, а теперь… «Не хочу…»

Снял две стружки, не отрывая взгляда от резца, сказал:

— Сейчас мы тебе смастерим шпильку — будь здоров. А Юрку ты не тово…

Выключил станок и штангенциркулем стал измерять диаметр шпильки, не хватит ли обтачивать. В отделении опять наступила тишина и опять стало хорошо слышно, как бренчат гаечные ключи, отвертки, резцы, укладываемые в железные ящики.

— Так, еще одну стружечку возьмем, — подмигнул он Андрейке и снова нажал на кнопку. — И шпилька твоя будет готова. А его не тово… Горячий он, не окреп еще, понимаешь?

Когда Юрка пришел из умывальной, Андрейка уже убегал из отделения, подбрасывая на ладони горячую стальную шпильку. Встретившись с Губановым, он сунул ему шпильку под нос, усмехнулся:

— Вот погляди, задавака…

— Иди, пока в морду не дал.

Нилыч посмотрел на Юрку, покачал головой, пряча под усами добрую, чуть плутоватую улыбку. «Не понравилось?.. Или стыдно стало?.. Безусый еще, а такой колючий. Потому и колючий, что сирота. Некому выручать… А парень смекалистый, расторопный. Мастер не раз хвалил. Может, и это вредит?..»

Вычистил, смазал станок, запер ящик на самодельный замок, похожий на серпик молодого месяца, и пошел руки мыть. А когда вернулся к станку, увидел, что Юрка уже причесал свои черные, густые, не очень послушные волосы, и теперь стоял у шкафа, неторопливо раскатывая, застегивал рукава черной гимнастерки с поблескивающими пуговицами. Лицо его было недовольно, угрюмо. Он никак не мог понять, почему так получается. Мастер говорил совершенно ясно: пусть слесаря не лезут к токарям самостоятельно, это — анархия. А вот Нилыч опять сам… Хочет выслужиться? Так перед кем? Перед этим рыжиком? Дисциплина требует одного, а он — по-своему… В детдоме многое не понимал, в ремесленном тоже, сюда пришел опять… И как тут?..

Нилыч посматривал на Юрку и улыбался: «Заело, видать… А может, другое что? Одиночка. К коллективу еще не прирос. Трудно парню. Поближе бы к нему. От теплоты, глядишь, размякнет, подобреет… Не зря говорят: «Человек тверже камня и нежнее цветка».

За дверью стало шумно: в красном уголке кончилась беседа о срочных заказах для сельского хозяйства, и токари второй смены оравой ввалились в отделение. Юра повернулся на шум, и Нилыч поймал его взгляд.

— Ну, сосед, пошли, — сказал он, старательно натягивая на руки теплые перчатки из черной овечьей шерсти. — Нам ведь одним трамваем двигать.

— Нет. Я тут… к товарищу зайду, — буркнул Юра и пошел.

«Ишь, какой!» — подумал Нилыч, направляясь вслед за Юркой к выходу.

Отработавшая смена из всех цехов ручейками стекалась в проходной, и здесь, на ступеньках, сливалась в единый поток, с топотом, говором и смехом пробивалась через тесные двери, снова веером растекалась по площади. В этой толпе Нилыч потерял было Юрку из вида, но за проходной ускорил шаг, отыскал его глазами и снова увидел вдали серую, лохматую, будто вязанную крючком, кепку, поднятый воротник черной шинели.

Юрка тем временем подошел к трамвайной остановке, навалился плечом на угол газетного киоска. Не мог все успокоиться: «Тоже мне… Я отказался, а он — пожалуйте!.. Будто по морде съездил… А может, я сглупил? — засомневался вдруг он. — Ведь пресс стоял. Как Нилыч говорит: «Потерянное золото можно найти, а потерянное время — никогда».

Подошли, плавно остановились два ленинградских вагона. Длинные, как пригородная электричка. Широкие двери с резиновыми краями оттолкнулись друг от друга и уползли внутрь стенок. Пассажиры хлынули к вагонам, послышались короткие девичьи вскрики, остроты…